Остановите нож. О смелые, храбрые аллемани! Спасите! Остановите руки! Зачем он режет мусульман, наших каттакурганцев!
— Кто?
— Этот офицер-аллемани! Там, за оградой. Наших каттакурганцев! Слышите! О творец, слушайте!
И действительно, откуда-то издалека слышались странные неправдоподобные вопли, похожие на вой животных. И тут же ударили выстрелы.
И опять в мирном, тихом Баге Багу пролилась кровь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Под ее взглядом цветы превращаются в пламя.
Хосров Дехлеви
Когда дочь богов услышала повеление Закона, она преисполнилась безмерным восторгом и радостью.
Ахура Мазда
Все джемшидское кочевье переполошилось при известии о том, что великий сардар и его спутники вернулись в Баге Багу с полдороги. Пустынная, безлюдная степь от гор до гор зашевелилась.
Заметались вдоль долины Кешефруда всадники на взмыленных текинцах. Из чаппари в чаппари забегали посудачить звеневшие ожерельями босые девчонки-невесты. Только что они наряжались по-праздничному к приезду невиданных гостей, а тут такая горькая, обидная новость — гости, не доехав, вдруг повернули назад. Неслыханно! Невероятно!
С самой горы от мазара, через чангал, что густо разросся вдоль реки, с важностью, но в то же время как-то суетливо проследовал взволнованный, разнервничавшийся господин мюршид Абдул-ар-Раззак в сопровождении пророчицы, закутанной до самых глаз в черное искабэ, и целой толпы мюридов. Мюршид потрясал карабином, который трясся в его жирной немощной руке; мюршид разевал болезненно рот, все лицо его кривилось, но что он кричал, не разобрать было, потому что вся толпа вздымала руки и вопила на все голоса о мести и священной войне.
— Призовите благословение бога! — бормотали перепуганные старушки. — Кругом война! И у нас война!
Когда мюршид Абдул-ар-Раззак брался за винтовку, в джемшидских кочевьях чуяли войну. Все бежали к мюршиду, чтобы найти ответ на тревожащие вопросы: «Почему почетные гости посмотрели на купающихся девчонок, поговорили с ними о пустяках и повернули вспять? Что это значит?»
С помощью услужливых рук мюршид сполз с коня и, тяжело топая, пронес свое топорное тело в шатер вождя. Чрезмерно большое, бледное, рябоватое лицо его ничего не выражало. Мюршид за последние годы отяжелел, обрюзг от вечного сидения на кошме, потерял живость от спеси и важности.
Но его боялись и уважали. Джемшидов одолевали тревоги. Отголоски мировых событий проникали в пустыню в искаженном, изуродованном виде. Мир сотрясали раскаты грома битв далеких, непонятных. Джемшиды пасли своих баранов, своих верблюдов, разъезжали на своих отличных конях по гостям и делились слухами: проклятые ингризы терпят поражения, персидское правительство совсем потеряло силу и даже боится посылать налоговых сборщиков в степи и горы. Аллеманский пророк Гейдар совсем уж одолел великого северного соседа Ирана и победоносно сражается под городом по имени Сталинград. Страна, наверно, потому кишит аллемани, что Гейдар вот-вот приедет сюда с машинами, танками. Тогда конец русским и спесивым британцам. Но вот будет ли лучше, если фашисты захватят Иран, кто знает? Говорят, что тогда всех мужчин-джемшидов заберут в поход на Индию, а в Индии много — целое море — золота, шелков и красивых девушек. Знатная добыча ждет в Индии храброго воина.
Вокруг шатра столпились сотни воинов, все слушали, открыв рты и прижавшись ухом к кожаной стенке чаппари — шахского шатра. Но голоса великого шейха никто не слышал.
Молчали и все племенные вожди, рассевшиеся в чаппари на красных кошмах и персидских, в цветах, коврах.
Говорила одна пророчица. Говорила тихо, властно.
Не открывая лица, прорицательница объявила:
— Предопределено! Объявляю поход. На коней! Мечи в руки! Так суждено!
И дальше она обрушила на ошеломленных вождей поток слов, то ли арабских, то ли еще каких-то. Она все повышала голос и монотонно твердила что-то непонятное. Наконец она остановилась, устремила глаза вдаль и воззвала:
— Он! Он вас поведет! Повинуйтесь ему!
Из-под искабэ выскользнула тонкая белая рука, и, прежде чем кто-либо пошевельнулся, она сорвала со стенки великолепный меч Джемшида, выхватила клинок из драгоценных ножен и, взмахнув над головой, вышла из шатра с гортанным воплем:
— За мной! В поход!
Никто из вождей не мешкал. Во главе с отцом Шагаретт, старым Джемшидом, все бросились наружу.
Шагаретт даже не обернулась. Она сурово смотрела перед собой, сжимая в руке рукоятку меча. Ее глаза видели жестокое, потемневшее от солнца и песка пустыни лицо, покрытое шрамами, но полное мужества, такое родное, близкое. «Почему ты не приехал? Я так ждала! Почему же?» Она ни разу не взглянула на скакавшего рядом мюршида Абдул-ар-Раззака. Тяжело, неуклюже обвис он всей распухшей своей тушей в седле. За пять лет он почти отвык ездить верхом, да еще так быстро. В последние годы в Иране развелось столько автомобилей… И мюршид тайком от племени джемшидов тоже купил себе великолепный «мерседес». Но держал он его не при священном мазаре, а в степном селении километрах в сорока от кочевья. Там жил его шофер — механик из Дюссельдорфа. Там же построили гараж.
Увы, положение мусульманского святого обязывает. Пророк Мухаммед, да святится его имя, не ездил в автомобиле и ничего не завещал своим адептам на сей счет. Абдул-ар-Раззак берег машину и ездил на ней лишь в дальние поездки — в Мешхед, Тегеран, Кум, подальше от глаз своих покорных последователей. И никто ничего не знал про автомобиль, даже ясновидящая Шагаретт. По крайней мере, так думал мюршид. Собака крадется в тени стены, а думает, что это ее тень. Предписывающие покаяние меньше всего думают каяться сами. Давно уже прошли дни, когда мюршид Абдул-ар-Раззак просил милостыню на дорогах и своим идеалом считал нищету, ходил в рубище-хирке с сорока заплатками, жил в пещере, похожей на нору, и в золе костра пек свеклу и угощал ею дервишей-факиров.
Обитал он ныне в багдадском халифском шатре из белой верблюжьей шерсти на шелковой подкладке, и стоил такой шатер уж никак не дешевле ста червонцев. Пещерное жилье тоже сохранилось, но каменный пол там устилали ширазские ковры, чтобы священные ноги мюршида не ныли от сырости. Погрузнел изрядно святой от опиума и французских коньяков и забыл времена, когда по два-три раза в неделю успевал съездить в благословенное поместье Баге Багу поиграть в нарды с гостеприимным хозяином, полюбоваться прелестницами-прислужницами, насладиться пловом с куропаткой и шафраном, попить абиссинского, воскрешающего силы кофе. Мюршид сохранил все свойства легавой собаки: тонкий нюх, острый, верный глаз, неутомимость в преследовании врагов, умение почуять «запах жареного», но… часто замыслы и планы его оставались втуне. Не хватало ни энергии, ни силы воли. Лень превратилась в тирана.
Из-за лени он так и
