Неужели она предала его?
Он же признался, что она небезразлична ему!
Круглая комната был разгромлена, пол усеян обломками каменной кладки, густо засыпан пылью. Сам обитатель жилища был терзаем адскими душевными муками.
Он мысленно увидел, как Эйлиос исцеляет мальчика, которого они вытащили из-под груды камней, как избавляет от боли старого Коиннеаха, как лежит под ним, Ройсом, и стонет от удовольствия, задыхаясь от страсти.
Затем он представил ее в постели Эйдана, увидел, как они вдвоем корчатся в муках сладостного блаженства. Не обращая внимания на боль в окровавленных руках, Ройс, взревев от ярости, вырвал из стены еще один каменный блок. Он убьет этого мерзавца Эйдана, если тот осмелится затащить ее к себе в постель!
Ройс прислонился к разрушенной стене и услышал собственный стон. Впрочем, нет, из горла рвался даже не стон, а безудержное рыдание. А ведь он с детства, лет с четырех-пяти не проронил больше не слезинки. Однако сейчас его грудь разрывалась от невыносимой боли, какой он не испытывал ни разу в жизни. Ему еще никогда не было так плохо. Что же с ним творится?
Это она довела его до такого состояния, когда он оплакивает потерю женщины. Ройс вздрогнул. Он Магистр и потому обязан до конца дней своих выполнять священную клятву и следовать положениям Кодекса. У него перед ней долг, как у любого Магистра. Он обязан ее защищать. Нужно забыть о любви и выбросить из головы все посторонние мысли.
Но как забыть ее смех, ее радость, ее красоту и доброе сердце?
Ройс опустился на пол и, сев посреди камней, потер лицо и глаза. Он должен мыслить не как влюбленный глупец, а как воин. Ведь любовь к ней ставит под угрозу его священную клятву. Разлад между разумом и чувством – верный знак того, какую опасность представляет для него эта женщина. Вроде бы с этим трудно поспорить, однако сердцем Ройс понимал: нет, это не так. Может, он всетаки зря не прислушался к ее словам?
Она предала его.
Он никогда не простит ее вероломства и никогда не будет ей верить.
Душевная боль не ослабевала, продолжая давить неподъемным грузом. Но хуже всего то, что с исчезновением Эйлиос исчезло и осветившее его суровую жизнь солнце. Судя по всему, оно больше никогда не воссияет. Следующие шесть сотен лет он проведет в густом тумане, черных облаках и полном одиночестве.
Она была всем тем лучшим, что существует в мире.
Эйлиос простила бы его, будь она на его месте.
Эта простая мысль потрясла его до глубины души. Обуреваемый сомнениями, Ройс бросился к разломанному окну и выглянул наружу, однако Эйлиос уже исчезла, не оставив после себя и следа. Им тотчас завладели смешанные чувства, облегчение и одновременно – что греха таить! – разочарование. Может, все-таки стоит спуститься вниз и спросить у Эйдана, куда она отправилась и зачем. Действительно, что мешает ему это сделать?
Однако Ройс подавил в себе это желание. Лучше сделать вид, будто он не знает, что Эйлиос покинула Блэквуд-Холл. Это не его дело.
Ройс!
Вопль ужаса ворвался в башенную комнату и прозвучал столь отчетливо, как если бы Эйлиос была рядом. Ройс как ужаленный вскочил на ноги. Пронзительный крик повторился.
Решительно отбросив все прочие чувства, Ройс сосредоточился на контакте с Эйлиос. Все ясно, Моффат сумел-таки заманить ее в ловушку, и теперь она в его власти.
* * *
На этот раз, пока Элли лежала на холодном камне, боль от прыжка понемногу унялась, зато к горлу подкатила легкая тошнота. Постепенно острая боль притупилась, сменившись ноющей ломотой во всем теле. Столь быстрый скачок во времени оказался гораздо мучительнее предыдущих, и Элли сомневалась, что в ближайшее время сумеет совершить еще один. Впрочем, пока рано думать об этом.
Где же Моффат?
Странно, он больше не удерживал ее. Опасаясь произвести лишнее движение, чтобы избежать новой боли, Элли лежала неподвижно. Ей пришлось напрячь все органы чувств, в попытке уловить его присутствие. Наконец ей удалось сосредоточиться, и она поняла, что попала в какое-то мерзкое, сырое место. Воздух был затхлым и гнилостным, а все помещение наполнял густой дым, отчего было трудно дышать. Где она?
Моффата нигде не было, однако зло присутствовало повсеместно, со всех сторон обволакивая ее своим удушающим черным коконом. Элли предположила, что ее взяли в кольцо воины Моффата. И она не одна. Где-то совсем рядом была другая женщина. Элли вздрогнула, однако не от боли в измученном прыжком теле, а от страха и отчаяния.
Она осторожно открыла глаза. Помещение было темным и полно теней. Пол, на котором она лежала, был не каменным, а деревянным, из грубых, плохо оструганных досок. В каменном очаге еле теплился слабый огонь. Элли села и увидела прикрытую одеялом бесформенную фигуру.
Неподвижно лежавшая женщина ответила ей испуганным взглядом. На бледном лице ее глаза показались Элли неестественно огромными.
Приподняв пряди длинных, спутанных волос, Элли увидела на щеке несчастной темный синяк. От темных кругов под ними глазницы казались глубже обычного. Но ничто не шло в сравнение с моральными страданиями женщины. Глядя на нее, Элли ощутила, что ее собственное сердце разрывается от боли и жалости к этой несчастной.
Однако она не стала сразу приближаться к ней, а сначала огляделась по сторонам. Прямоугольная комната. Стол, скамья, на полу охапки грязной соломы. Взгляд скользнул по деревянной двери и по закрытым ставнями окнам по обе стороны от нее.
– Где я? – спросила она, надеясь, что женщина говорит по-английски.
– В Эорадхе, – последовал короткий ответ.
– Где это?
– На крайнем севере.
Элли встала. У нее все еще подрагивали ноги, а во всем теле ощущалась сильная слабость, вызванная прыжком в другую эпоху. Хотелось надеяться, что путешествие во времени не сказалось на ее даре врачевания.
– Ты не видела Моффата?
– Я не знаю никакого Моффата.
Женщина явно была шотландкой, однако ее говор отличался от говора Ройса и прочих жителей Северного нагорья. Элли усилием воли подавила в себе желание броситься к незнакомке и приступить к ее исцелению. Вместо этого она первым делом подошла к двери.
– Дверь заперта снаружи, – сказала женщина, стоило Элли протянуть руку. – И повсюду расставлена стража.
Тем не менее Элли толкнула дверь. Незнакомка была права. Заперто, причем крепко. Она подергала ставни на обоих окнах. Тоже заперто. Где, черт побери, Моффат? И почему он спрятал ее в таком примитивном жилище на крайнем севере?
Она вернулась на прежнее место и подошла к очагу.
– Ты тоже пленница?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
