Сегодня психология с бешеной энергией входит в политику. И слово «политтехнолог», идущее со времен В. Штерна и особенно Г. Мюнстерберга, который говорил о психотехнике, воспринимается как новая реальность. Психотехника входит в политологию как в науку, и в политику — как в жизнь. Не буду ходить далеко за примером: в журнале «Власть» помещен портрет Л. Кучмы, развешенный повсюду в предвыборный период. Психологи считали, если Л. Кучма будет похож на панка (а он на портрете изображен с гребнем голубых волос на голове), то молодежь отзовется. И действительно, поток электорального возбуждения возник. Результаты выборов на Украине, в которых есть и вклад психологов, весьма осязаемы. Второй пример. Недавно ко мне пришел один политик и обратился с вопросом: «Нельзя ли мне немножко, — глаза его стыдливо опустились, — сделать харизму по типу Лебедя?..»; грустный юмор, но за ним вера, что психологи могут строить психологические миры в области политики.
Обратимся к экономике. Здесь всюду слышится: «менеджмент», «маркетинг» и т. п. А это не что иное как производство потребностей, конструирование мотивов. Возьмем любые учебники по менеджменту. Не случайно в них неоднократно встречается имя великого К. Левина. Его теории «побуждающих вещей», увы, товаров, имеющих власть над людьми, стали реальностью. Там, где экономика проигрывает, мы строим российскую реальность на основе идеи рационального человека, создаем экономические законы рационального человека. Где это рациональное поведение? Где этот рациональный человек? Вот и в экономике мы сталкиваемся с психологической реальностью.
Перейдем к области искусства. Перечитываешь роман С. Лема «Солярис», смотришь фильм А. Тарковского и видишь океан, который является просто-таки символом психозоя, символом панпсихизма, — океан как живое существо. Уж какой тут Декарт! В «Зеркале» А. Тарковского происходят уникальные вещи. Живут там по З. Фрейду, как и в романах Г. Гессе, любят по З. Фрейду в рассказах А. Мердок. З. Фрейд достиг того, что его реальности, его теории стали мирами. Ну а сегодня в реальность вторгается В. Франкл. Мы уже говорим и думаем категориями В. И. Вернадского. Экзистенциальный вакуум — это проекция все той же психозойской эры. Мы переходим к другим языкам мышления, описания мира, произнося: «сенсорное пространство» (Ч. Измайлов), «психосемангическое пространство» (В. Ф. Петренко).
Рождается иное мышление, мышление неклассической психологии, за которым стоят фигуры В. И. Вернадского и Б. Спинозы. Они вторгаются в реальность искусства. И наконец, когда мы говорим о математике, надо понять, что и в нее начинает проникать психология. Математика движется к новым идеям, выходящим за пределы стандартных дискретных представлений, — к анализу неравновесных систем, к размытым множествам и др. И благодаря исследованиям В. В. Налимова, И. М. Фейгенберга, В. Лефевра, Л. М. Веккера и прежде всего Н. А. Бернштейна можно прогнозировать, что для описания поведения живых систем родится иная математика.
На рубеже XX и XXI вв. психология становится конструктивной наукой, движущей силой развития человеческой цивилизации. И кто знает, быть может, в новом веке станут говорить: «Вначале была психология…»
XXI век: психология в век психологии
На пороге XXI века современная психология оказалась в ситуации, емко передаваемой формулой старых русских сказок: «Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Эта ситуация разительно отличается от развалин Трои перед грустным Приамом, с которыми образно сравнивал психологию конца XIX столетия Н. Н. Ланге. В психологии двадцатого века народились свои города, свои психологические страны, свои материки. Одни живут в стране психоанализа, другие — на материках бихевиоризма, гештальтпсихологии, когнитивной и гуманистической психологии. То тут, то там на поверхности моря психологической мысли появляются одинокие острова «психосинтеза», «кросс-культурной психологии», «нейролингвистического программирования» и т. п. На все эти земли есть социальный и личный спрос. И спрос немалый. Куда психологу податься? Будем ли мы чужеземцами на этих островах и материках? Сможем ли пересечь границы между этими, далеко не всегда ждущими вторжений, заморскими психологическими территориями? Не забудем ли мы при все усиливающейся тяге к странствиям в столь различных и далеких психологических краях, откуда мы вышли и, главное, поймем ли, наконец, куда идем?
При всей сложности возникшей ситуации, как показывает опыт героев сказок, формула «Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что», по сути являющаяся приглашением к инициации, вполне может внушить исторический оптимизм и побудить психологов раскрыть миссию психологии в XXI веке. Для совершения этого обряда инициации надо постичь смысл посланий наших учителей, подсказывающих нам путь в неопределенном изменяющемся мире, их посланий в будущее.
Среди этих учителей В. И. Вернадский, с поразительной точностью обозначивший переживаемое человечеством время как психозойскую эру, т. е. эру, творческим импульсом жизни которой является именно психология.
