Во что они верили и на что надеялись? Трудно было предположить даже самому Гудо, отлично ознакомившегося за многие недели с особенностями наемного войска своего друга Франческа Гаттилузио.
И вдруг что-то случилось. Произошло нечто, что прервало логику происходящего. Перечеркнуло законы битвы.
Гудо, застыв с уже полностью собранным арбалетом в руках, широко открыл глаза. Да, такое чрезвычайно редко можно было увидеть на полях сражений. Но приходилось верить своим глазам. От каждого разрыва черного войска выступили по бойцу высоченного роста в сплошных тяжелых латах. Их правые руки держали мечи, а левые – сжимали тяжеленные секиры. С неустрашимостью, подобные богам войны эти два смельчака ринулись на фланги вражеской конницы.
То меч становился этим храбрецам щитом, то секира. То секира разрубывала доспехи всадника, то меч пронзал лошадиную грудь. Но в короткое время эти боги войны своим умением, мастерством и опытом умудрились убить и покалечить с десяток всадников и их лошадей. Вдохновленные таким подвигом, черное войско быстро оправилось, и стало смыкаться, отрезая тех всадников, что оказались за их спиной, от основного войска каталонцев.
Увидев, что черные плащи вновь восстанавливают свои ряды, прорвавшиеся рыцари Европы закружили своих разгорячившихся лошадей. Они явно не знали, что теперь делать – то ли обрушиться вновь на черное войско, то ли мчаться на слабые ряды константинопольцев и немногих, что окружили побледневшего Иоанна V Палеолога? Этим замешательством тут же воспользовались телохранители новообретенного василевса и множество отважных горожан. Выставив копья и алебарды, прикрывшись щитами, они стали теснить рыцарей к тем рядам черного войска, что уже успели развернуться для сражения с утратившей пробивную силу конницей.
Но взявшие в младенчестве в руки оружие, закаленные в долгих упражнениях и отточившие свое боевое мастерство во многих битвах рыцари и не думали сдаваться. В них летели стрелы и арбалетные болты, копья и камни из мостовой, но благороднорожденные воины только наполнялись отвагой. Ожесточение нарастало с каждым ударом меча и с каждым криком раненного и стоном умирающего. Под стать своим всадником оказались и их боевые лошади. Особо выделился рыцарь, в руках которого часто взвивался необычно огромный меч с волнообразным клинком. К нему даже страшно было приблизиться. Он рубил направо и, без всякого видимого неудобства, налево. При этом он неистово кричал. Гудо даже разобрал несколько слов на французском. Ему под стать сражался и тот, кого «господин в синих одеждах» с сожалением в сердце узнал.
А как было не узнать мужа его милой Греты?
Ах, как был счастлив Гудо, когда несколько месяцев назад, прячась за спинами многих, с умилением смотрел на свадебную пару! Как красива и без дорогих нарядов была его доченька! А в парче и в шелке она стала богиней. Во всяком случае, той, кого мужчина может представить абсолютным совершенством. Впечатляюще виделся и жених – благородный барон Рамон Мунтанери. Радовало и то, что молодой рыцарь не сводил глаз с лица Греты и при этом радостно улыбался.
Жить бы вам вместе вечно, да рожать таких же прекрасных детей как и вы сами… Но! Гудо застонал. Сильный удар копья уже ранее сорвал с головы барона Мунтанери шлем. Теперь острый камень угодил опять же в голову молодому рыцарю, на время оглушив его. Рамон Мунтанери стал клониться к лошадиной гриве, а затем медленно сполз с седла.
Заметив легкую жертву, к раненому тут же поспешили многие из городского ополчения. Руки Гудо задрожали… Неужели… Неужели Господь не смилуется над прекрасным во всех отношениях молодым рыцарем? Неужели ему суждено погибнуть под стенами чужого города и в не нужной для него битве за чужие интересы.
О, Господи! Господи!
И Господь услышал.
Отлично вышколенный черный фриз французского рыцаря встал на дыбы возле павшего барона Мунтанери. Теперь могучему французу стало еще удобнее разить врагов с обеих сторон. Эта «левада»[293] тут же отогнала тех, кто желал поразить молодого рыцаря. А когда могучий черный фриз совершил четыре курбета[294] и разорвал круг нападавших, то Гудо едва ли не воскликнул от восторга.
Но спасая своего раненного друга, благородный француз этим не ограничился. Он спешился и помог Рамону Мунтанери вновь оказаться в седле. Но теперь обстановка на этом участке битвы значительно изменилась. Большинство рыцарей уже были сброшены со своих боевых лошадей. Многие из них были ранены, а некоторые и убиты. Французский рыцарь что-то прокричал своему другу и направил своего великолепного черного фриза на щиты черного войска.
