Даже отсюда, снизу, она увидела, как это сообщение ошарашило его и заинтересовало (она знала, что так и будет), хоть он еще не вполне пришел в себя ото сна.
– Что значит – подписать? Это еще что за шуточки?
– Никаких шуточек тут нет. Я хочу подписать бумаги. Я их мать, и по закону они еще под опекой находятся. Сами они не имеют права подписывать контракт или соглашение – это незаконно, пока им не минет двадцать один год. А я за них подписать могу.
– Не нужны они нам. Не нужны нам мерзавцы на наших шахтах.
– Ну, нет, очень даже нужны. Из всех жителей Питманго именно их вы хотели бы иметь в своем списке.
– Подожди-ка, – сказал мистер Брозкок, и она услышала, как он что-то пробормотал, потом в комнате задвигались, потом загорелся свет; через некоторое время дверь открылась, и он предложил ей войти.
– А ну-ка, повтори все сначала, – сказал он, и она так и сделала. В том, что она говорила, был резон. Как это подорвет дух Двадцать Одного семейства, когда станет известно, что Роб-Рой Камерон, что Сэм Камерон, что все Камероны, кроме Гиллона, подписали «Желтую бумагу»!
Правда, не сами подписали, но это уже мелочь, которую многие даже и не уловят или не захотят уловить. Главное, что имя Камеронов будет стоять под Соглашением о взаимном доверии и, значит, вся «великая идея» – фальшивка, обман и дешевка, а этому многим хотелось поверить, хотя бы для того, чтобы преуменьшить бремя собственной вины.
В доме пахло жарким. Очаг, казалось, был покрыт слоем сала, и на халате Брозкока тоже были сальные пятна, а под халатом на нем ничего не было: когда ворот приоткрывался, видна была волосатая грудь, а когда полы распахивались – все остальное.
– Я хочу, чтобы они работали, – сказала Мэгги. – Не желаю я, чтобы они валялись в комнате в то время, как другие трудятся в шахте. Они выкачивают серебро из моей копилки и выкачивают из меня жизнь.
До конца он ее не понял, но все же вышел в соседнюю комнату, унеся с собой свет и оставив ее в темноте. В доме были мыши или крысы. Она слышала, как они слизывали сало с кирпичей очага. Здесь живут не люди, а свиньи, подумала она, но продолжала ждать. Что-то пробежало по ее ноге, и она подпрыгнула.
«Я вступаю в сделку со свиньей», – подумала она, но это ее не смутило. Раз так, значит, так. Брозкок – свинья, но это не имело значения: в его руках находятся бумаги. Он вернулся, и крысы разбежались – так же стремительно, как раньше прибежали.
– Мы называем это Соглашением о взаимном доверии, а вовсе не «Желтой бумагой», миссис Камерон.
Когда он грузно опускался на стул, полы его халата совсем распахнулись, и она подумала, какой иронией, оказывается, было его имя.[34]
– Странное, конечно, ты выбрала время для таких дел, – сказал управляющий, – но пути господни неисповедимы.
Почему-то это показалось ему невероятно смешным, и он захохотал раскатистым мужским смехом.
– Писать-то ты умеешь?
– Угу, умею.
– Большинство из них не умеет. – И он снова захохотал, вспомнив чаепитие в Брамби-Холле.
– А что твой муж на этот счет думает?
– Он ничего не знает. Иначе зачем бы я пошла сюда ночью? – Как твои крысы в темноте, подумала она, и тотчас выбросила эту мысль из головы.
– Красавец в юбочке, – иронически заметил он. – О, он произвел там впечатление и выставил себя полным дураком. Ты, конечно, слыхала про туфли. Ну ладно, ладно, давай имена.
– Роб-Рой Камерон.
Он записал – очень тщательно.
– Красивое имя для углекопа, а? Высоко же вы себя ставили, миссис Камерон, высоко.
– Эндрью Драм Камерон.
Скрипело перо. Крысы снова выскочили – слишком уж притягивал их запах сала.
– Сэмюэл Сазерленд Камерон.
– Вот этому, если можно так выразиться, со временем на блюдечке будут все подавать. Он что называется хитрожопый, как и его младший братец.
Одна из крыс стояла в остывшей золе очага на задних лапах и вылизывала дно невымытой сковороды с длинной ручкой. До чего же умна крыса, подумала Мэгги, – держит равновесие с помощью языка и одновременно работает им, слизывая сало.
– Понимаете, он умер, – сказала она.
Он не понял ее.
– Джемми Камерон умер.
– Тогда давай следующего. Имя – как его зовут?
– Джемми.
– Это не имя. Мне нужно полное имя, как записано в книге. – Управляющий начинал терять терпение.
– Джеймс Драм Камерон. – Она встала и рассеянно зашагала по комнате, где лежали тени. Это явно раздражало мистера Брозкока. – Понимаете, он умер. Я не могу подписать за него бумагу, потому что он мертв, – сказала Мэгги.
