Вчера друг — сегодня лишь знакомый…
— Что-что? — не выдержал генерал.
— Всего лишь стихи поэта Санаи.
Очень все это не нравилось генералу, но затевать спор он не захотел. Усевшись в высокое, драгоценного дерева кресло, он выбросил тяжелые кулаки на настольное стекло и приказал:
— Позвать господ офицеров!
Нажав кнопку звонка, Али Алескер выждал, когда в дверях неслышно выросла, вся в шелках и ожерельях, белокурая особа — личная стенографистка и секретарь коммерческой фирмы «Али Алескер и К°», и отдал ей распоряжение.
Пока встрепанные, помятые после ночного преследования и бессонных тревог господа офицеры собирались в кабинете, генерал допрашивал Аббаса Кули.
Но жесткая, даже грубая напористость генерала наталкивалась на сдержанную вежливость и любезную жесткость контрабандиста. Голова Аббаса Кули, украшенная густыми, иссиня-черными кудрями, не гнулась в поклонах. Жгуты усов прятали надменную улыбку. Лицо не теряло спокойного выражения, даже когда генерал срывался на грубую ругань. Впрочем, вероятно, Аббас Кули не понимал по-немецки. Отвечал он лишь после перевода, который делал сам хозяин дома Али Алескер.
— Скажите, горбан Али Алескер, этому важному аллемани: сколько ни тыкай в землю железную пику, острие ее ни толще, ни острее не станет. Белуджи народ яростный и несдержанный на жестокости — они сначала рубят голову, а потом спрашивают: кто такой, зачем пришел? Ездят белуджи быстро. Они, наверно, уже и Кум проехали. Разве их догонишь?
— Откуда появились белуджи? — подозрительно спросил генерал. — Чьи они? Почему они оказались в Баге Багу?
Аббас Кули и Али Алескер развели руками. Они явно кривили душой. Али Алескер отлично знал, чьи белуджи. Личную охрану странника и мудреца Сахиба Джеляла знали не только в Иране, но и на всем Востоке. Севший на верблюда, за козой не спрячется. Но у Али Алескера были свои соображения насчет фашистского штаба в Баге Багу. И потому, чтобы скрыть невольное замешательство, он предпочел пробормотать:
— Человек, родившийся в год лошади, в день лошади, в час лошади, избежит любой опасности.
— А? — спросил генерал фон Клюгге.
— Позволим себе заметить в свете вчерашних неприятных событий, что вы, экспеленц, родились под счастливой звездой, ибо окажись вы на несколько шагов ближе к роковой балюстраде, и… да обережет вас бог.
Медленно багровея, генерал долго смотрел на помещика, пытаясь заглянуть ему в глаза, но ничего, кроме толстых опущенных век и гранатовых шлепающих губ, не углядел и зашагал к столу. Офицеры дружно вскочили и грянули: «Хайль!»
Надменно выпятив губу, гордо вскинув голову, оберштандартенфюрер взирал на собравшихся за столом. Он мог похвастаться проделанной работой. Все собравшиеся были в форме германского рейхсвера — каждый извлек пронафталиненный, пролежавший уже не один год в чемодане в укромном местечке мундир. Мундиры выглядели не слишком свежими, не слишком новыми, зато какое созвездие чинов, званий — полковники, подполковники, майоры! Кто только не укрывался до сих пор под чалмами и персидскими одеяниями! А теперь они наконец явились в полном блеске непобедимой прусской армии. Каждый даже в самых глухих горных дебрях, даже у заброшенных колодцев в пустыне Дэшт-и-Кевир уже слышал о победоносной битве на Волге. И каждый решил: «Пора!» Наступила долгожданная пора. Можно стряхнуть с себя пыль, песок, сбросить маскарадные отрепья и предстать перед миром во всем блеске.
