Она консервативно одевалась. Блузки, платья строгого покроя без декольте, узкие прямые юбки должны были говорить об исключительно строгих нравах Инны, ее нежелании флиртовать на работе, но я не мог не замечать линию ее бедер, тонкую талию, нежные очертания груди.
Она сводила меня с ума. Ее недоступность не могла притушить огонь, разгоравшийся во мне.
Я знал, что у нее есть сын. Она часто звонила ему и узнавала, как у него дела, ел ли он, что делал в садике. И эти разговоры трогали меня, делали ее очень земной, понятной мне.
А однажды я стал невольным свидетелем ее ссоры с бывшим. Изменяя своей обычной манере никогда не повышать голоса, она почти кричала в телефонную трубку.
Я вышел из кабинета, решив узнать, в чем дело.
Когда она нажала на отбой, ее дрожащие пальцы прикрыли лицо.
Простите меня. Этого больше не повторится.
Что случилось, Инна?
Ничего. Это личные вопросы. Еще раз простите.
Может быть, я могу чем-то помочь?
Она грустно улыбнулась и отрицательно покачала головой. Абсолютно не осознавая, что делаю, я прикоснулся к ее плечам, слегка сжал их, почувствовав сквозь ткань пиджака тепло ее тела. А она доверчиво взглянула мне в глаза и прижалась лбом к плечу. Но уже через секунду самообладание вернулось к ней. Она отстранилась и сделала вид, что ничего не было.
Зато я не смог ничего забыть. Сколько бы попыток я не предпринимал, пытаясь сделать наше общение более неформальным, она не сдавалась. Ее ровные и вежливые ответы были лишены всяких намеков на что-то необычное и интимное, что проскользнуло меду нами однажды.
Завтра будет суббота, и я планирую уезжать к дочке и Ире. По обычаю, сложившемуся в последние два месяца, я проведу все выходные с ними. Мне кажется, что специально для того, чтобы я мог побыть вместе с Женей больше времени, Ира поменяла квартиру с однокомнатной на двухкомнатную. Когда я высказал ей свою догадку, она лишь фыркнула и сказала, что ей ближе к работе, и Женя может спать в отдельной комнате, но я чувствовал, что она сделала это ради меня. Я оставался у них на одну ночь и два дня. И к моему удивлению, наши отношения были ровными, даже дружескими, без ощущения неловкости оттого, что мы когда-то спали вместе. Но в остальном чувство близости осталось. Оно проскальзывало в заботливых жестах, машинальных, привычных, ставших чем-то естественным за несколько лет совместной жизни. Привычка делать кофе по утрам, заботиться о том, как на мне сидит одежда, говорить, что волосы уже отрасли и пора в парикмахерскую.
Но все же Ира изменилась. Она обрела уверенность, стала жестче, требовательнее к себе и окружающим. Я перестал узнавать в ней свою прежнюю жену, милую, иногда робкую женщину, которая боялась причинить неудобство окружающим. В ней появилось что-то властное, но я не смог бы сказать, что это отталкивало.
Пока мы с Женей собирали паззл или конструктор, она разговаривала на кухне по телефону, твердо настаивая на своем, не прогибаясь ни на сантиметр, если была уверенна в собственной правоте. А в ней она теперь была уверенна всегда.
Вот такой женщиной она стала. И когда я осознал эту перемену, понял, что со мной жила все эти годы другая Ира. Она была такой, какой я хотел ее видеть, но те той, кем была на самом деле.
Когда мы познакомились, ее сердце было разбито. И ее уязвимость, ранимость вызвали во мне непреодолимую потребность защитить, уберечь. Если бы она оправилась сама, и, возможно, пережила такие потрясения еще несколько раз, она стала бы в конечном итоге такой, какой я вижу ее сейчас.
Я вернулся с обеда около трех часов. Инна сидела за своим столом. Когда я вошел в приемную, она подняла голову и тут же потянулась за папкой на столе.
Вас искал Матюшин.
Не удивляюсь.
Он был немного возбужден. И, по-моему, напуган.
Скорее всего тем, что скоро ему придется расстаться с должностью начальника отдела.
Он просил меня сообщить, когда вы вернетесь. Мне позвонить ему?
Через полчаса. А пока сделайте мне кофе, пожалуйста. Я так и не успел его выпить, выдернули из-за стола.
Хорошо, Владислав Александрович.
В кабинете я откидываюсь на спинку огромного кожаного кресла. И что мне делать? Как сохранять спокойствие каждый раз, когда она рядом?
Инна вошла с подносом в руке, цокая по полу восьмисантиметровыми каблуками.
Валентин Петрович собирает совещание через час, а в понедельник у вас в десять встреча с инвесторами из Польши.
Да, я помню, спасибо.
А еще вам звонили китайцы.
Что сказали?
У них новая секретарша, которая не очень хорошо владеет английским. И мне показалось, что она твердо убеждена в том, что я знаю китайский
А вы не знаете?
Я уже села за словарь.
И как успехи?
Есть некоторые сдвиги.
Скажите, что вы выучили?
Инна залилась краской, а потом звонко рассмеялась.
Я выучила фразу «Вы говорите по-английски?».
Скажите мне, - я начинаю улыбаться, предвкушая нечто интересное.
Не могу. Это нужно говорить исключительно китайцам.
Почему?
Потому что наш человек поймет ее превратно, - ее душил смех. Это было так нетипично для моей сдержанной секретарши.
Инна, ну смелее…
Она начал буквально заливаться, ее волшебный смех звенел колокольчиком. Наконец, набрав в легкие воздух, она выпалила:
Ни хуй шо инюй ма?
Что? – я начинаю смеяться. Инна же, спрятав абсолютно пунцовое лицо в ладонях, задыхается от приступа смеха. Мы гогочем, как дети, не в силах сдержать веселье.
И вы уже освоили на практике эту фразу? – я стираю слезы.
Вот, жду звонка. Надеюсь, русский они там не знают.
Нет, ей невозможно противиться. Она восхитительна, когда смеется, а ее стыдливость, способность заливаться краской при непристойной шутке рождает что-то невероятно трогательное внутри.
Инна... – я не знаю, как донести ей то, что чувствую, - я не хочу обидеть тебя своим предложением, но ты мне нравишься. Не думай, что я буду на чем-то настаивать, просто хочу встретиться с тобой не по работе, выпить чашку чая, может быть, посмотреть фильм.
У меня ребенок и почти нет свободного времени.
Неужели тебе не с кем его оставить?
Она колеблется, потом набирает в грудь воздух, чтобы дать мне отпор.
Я могла бы оставить Максима, но не вижу смысла, зачем?
У меня нет никаких непристойных намерений. Я просто хочу хорошо провести время, я так давно … - я не хочу говорить, что давно не сидел за столиком с женщиной, которая мне нравится, не смотрел, как она берет чашку тонкими пальцами, как улыбается.
