Потом ещё что-то… Кричали. Только кричали. Но так никто и не вышел из лагеря, не клюнул на соблазн погарцевать, сразиться на клинках, хвастливо показать удаль на виду у всего войска.
И Виламовский вернулся без языка, ни с чем.
Сапега, хмуро встретив его, выругался: «Чёрт возьми! Полковник, ты мне скажешь, может быть, что там у Скопина?!»
Второй раз уже он пришёл сюда, под Калязин монастырь, но так и не знал силы Скопина.
— Ну, как слепые!..
Хотя ему и донесли, что наёмники разругались со Скопиным из-за окладов и двинулись из-под Твери назад к Новгороду вместе с де ла Гарди, но часть из них с полковником Сомме ушла всё же со Скопиным к Калязину. Но сколько их было там и сколько своих воинов было у Скопина — то было неизвестно…
Наступил вечер.
Сапега вышел с полковниками из своего шатра. Вот только что они приняли решение дать завтра сражение Скопину.
Выйдя из шатра, они сразу окунулись в бодрящий прохладный воздух, а по ночам он был уже стылым. Время шло к концу августа, и на деревьях и кустах появился первый жёлтый лист, трава стала буреть и жухнуть. Костры горели в лагере теперь подолгу. И ратники засиживались возле них, млели у тепла, травили басни там какие-то.
Звезда, падая, вдруг чиркнула по небосклону. И Сапега загадал, как делал когда-то в детстве, что, если первым откроет рот Будило, тогда завтра день будет удачным.
Но тут откуда-то, из вечерней темноты, появился поручик Стравинского и кивнул головой ему, своему полковнику.
— Пан гетман, мне срочно нужно в полк! — извинился и попросил разрешения удалиться Стравинский.
«Молчун, а тут с чего-то!.. Что значит это?» Сапега тихо усмехнулся и выбросил всю эту чушь из головы.
Полковники попрощались с ним и разошлись по своим станам.
Утро. Ещё до зари по огромному лагерю, в разных его концах, пропели рожки, отыграли побудку, и всё зашевелилось. Военный лагерь словно грудью задышал.
Сапега, перекрестившись перед сражением, долгим и полным всяких неожиданностей, как он предполагал, вышел из своего шатра. Тут, подле шатра, уже толпились его полковники: Будило, Стравинский, Виламовский, Зборовский тоже был уже здесь, и кучкой стояли ротмистры. Все ждали его.
— Господа, задача вам ясна: надо выманить противника в поле и там разбить его! Детали вы уже знаете! Прошу разойтись по своим местам и действовать в соответствии с моим указом!.. Да поможет нам Бог, Панове!
Все разошлись, с ним остался только Зборовский.
— Александр, — положив руку на плечо полковника, начал Сапега, направляясь с ним к лошадям, которых держали под уздцы пахолики, — ты возьмёшь на себя управление всем войском, пока я схожу на выездку, на сшибку, проведаю силы у Скопина.
— Пан гетман, неужели это не может сделать кто-нибудь иной?! — попытался отговорить Зборовский его от опасного намерения.
— Нет, нет! Я хочу увидеть всё сам!
Об этом они уже говорили ещё вчера, поспорили даже, но впустую: Сапега был упрям…
Они сели на коней, пожелали друг другу удачи и разъехались к своим полкам.
Всё войско выступило из лагеря и выдвинулось вперёд на пять вёрст в сторону укреплений Скопина. И там горнисты сыграли в полках: «Стоять в порядке боевом!»
А тем временем Сапега устремился с одним своим полком дальше и на подходе к лагерю московитов наткнулся на их дозоры. И тотчас же там, в лагере, за укреплениями, забили тревогу, и оттуда стали выходить конные сотнями. Они построились во фронт. Там ударили в набаты, и конники пошли на него, на его полк. Завязались стычки, скорые, нехитрые. Обе стороны стали пытаться зайти с флангов друг к другу в тыл, но тут же противник отходил назад, когда замечал эту уловку. Затем всё заворачивалось опять к началу… А из-за укреплений вытягивалось и вытягивалось всё больше и больше конников. И вот те, с которыми Сапега сцепился вплотную, вдруг по сигналу оттуда, из массы конных боярских детей, откатились к ним. Там стал просматриваться какой-то порядок, но вот он установился, похожий на три эшелона. А вон и фланги проявились.
«Всё ясно!» — сказал Сапега сам себе.
Он уже дважды сходил в атаку. Теперь противник показал себя, он понял, чем же силён Скопин, тот перестал быть для него загадкой.
Рожок его горниста пропел сигнал к отходу. И его полк повернул за ним, за его хоругвью, увлекаемый весёлым разбитным горнистом. Он вернулся к своему войску и пошёл с ним обратно на Скопина теперь уже боевым порядком на два крыла. На одном, правом, был Зборовский со своим полком, и там же пошли пятигорцы и казаки. На другом крыле, у полковника Стравинского, сил было не меньше. Центр же он взял на себя, пошёл центром с полком своих гусар.
Полки Скопина-Шуйского, не отрываясь далеко от своего лагеря, поджидали их, стояли так же, вроде бы двумя крылами. Но вот их строй с чего-то вдруг рассеялся, что привело Сапегу сначала в недоумение, а затем и в ярость. Он был не в силах сообразить, каким же числом явились всё же те на поле сейчас-то: так быстро там, в их рядах, всё менялось прямо на глазах. То в кучу с чего-то собирались они по кроткому сигналу трубы, а то, напротив, рассыпались в беспорядке, как будто, забавляясь, там играли… «Татарщина!..» Как эта манера драться раздражала его, воспитанного в духе рыцарства, где силу проявляло мастерство, умение владеть оружием, а крепость лат спасала жизнь. Но не трусливый бег, и не обман и хитрости одни лишь, затем удар исподтишка, в том месте, где не ждёшь, наносится он беспощадно… И он пустил первыми на них запорожцев: наскоком лёгким те пошли. Смять их не представляло бы труда… Так он хотел увидеть реакцию Скопина… Но странно, московиты не сразились даже с запорожцами и стали отходить. Тогда за ними двинулся он со всеми полками. Они же, русские, ещё быстрее покатились назад, туда, к своему лагерю, и стали втягиваться за козлы, в глухое и неприступное укрепление. И оно словно всосало их в себя. Мелькнул последний конник, осело облако из пыли, захлопнулись ворота. Там будто запечатали сундук, обтянутый железной полосой. И тотчас из-за рогаток, из-за земляного вала началась ружейная пальба, а пушки захаркали гранатами. И запорожцы отошли назад, вернулись на правое крыло к Зборовскому.
В тот день так и не получилось сражения. Московиты не показались больше из-за своих укреплений. Не поддались они на вызовы, на провокации ни казаков и ни гусар. И