Миссис Брозкок, спускавшаяся вниз, остановилась на площадке лестницы.
– С ней что-то неладно, – крикнула она мужу. – Смотри, будь осторожнее – держись подальше. Она сумасшедшая.
– Да что же я тут делаю среди всего этого сала? – Она остановилась перед Брозкоком. – Помните, один из моих сыновей сказал, чтоб вы берегли свою голову? – Она внимательно оглядела комнату, ища кочергу или совок для угля, хоть что-то, чем бы ударить его по голове, но, когда нашла, было уже поздно. Мистер Брозкок схватил ее и вывернул ей руку, так что она выронила железную кочергу, чувствуя, что иначе рука сломается. Боль в руке и грохот кочерги, упавшей на каменный пол, прорвали пелену окружившего ее тумана, разрушили владевшие ею чары, и все в комнате постепенно встало на свое место. – Я что, пыталась ударить вас?
– У тебя бы ничего из этого не вышло.
– Я вовсе не хотела вас ударить. Я хотела поблагодарить вас. Вы дали мне хороший урок.
Тем временем миссис Брозкок спустилась вниз и, держась подальше от Мэгги, прошла вдоль стенки к выходу и распахнула дверь.
– Вот дверь, – сказала она. – Вот.
– Угу, я вижу. Вы знаете, что такое никчемная мать? – спросила она миссис Брозкок. – У вас когда-нибудь были дети?
Миссис Брозкок не отвечала. Все в Питманго знали ее детей.
– Да, конечно, ну так вот что я вам скажу. Вы были для них лучшей матерью, чем я для своих детей. Хоть вы и живете с крысами, с салом и с такой свиньей, как ваш супруг.
– Ты рехнулась, понимаешь, рехнулась! – сказал мистер Брозкок. Сказал не враждебно, а просто констатируя факт. И Мэгги оценила это. – Ты очень больна, ты опасна. Я скажу о тебе доктору Гаури, и ему придется поместить тебя кое-куда.
– Нет, это пройдет, – сказала Мэгги. – Теперь все пройдет.
Она понимала, что была где-то далеко, ее мозг или ее дух витал где-то там, и что она еще не совсем вернулась из этого далека. Она вовсе не хотела употреблять слово «свинья», потому что это было невежливо, но оно как-то само собой выскочило у нее. А вот расколошматить ему голову, как яичную скорлупу, ей тогда хотелось, но сейчас это у нее прошло. Видения наплывали и уплывали, комната то смещалась, то возвращалась на место, но сейчас и это проходило.
– Мне хотелось раскокать вам голову, точно яйцо, – сейчас мне стыдно даже подумать об этом, и я прошу у вас прощения.
Он молчал, а миссис Брозкок все еще боялась ее – значит, вид у нее снова стал дикий. Мистер Брозкок перебирал бумаги, которые держал в руке.
– Угу, я ухожу.
Она услышала голос отца – так ясно, точно он находился с ней в одной комнате, – последние слова, которые он сказал ей перед тем, как она отправилась за Гиллоном в Стратнейрн. Такого с ней еще не бывало:
«Никогда не отрекайся от своих кровных. В конце концов, это все, что у тебя есть».
Вот так, просто и ясно – сейчас она это поняла.
– Я хотел бы, чтобы ты это подписала, – сказал Брозкок.
Мэгги посмотрела на бумаги, словно видела их впервые, и лишь с большим усилием вспомнила, что это такое. Какой же тупица этот мистер Брозкок, если он думает, что она все еще хочет их подписать.
– Вы были здесь со мной, в этой комнате? Я то была, то не была, а ведь вы все время тут были. Так что же, черт возьми, заставляет вас думать, что я стану подписывать такие бумаги? Нет, никаких таких бумаг мы подписывать не желаем.
– Она сумасшедшая, – сказала миссис Брозкок. – Будь осторожнее с ней, Хэмиш.
– Ты сумасшедшая, – сказал он.
– Была, – сказала Мэгги. – Я была сумасшедшая.
Она еще не окончательно вернулась из тех краев, где была, и, несмотря на свое состояние, понимала это. И хотя ее это тревожило, но не слишком, ибо она чувствовала, что худшее позади и она приходит в себя. Гиллон может спокойно спать в своей постели. Это уже позади. Миссис Брозкок приперла чем-то дверь, чтобы она стояла. раскрытой, а сама отошла подальше. В Питманго безумие считалось заразным.
– Вы мать, – сказала ей Мэгги. – Подумайте о такой матери, как я. Ведь своей подписью я чуть не предала своего мертвого мальчика, чтобы спасти немного серебра. Нет, неверно. Просто я хотела отплатить ему за то, что он однажды причинил мне боль. Это же безумие, разве нет?
Она шагнула было за дверь, и миссис Брозкок кинулась закрывать ее, но Мэгги вернулась, и миссис Брозкок тотчас спряталась за внушительную фигуру своего мужа.
