Хлынула кровь. Пес клацнул зубами, попытался развернуться.
Новая очередь, сопровождаемая диким воплем Гиви, придушенным противогазом. Собака упала, дернула всеми четырьмя лапами и затихла.
Габуния ринулся к автостраде и едва не врезался в цепочку из пяти псов. Привлеченные громкими звуками, на Чкаловскую выходили все новые и новые твари. Не переставая стрелять, Гиви миновал мутантов.
До дороги оставался всего десяток метров, когда нога провалилась в новую яму, доверху наполненную серыми червями. Гиви выбрал из двух зол меньшее — личинки были опасны не так, как гнавшиеся за ним адские псы. На этот раз стрельба была беспорядочной. Несмотря на обилие мишеней, Габунии удалось перебить лапы всего лишь одной собаке. Остальные приближались, выстроившись, по всем правилам тактики, полукругом.
Манера передвигаться у этих монстров была нарочито неуклюжей, она ничем не напоминала движения обычных собак. Радиация, лишившая их волосяного покрова, сыграла с псами-мутантами еще одну злую шутку. Головы их дергались, словно в нервном тике, а передние и задние лапы вели себя самостоятельно, будто не принадлежали одному организму. Все это приводило к тому, что уродливые существа часто двигались полубоком. Иногда, вместо того чтобы бежать, они просто топтались на месте.
Габуния выстрелил опять и вдруг понял, что недооценил коварства ямы, в которую его угораздило провалиться. Она засасывала, и в пылу перестрелки Гиви не заметил, что стоит чуть ли не по пояс в скопище извивающихся червей! Еще через миг его затянуло уже по грудь. Он мгновенно позабыл о собаках. Сорвал с шеи автомат, положил его поперек ямы и сделал выход силой. Сработало! Навалившись грудью на край ямы, Габуния начал выползать на твердую почву. Первая собака была тут как тут. Она попыталась вцепиться в хобот противогаза. Получив удар кулаком по морде, отлетела назад и врезалась в своих собратьев. Гиви вырвал из-за пояса заточку, готовясь отразить новое нападение. Сражаться с псами врукопашную не пришлось. За спиной Габунии застрекотали автоматные очереди. Рухнул как подкошенный один мутант. Свалился второй. Собаки снизили темп наступления, но уходить не собирались.
Чья-то рука схватила Гиви за шиворот и одним рывком вытащила из ямы.
— Ты что здесь устроил?!
Противогаз приглушал голос Лациса, но было понятно — он вне себя от ярости.
— Откуда мне было знать, что тут полно этих тварей? — оправдывался Габуния.
Чей-то удачный выстрел вдребезги разнес череп еще одной собаке. Когда Лацис выпустил новую очередь поверх голов собак, стая начала отступать. Причем мутанты не оставляли своих погибших собратьев на поле боя. Повизгивая, вцеплялись в мертвые тела и волокли их собой. Из чисто практических соображений: два самых нетерпеливых пса вцепились в труп своего собрата прямо на поле боя и принялись рвать его на куски. Их примеру последовали остальные. Сражение закончилось пиршеством каннибалов.
Люди перестали интересовать псов. Взвод без помех вернулся на дорогу. Оплеванный в прямом и в переносном смысле Габуния уже не искал славы, а желал только одного — поскорее избавиться от налипших на одежду личинок. Поделился своей мечтой с Мартином. Тот, довольный благополучным исходом дела, остыл.
— Скоро мост через Яузу. В ней и отмоешься, балбес.
«Скоро» растянулось на два часа. Начинало светать, когда взвод ступил на пролет моста над набережной.
Рассвет над Москвой образца две тысячи тридцать третьего года был зрелищем и величественным, и пугающим. Порывы ветра усилились, а на горизонте появилась светло-розовая полоска. Она стремительно расширялась, делая видимыми мелкие детали умершего мегаполиса: покосившиеся столбы с обрывками проводов, рамы рекламных щитов с остатками оцинковки, тротуары, оккупированные буйно разросшейся растительностью. Трещины на асфальте, выглядевшие рваными ранами. Вскоре и черные силуэты разрушенных зданий окрасились в розовый цвет.
Многие здания, казавшиеся ночью уцелевшими, с рассветом обретали свой настоящий, зловещий вид: будто первые лучи солнца превращали оживших ночью мертвецов обратно в гниющие трупы.
Темные проемы окон светлели, и становилось видно, что от большинства строений сохранился лишь фасад.
Гиви обрадовался рассвету. Прежде чем спуститься с моста к реке, он долго осматривался. Только убедившись, что вокруг нет ни круглоголовых мутантов, ни бесшерстных собак, он перелез через гранитный парапет. Спустился по земляному откосу к воде, но не бросился, как намечал, избавляться от сухой корки червей. Остановился в метре от берега и в нерешительности поднял голову. Яуза выглядела слишком черной для реки, словно была наполнена не водой, а битумом. Касаться ее подозрительно гладкой поверхности не было никакого желания. Габуния видел поджидавших его товарищей и не мог отступить. На ватных ногах приблизился к реке, сел на корточки и погрузил в воду кисть руки. Вопреки опасениям, Яуза выпустила руку обратно. Гиви осмелел. Зачерпнул пригоршню воды и выплеснул ее на штанину. «Ждете, что струшу и помчусь наверх? — подумал он с обидой. — Не Дождетесь!»
Габуния гордо выпрямился во весь рост и вошел в Яузу по колено.
* * *
Томский первым ступил на асфальтированную площадь перед встроенным в здание наземным вестибюлем Автозаводской. Беглый осмотр территории не выявил признаков опасности. Толик взмахнул рукой, подавая знак остальным, и отряд двинулся к расположенному в центре площади скверу. Когда-то сквер занимал меньше места. Остатки деревьев, помнящих те славные времена, робко выглядывали из чащи, которую образовали их потомки — уродливые порождения радиации. В отличие от предков, они нагло требовали для себя как можно больше жизненного пространства. Кривые, покрытые наростами сучья тянулись к темному небу, а корни взрывали асфальт, готовя почву для захвата новых территорий.
И все же взбесившаяся флора новой Москвы не представляла такой опасности для выходцев из Метро, как фауна бывшей столицы. Не успел отряд пройти первую сотню метров, как в небе послышался шум крыльев. Толику и Аршинову этот звук был хорошо знаком. Так оповещали о своем появлении птерозавры — властелины московского неба. Тот, что взлетел с узкого выступа мраморной отделки входа в Метро, оказался, к великой радости Томского, птенцом. Размах его крыльев не превышал двух метров, но желание наброситься на людей было вполне взрослым.
На несколько мгновений детеныш птеродактиля завис над площадью. Затем прижал кожистые крылья к туловищу и камнем упал вниз. Острый клюв был нацелен в самую крупную добычу — Пьера. Однако крылатый охотник недооценил возможностей двуногой дичи.
Великан отреагировал мгновенно — сорвал с плеча автомат и бейсбольным ударом сбил подлетевшего ящера с линии атаки. Тот яростно забил крыльями, пытаясь взлететь, но расстояние до земли оказалось слишком небольшим. Молодой птеродактиль врезался в асфальт, распластался на нем и затих. Томский не верил, что с ящером, пусть и детенышем, можно покончить одним ударом. А вот Рафаэль, еще не знакомый с нравами московских мутантов, имел неосторожность приблизиться к птеродактилю. Тот мгновенно ожил, вскочил на ноги и вцепился зазубренным клювом в ногу любопытного камерунца. Ужас придал Рафаэлю сил. Он рванулся и высвободил ногу. Птерозавр издал рассерженный клекот. В два прыжка настиг Рафаэля, но вновь вцепиться в ногу не успел. Спас Рафаэля Банзай. Своим верным мачете он одним махом перерубил монстру шею. Голова ящера откатилась в сторону, выпученные глаза подернулись белой пеленой. Сомкнулись сморщенные веки. Крылья заскребли по корке асфальта и затихли, коченея. Конец.
И вновь небо наполнилось шумом крыльев. Сужая круги, над площадью готовился к атаке взрослый ящер — настоящее чудовище с размахом крыльев метров под восемь.
Монстр явно намеревался отомстить за смерть детеныша, и избавиться от этого гиганта ударом автоматного приклада или взмахом тесака было немыслимо. Толик, не целясь, дал очередь вверх. Обернулся к своим товарищам и указал на разросшийся сквер — единственное доступное укрытие и удобную позицию для ведения огня.
Глава 23
Политбюро выносит приговор
Москвин вышел из правительственного вагона в сопровождении Берзина, вооруженного пухлым портфелем с документами. Генсек хмурился и нервно теребил в руках кожаную папку. В свете ламп на ней поблескивала ромбовидная табличка с надписью «Дорогому товарищу Москвину в честь юбилея от преданных однопартийцев». Москвин не удосужился поинтересоваться, где была изготовлена табличка с надписью. А между тем столь изящную гравировку могли выполнить только в одном месте — на станции Автозаводской, которая по приказу генсека была обречена на голод. Впрочем, даже если бы генсек и знал историю происхождения памятного знака, это не повлияло бы на его решение об ужесточении санкций против Города Мастеров. Как раз сегодня этот вопрос ставился на голосование Политбюро.