Среди них и Л. С. Выготский, заложивший основы неклассической культурно-исторической психологии конкретного свободного человека.
Среди них и мой учитель Алексей Николаевич Леонтьев. Его перу принадлежит немало трудов, растящих вопрошающее психологическое сознание и делающих нас носителями уникальной психологической культуры — культуры Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурии. Перелистывая труды А. Н. Леонтьева, наталкиваешься на две лаконичных записки, приоткрывающие потаенный пласт его работ и в буквальном смысле адресованные в
XXI век. Одна из них родилась в ходе обсуждения с писателем Владимиром Тендряковым (8 августа 1974 года) судеб научной фантастики (Леонтьев А. Н., 1983, т. И, с.240–242). Вторая записка откровенно названа «Психология 2000-го года». Она представляет собой своего рода «записку на манжетах» — краткий конспект лекции, прочитанной Алексеем Николаевичем Леонтьевым студентам факультета психологии в 1972 году.
В обеих этих записках содержится вера, не будем бояться этого слова, подлинная вера мастера в то, что «XXI век — век психологии» (Там же, с.278). Не поленимся и попробуем выделить, объединить и повторить ключевые идеи этих записок.
Первый тезис. Психология тогда и только тогда станет наукой о человеке, когда она вторгнется в мир и начнет понимать, подчеркиваю, понимать происходящее в этом мире.
Второй тезис. Развитие психологии, рождение новой системы психологических знаний пойдет в перспективе не по отдельным областям, а по проблемам. В будущем, прогнозирует А. Н. Леонтьев, произойдет сближение общей психологии с детской, педагогической, социальной и исторической психологией. Психология разных направлений и школ XX века жестко распалась на отрасли, стала психологией разных отраслей. Но как только вам приходится сталкиваться с реальной проблемой, например, в жизни школы, то приходится отсылать обращающихся с вопросами людей по несуществующим под рукой кабинетам клинической психологии, социальной психологии, детской психологии, психологии управления, педагогической психологии и т. п. Психология, (как бы она не кичилась прощанием с функционализмом, с «психологией функций» в стиле У. Джеймса, прощанием с психологией «уха, горла, носа» в стиле ранней психофизики и психофизиологии), во-первых, в преподавании и мышлении психологов еще вовсе не избавилась от «психологии отдельных функций», во-вторых, оказалась еще более разорванной «отраслевыми» и «ведомственными» интересами, стала во многом психологией «отраслей». За подобным диагнозом психологии стоит вовсе не описание ее грехов, так как любая наука проходит свою «отраслевую» стадию, а желание, вслед за А. Н. Леонтьевым и В. И. Вернадским, напомнить, что в перспективе необходимо видеть и развитие психологии «по проблемам», а, тем самым предпринять попытку ответить на вопрос А. Н. Леонтьева о необходимости создания новой системы психологических знаний. Процитируем эту мысль А. Н. Леонтьева: «Как подойти к прогнозированию будущего психологии? Думаю, от будущего человека, от общества…
И еще, не по отдельным отраслям, а по некоторым проблемам. А почему так? Потому, что они иначе переплетутся в новой системе психологического знания. (Современное членение психологии отражает далеко не решенную еще задачу создания такой системы)» (Леонтьев А. Н., 1994, с.276).
Добавим, что психологические знания иначе пересекутся и в осмыслении истории своего развития, и в современном мире. В истории психологии, как только спадут ограничения описания развития любых наук через призму идеала рациональности (М. К. Мамардашвили), побуждающую мерить зрелость науки по аналогии с классической физикой, начнут ставиться под сомнения многие традиционные периодизации. Ведь именно идеал рациональности заставляет нас утверждать, что лишь с появлением экспериментальной психологии начинается подлинная история психологии как науки, а все остальное — лишь предыстории, прелюдии психологии в лоне философии. Стоит нам понять ограничения идеала рациональности при анализе движения истории науки, перед нами откроется история многих психологий. Эти психологии пересекутся с историей культуры, займутся, например, бытовым поведением декабристов как историко-психологической категорией (см. Лотман, 1992) или увидят в различных религиях уникальные психотерапевтические практики по снятию неопределенности. Среди этих многих историй психологии займет свое достойное место и история научной экспериментальной психологии, но вряд ли она будет именоваться даже «первой среди равных». В новой системе психологических знаний в современном мире будет, надеюсь, оценено и эвристическое значение идеи А. Н. Леонтьева об «амодальном образе мира» (Леонтьев А. Н., 1983) для принципиально иной систематизации психологических знаний. Ведь точно также как «образ мира» нельзя расчленить на сенсорные модальности, науку, занимающуюся «образом мира», нельзя рассыпать на отдельные отрасли. Вот что приоткрывается только при робком прикосновении к тезису А. Н. Леонтьева о том, что в психологии, осознавшей себя ведущей наукой о человеке, принципиально иначе переплетутся психологические знания, родится иная система психологических знаний.
