мало что дало, поскольку мы не знаем, на какое имя он его оставил. Так или иначе, в Оксфорде он сел на поезд, я полагаю, саутгемптонский. Это значит, ему предстояли мелкие перебежки от Дидкота до Ньюбери, без риска, что его увидят в Лондоне. Оттуда, думаю, он сел на корабль до Гавра.
— А паспорт? — спросил Лейланд. — Вы хотите сказать, что он?..
— Да, довольно ловко выправил себе паспорт. Когда Дерек составлял план игры с Найджелом, тот как раз получал паспорт и решил сделать любительский фотопортрет. Он попросил Дерека, и Дерек, предвидя в скором будущем собственную нужду в паспорте, сделал три снимка Найджела, попросив его потом сделать три своих портрета — в той же позе, на тех же кадрах. Найджел, конечно, ничего не понял. Шанс один на тысячу, но на одном кадре вышло, как видите, прекрасное наложение. Лицо в достаточной мере похоже на Найджела, чтобы одурачить капеллана колледжа. И на Дерека, чтобы одурачить пограничные власти Гавра. Именно с этим паспортом Дерек и уехал. Конечно, фотографировались они задолго до того, как раструбили историю Бертелов. Что он делал потом, я не знаю, но поскольку паспорт был выдан для поездки во Францию и Бельгию, предполагаю, что он либо там, либо там. Может быть, если вы распространите информацию о завещании миссис Кулмен, он сам объявится. Если нет, предлагаю интенсивный розыск мистера Уоллеса. Не думаю, что Дерек возьмет еще одно вымышленное имя, он явно собирался продлить дни Л. Уоллеса. Если кто-нибудь и заподозрит, что этот самый Л. Уоллес и есть Дерек Бертел, то, как рассчитывал Дерек, умолкнет, узнав, что в ночь на понедельник мистер Уоллес провел ночь в Уитни, поскольку установлено, что Дерек Бертел останавливался в «Миллингтонском мосту». Хотя не забывайте, Дерек вырос во Франции, так что нельзя исключить, что сейчас он выдает себя за француза.
— Мы в любом случае его найдем, — мрачно произнес Лейланд. — Если мне удастся получить отпуск, я сам отправлюсь на поиски.
— Только осторожнее с револьвером. Компании не очень понравится, если к третьему сентября Дерек Бертел будет трупом.
Глава 25
Постскриптум
6 сентября
Дорогая миссис Бридон,
С Вашей стороны было очень любезно написать мне и поинтересоваться моей судьбой; надеюсь, Вас подвигло не одно любопытство, как Вы уверяете. В этом довольно симпатичном бельгийском городке я, конечно, нахожусь с тех самых пор, как полиция вышла на след Дерека — как мне сказали, благодаря информации, переданной по радио. Приехать сюда требовали приличия, я должен был убедиться, что ему обеспечен надлежащий уход. Хотя это было вовсе не обязательно, поскольку у монахинь братец что у Христа за пазухой в той мере, в какой он вообще может быть у Христа за пазухой.
Отвечая на Ваш вопрос — да, думаю, Ваш муж был всецело прав. Разъяснилось еще кое-что, например, почему Дерек оставил мне так мало времени на якобы убийство. Оказалось, виной тому я, поскольку мне потребовалось гораздо больше времени, чтобы уйти из «Миллингтонского моста», чем он планировал. По разработанной им схеме мы должны были добраться до Шипкота с получасовым, а то и больше запасом, чтобы мне успеть на поезд. Однако я поздно вышел из гостиницы, а Дерек, хоть и разозлился, что мы опаздываем, не мог помочь мне грести, потому что часть плана состояла в том, что он должен был делать вид, будто очень устал и дремлет. Если бы мы все сделали вовремя, мое «алиби» хромало бы на обе ноги. А еще, если бы мы уложились вовремя, Дерека увидел бы Феррис, что бесконечно осложнило бы дело.
Следы на мосту все-таки имели некий raison d’être[58]. Дерек хотел, чтобы все решили, будто я хотел, чтобы все решили, что убийца пришел со стороны Биворта и ушел в том же направлении, а также что он прошел по мосту задом наперед и полиция разгадает этот очевидный трюк. (Мне кажется, только настоящий наркоман мог додуматься до тройного блефа и надеяться, что полиция осилит всего две трети пути.) Предполагалось, что вы решите, будто пленка выпала на шипкотский берег из моего кармана.
Пожалуй, все остальное ясно. Может быть, стоит еще сказать, что делал Дерек, после того как оставил лодку. Конечно, он взял курс на Саутгемптон, потом на Гавр, а оттуда двинулся прямиком в Париж. Там он нашел прибежище в обществе, где не принято задавать лишних вопросов и не обязательно бриться. Он принялся отращивать усы и бороду и жадно следил за новостями, ожидая моего ареста. Но поскольку меня никак не арестовывали, а газеты так и не объявили его умершим, он перебрался из Парижа сюда и отказался от имени Уоллеса. Дерек опять начал принимать наркотики и вскоре по приезде упал в обморок на улице. Его поместили в госпиталь, где монахини не слышали имени Бертела, а он к моменту смерти тетушки Альмы был слишком слаб, чтобы читать газеты. Дерек в самом деле не имел ни малейшего представления о положении дел, пока его не разыскала полиция.
И еще сведения о Дереке, которые, может быть, безразличны Вам, но представляют немалый интерес для меня. Оказалось, он обручен с одной француженкой, которая примчалась в госпиталь, узнав, где он находится, и, ей-богу, они таки поженились. Все было очень чинно, правда, не обошлось без неловкости: Дерек составил завещание в пользу молодой жены и, не моргнув глазом, попросил меня его заверить! Так что моей ветви нашего генеалогического древа не видать наследства тетушки Альмы.
Однако я хотел бы рассказать Вам о моей первой беседе с Дереком. Она состоялась практически сразу после моего приезда; он настаивал на разговоре с глазу на глаз; и хотя я очень боялся этой встречи, мне надо было через это пройти. Бедный Дерек, он был страшно подавлен, все время скулил и чуть не рыдал. Он почти что ползал у меня в ногах из-за того, что пытался навесить на меня обвинение в убийстве; говорил, что спятил от наркотиков и не может отвечать за свои поступки. У него, дескать, и в мыслях не было, что я в самом деле окажусь на виселице. Я ни капельки в это не поверил, а между тем должен был, как дурак, твердить: «О, замолчи, не надо больше об этом» и все такое. Кроме того, я все время чувствовал, что он к чему-то клонит, но никак не мог понять к чему.
В конце концов все стало ясно. У Дерека, конечно же, отобрали наркотики,