— Господа офицеры, — сказал фон Клюгге, — позвольте сообщить. К нам прибыли из ставки фюрера офицеры — Юлиус Бертольд Шульц и штурмфюрер Кнопп. Сегодня на рассвете они опустились на парашютах на Большом Солончаке, близ Баге Багу. Господа Шульц и Кнопп проинструктируют нашу агентуру, познакомятся с ней и сегодня же отправятся в Германию. Господа Шульц и Кнопп изучают обстановку в Хорасане и Юго-Восточном Иране. Позвольте от вашего имени, господа, передать нашему любимому фюреру горячую благодарность за заботу о немецких кадрах, прокладывающих новые пути на пользу тысячелетнего рейха в знойных пустынях Азии. Хайль Гитлер!
Все повторили возглас, но он получился не таким дружным, как следовало бы. Собравшихся отвлекала возня у дальнего конца стола. Там кто-то не желал подняться из кресла, и его вполголоса уговаривали два дюжих светловолосых обер-лейтенанта. Почетный гость Баге Багу, крючконосый господин чиновник настойчиво и возмущенно цеплялся за полированные ручки кресла. Чиновник не отличался ни силой, ни ловкостью. Он никак не ожидал, что может произойти такой конфуз. Его, руководителя персидских нацистских и пронацистских организаций Великого Ирана, хотят выставить из комнаты! И потому он лишь беспомощно сопротивлялся, громко сопел своим огромным горбатым носом и мямлил что-то маловразумительное.
Наконец его бесцеремонно вышвырнули мускулистые, дюжие лейтенанты, которые тут же под повелительным и возмущенным взглядом генерала плотно закрыли массивную, многопудовую, украшенную бронзой дверь. Фашисты прислонились к ней спинами и скрестили руки на груди, подчеркивая непреклонность и бдительность. Теперь ни звука не выскользнет из кабинета. А то, что нанесено оскорбление весьма влиятельному восточному вельможе, чиновнику, фон Клюгге, очевидно, мало беспокоило.
Он посмотрел искоса на расположившегося в кресле Али Алескера. Хозяин Баге Багу сидел с неопределенной улыбочкой на гранатовых губах. Вроде ничего и не произошло. Вроде он ничего и не заметил.
— У нас заседание специфического свойства, — сглотнув слюну, сказал генерал.
Намек был ясен. Но Али Алескер устроился поудобнее.
— Вы поняли?
— О, цветы красноречия рассыпаются и благоухают, а стебли цветов мокнут и гниют, — ласково проговорил Али Алескер. — Не разрешите ли вам напомнить, эксцеленц, что вы попросили предоставить нашу скромную хижину для вашего почтенного собрания, и мы, в силу священного гостеприимства, позволили уделить место в маленькой комнатке, именуемой кабинетом нашей коммерческой фирмы «Али Алескер и К°», но если вам здесь тесно и наша особа вам представится помехой, позвольте… У нашей фирмы есть зал заседаний.
Он нажал кнопку, и в тот же миг в потайной дверце появилось все то же очаровательное розоволикое, светловолосое видение. Шелка блистали и скрипели еще ярче и громче, ожерелья рассыпали искры и молнии.
— Ханум, — сказал Али Алескер, — проводите господ в конференц-зал. А к нам никого не пускайте. Нам надо поработать.
Зашаркали подошвы, зазвенели шпоры, зашелестели бумаги, и немцы двинулись к выходу. У всех лица набухли кровью, все яростно сжимали кулаки. Какой-то перс, туземец, осмелился… О!
Липкие пальцы тривиальнейшего страха схватили генерала за горло. Он задыхался. Нет, не посмел бы Али Алескер выставить их столь нагло из своего кабинета — слишком он тонок был в своей дипломатической восточной хитрости, — если бы… Если бы фюрер победоносно завершил свою сокрушительную кампанию сорок второго года на Волге и Северном Кавказе. Если бы действительно так близка была победа, как им трезвонили день и ночь из геббельсовского