Удивительный во всем конь совершил то, чему его долгое время со всеми стараниями готовили. Несмотря на тяжесть всадника, его доспехов и оружия, фриз совершил высокий прыжок. Выученный конь в воздухе стал неистово бить копытами. Тут же под ним возникло свободное пространство, так как пешие враги стремительно убрались от смертельных ударов мощных копыт. После этой прекрасной каприоллы[295] рыцарский конь, приземлившись, молниеносно совершил пируэт[296] и устремился в образовавшуюся в рядах противника брешь. Эта лошадиная атака проложила вновь коридор в войске наемников, куда и устремились уцелевшие рыцари.
«Слава тебе Господи. Хвала и слава!» – прослезился от счастья Гудо, увидев, как барон Мунтанери в целостности добрался до ворот. Но обильные слезы не помешали разглядеть вновь омрачившемуся «господину в синих одеждах», как проклятый Никифор навис над оставшимися в строю рыцарями и стал что-то гневно кричать.
– Нет! Нет! Нет! – громко воскликнул Гудо.
Но его крик не мог помешать отважным рыцарям, пристыженным словами парадинаста империи вновь ринуться в бой.
– Только не это! Ах, проклятый Никифор! – взревел Гудо и направил в его сторону свой грозный арбалет.
Перед тем как спустить курок тетивы, Гудо с замиранием в сердце увидел, как на пути Рамона Мунтанери оказался один из двух богов войны, кто так смело бросился на рыцарскую конницу. Он даже заметил, как мастерски этот великий воин погрузил в грудь лошади барона свой меч, а секирой достал спину вылетающего из седла молодого рыцаря. В бессилии закрыв глаза, Гудо тут же их широко открыл. Теперь он видел, как никогда остро в своей жизни. Его руки стали железными, а тело – каменным. Только при таком условии свинцовый шарик, выпущенный из удивительного арбалета, мог без промаха достигнуть своей цели.
* * *
После того, как тело парадинаста империи Никифора безжизненно повисло между зубцами второго яруса Золотых ворот, накал битвы мгновенно снизился. Теперь уже никто не отдавал приказов гордым каталонцам и бесстрашным рыцарям. Их командиры, осознав бесполезность сопротивления черному войску, горожанам Константинополя и подходящему из казарм византийскому войску, ставшему на сторону Палеолога, поспешили остановить сражение и спасти многих из своих воинов. Они тут же поспешили склонить свои колени перед новым автократорам, за что были помилованы Иоанном V.
Пришло время заняться ранами, ибо всякая попытка грабежа павших каталонцев и рыцарей была немедленно остановлена дисциплинированным черным войском, беспрекословно выполнившего приказ Франческо Гаттилузио. Теперь наемники оттаскивали с места схватки раненых, поили их водой и передавали местным лекарям, которых новый автократор обещал щедро вознаградить за спасение жизней не только своих воинов, но и врагов.
Гудо еще долго сидел на опрокинутой повозке. Он все никак не мог справиться с новыми для него чувствами. Нет, в том, что совершилась справедливая месть над проклятым Никифором, не было для палача чем-то особенным. Особенным было то, что он оплакивал душой и сердцем едва знакомого ему человека. Того, кого его дочь выбрала себе в мужья. А Грета не могла ошибиться. Она выбрала самого чистого душой и самого благородного сердцем мужчину. Лучшего и добрейшего. Того с кем желала быть рядом и в горе, и в радости. Гудо был абсолютно уверен в этом.
А еще Гудо был уверен, что больше никогда руки этого благородного рыцаря, знающего цену рыцарской чести, не обнимут милую Грету. Его губы не прикоснуться к ее губам. Его длинные черные волосы не спутаются со светлыми волосами юной жены.
И все же… Если чудеса на свете?
Гудо медленно побрел к тому месту, на котором он видел барона Мунтанери в последний раз. Он не ошибся и не сбился с пути. А еще… А еще Гудо преисполнился печальной уверенности сразу же, как увидал стоящего на коленях у тела убитого молодого рыцаря своего заклятого врага герцога Джованни Санудо.
А тот вовсе не удивился, даже когда узнал в богато одетом купце отлично известного герцогу наксосскому «синего дьявола». Он только кивнул головой, как доброму и давнему знакомому. Глаза герцога были наполнены слезами, а голос его дрожал:
