жизнь за Республику!
Кассий, понизив голос, провозгласил:
– Брут – наш вождь!
Все стали негромко скандировать:
– Брут – наш вождь! Брут – наш вождь!
– Да помогут нам Юпитер и Марс! – воззвал к богам Кассий, и все воздели руки к небу.
Гальба был беспощаден:
– Наш приговор будет суровым: тиран должен умереть!
Идеалист Брут, не понимая, что он является лишь орудием в руках злодея, встал и горячо поддержал:
– Тирану Цезарю не жить! Я убил бы собственного отца, если бы увидел, что он стремится к тирании. Освободим римский народ!
– Высокие принципы Брута – эталон для каждого из нас, – поспешил поддержать Кассий. – Приспешника Антония следовало бы убить тоже.
– Я против! – решительно воспротивился Брут. – Освобождение от тирании не влечет за собой террор. Я убью Цезаря-тирана, а не Цезаря-человека.
– Надо спешить! – Кассий действительно спешил убедить заговорщиков. – Завтра в курии Помпея сенат проведет решение о вручении Цезарю царских регалий. Диктатор хочет через три дня отбыть с войском на Восток – как он объявил, мстить за Красса и покорять Парфию; но, думаю, его интересует нечто другое. Свой маршрут он проложил через армянскую столицу Арташат.
– Страшусь удачливости Цезаря, – подал голос Гай Пармский.
– Хочу услышать его предсмертный стон! – выкрикнул Децим.
– Пусть каждый нанесет удар, дабы связаться круговой порукой! – предложил Каска.
Кассий, понимая, что цель достигнута, но не все так просто – неизбежно найдется предатель либо драконий перстень предупредит владельца, – спокойно предостерег:
– Он узнает о заговоре, вернее, почувствует, я уверен. Это неважно. Цезарь верит в фатальность событий, и рок приведет его в сенат.
– Кто выдаст нас, пусть умрет! – Вскочил со своего места Туруллий.
– Да!! – закричали заговорщики.
15 марта, иды81. Полнолуние. Кальпурния, третья жена Цезаря, рыдала во сне. Разбуженный шумом и ярким светом луны, Цезарь прошел в ее спальню.
– Дорогая, что случилось?
Она обезумевшими глазами смотрела на него:
– Мне привиделось, что ты истекаешь кровью.
– Спи, Кальпурния. Поговорим утром.
Утром в доме понтифика было тревожно. За завтраком жена стала просить:
– Гай, не выходи сегодня из дома. Гадатель Спуринна предсказывал опасность для тебя на иды. Я чувствую, что-то случится.
– Дорогая, сегодня важное заседание сената, я должен председательствовать…
– Отмени заседание или пошли Антония вместо себя, он тоже консул!
– Но вопрос в сенате касается меня лично…
– Принеси жертвы богам, искупи опасность!
Цезарь подумал: «Женщины лучше чувствуют опасность, чем мужчины, возможно, беспокойство жены не преувеличено. Странно, никогда раньше не замечал у нее склонности к суевериям. Или это дух-охранитель сфинкс подает мне знаки? Или магический перстень? – Цезарь опустил глаза. Камень перстня переливался от серебристо-серого цвета до фиолетово-синего. – Странно!».
Он снял с пальца талисман и внимательно рассмотрел. Филигранная работа! На внутренней стороне золотого кольца была надпись: «Слава и забвение: всему свой срок». Ухмыльнулся, надел перстень и произнес:
– Да-да, дорогая, я склонен послушаться твоего совета.
Вскоре пришел его друг Децим, которого прочили в наследники диктатора:
– Цезарь, что я слышу?! Ты испугался примет? Всем своим недругам дашь повод для упреков в высокомерии – мол, даже царские регалии хочет получить заочно!
(Жрецы, изучив Книги Сивилл, содержащие пророчества, сообщили, что для удачного похода в Парфию Цезарь должен носить царские регалии вне Италии.)
– Цезарь, хотя бы лично сообщи сенаторам, что заседание переносится, – продолжал настаивать на посещении курии Децим. – Цицерон во всеуслышание объявил о твоей богоизбранности. Боги благоволят тебе, а у Фортуны ты любимец!
Диктатор, отбросив сомнения, твердо сказал:
– Мое непоколебимое решение – идти!
Кальпурния проводила мужа тревожным взглядом.
Цезарь не имел охраны, живя по принципу «лучше один раз умереть, чем бояться всю жизнь». Они шли по роскошному городу, освещенному полуденным солнцем, и люди приветствовали Цезаря, сопровождая и протягивая записки. Один человек, изрядно напуганный и бледный, силился что-то сообщить, но толпа его оттеснила. Увидев гадателя Спуринну, консул остановился и воскликнул:
– А ведь мартовские иды наступили!
– Наступили, но еще не прошли… – Спуринна тоскливо смотрел на удаляющуюся фигуру диктатора.
Фавоний из толпы выкрикнул:
– Цезарь, демон торжествует и предвкушает пиршество!
Бросив взгляд на него, а потом на драконий перстень с камнем черного цвета, диктатор грустно улыбнулся:
– Я прожил долго… и по меркам природы, и по меркам славы.
Знакомый Цезаря Артемидор вложил в его руку свиток:
– Прочти это, Цезарь, немедленно!..
Шум толпы заглушил его слова. Диктатор вслед за Децимом продолжал идти в курию82, как будто неведомая сила, сначала сделав его непобедимым и неуязвимым, теперь надломила, опустошила и вела на погибель.
– Я всегда верил в предопределенность событий, – с досадою сказал Цезарь.
Децим ироничным тоном произнес:
– Доброжелатели всегда подталкивают человека на опрометчивые поступки. – Увидев безысходность на лице Цезаря, подбодрил: – Ты бессмертен подобно богам! Твоя добродетель истинна!
– Моя добродетель ищет человеческое совершенство. Пошли! – Цезарь обрел решительность.
Он вошел в курию, все еще держа свиток в руке. Это здание, отделанное мрамором, построил на Марсовом поле после своего триумфа Помпей – в комплексе с великолепным театром, садом и храмами, установив внутри свою статую. Лучшие произведения искусства со всего мира были собраны здесь, и в этих дивных интерьерах иногда проводились сессии сената. Полукруглые ряды скамеек поднимались амфитеатром, и почти 900 сенаторов уже заняли свои места.
По пути в зал заседаний диктатор подошел к жертвеннику. Жрец в его присутствии вскрыл внутренности ягненка и, изменившись в лице, поднял испуганные глаза. Цезарь отвернулся и пошел дальше. Лучи солнца проникали в зал из оконцев в потолке и высвечивали застывшие холеные лица сенаторов, которые в знак уважения поднялись с мест. В белой тоге с пурпурной полосой и лавровым венком на голове, Цезарь сел в кресло. За спиной – статуя надменного Помпея. Сенаторы с шумом усаживались, заговорщики, скрывавшие под тогой кинжалы, обступили Цезаря, Тиллий протянул записку:
– Цезарь милосердный, мой брат в изгнании, в твоих силах помиловать его… – И начал стягивать тогу, подавая знак заговорщикам.
Стоявший сзади Каска нанес первый удар кинжалом в шею диктатора. Цезарь вскочил, толкнул его:
– Негодяй Каска, что делаешь?
По сенатским рядам пронесся испуганный вскрик. Гальба обнажил кинжал и вонзил в плечо, Децим ранил в бок. Цезарь стал бороться, отталкивать нападавших, кричать, но когда Брут ударил его в живот, замолк и перестал сопротивляться, только прохрипел:
– И ты, Брут?..
Кинжал Кассия пронзил сердце. Диктатор рухнул. В зале поднялся истошный крик, началась паника, многие, оцепенев от ужаса, застыли как истуканы. Теперь заговорщики напали все одновременно. Толкая друг друга, они наносили удары по неподвижно лежащему телу. Двадцать три удара.
Статуя Помпея была забрызгана кровью, и казалось, что полководец с пьедестала с нескрываемым презрением смотрит на публичный акт правосудия (мщения?). Кассий, бросив взгляд на каменное изваяние, злорадно ухмыльнулся, стащил с пальца диктатора почерневший драконий перстень и нацепил себе на руку. Брут в испачканной тоге, сжимая кинжал, с которого капала кровь, вознамерился произнести речь:
– Пала тирания!..
Но никто не слушал. Сенаторы в страхе выбегали из зала, и он молниеносно опустел.
Появился Антоний, развлекавшийся всю ночь
