— Не знаю. Я подумываю открыть гараж, если найду где-нибудь подходящее место.
— О нет! Вы слишком хорошо все здесь делаете, чтобы менять работу. Вы не должны хотеть стать кем-то кроме повара.
Странная тонкая улыбка тронула его губы.
— Нет? — вежливо спросил он.
— Нет! А как бы вам понравилась работа в Нью-Йорке? Он изумленно взглянул на нее.
— Я вполне серьезно. Я могу дать вам работу на большой железной дороге — заведовать отделом вагонов-ресторанов.
— Могу ли я спросить, чему этим обязан?
Она подняла гамбургер в белой бумажной салфетке:
— Вот одна из причин.
— Благодарю вас. А каковы следующие?
— Я полагаю, вы не жили в больших городах, иначе вы знали бы, до чего жутко трудно найти компетентного человека для какой-либо работы.
— Я немного слышал об этом.
— Так что ж? Как насчет моего предложения? Нужна ли вам работа в Нью-Йорке за десять тысяч долларов в год?
— Нет.
Радость от того, что она нашла мастера своего дела и способна вознаградить его за мастерство, завела ее слишком далеко. Дэгни, пораженная, молча смотрела на него.
— Мне кажется, вы меня не поняли, — наконец произнесла она.
— Вполне понял.
— И вы отказываетесь от такой возможности?
— Да.
— Но почему?
— По причинам личного характера.
— Зачем вам работать вот так здесь, если вы можете получить работу получше?
— Я не гонюсь за работой получше.
— Вы что, не хотите подняться вверх и делать деньги?
— Нет. Но почему вы настаиваете?
— Потому что я не переношу тех, кто попусту растрачивает свои способности!
Он медленно и многозначительно произнес:
— И я тоже.
То, как он произнес эти слова, затронуло в ее душе какую-то струну, отозвавшуюся в них обоих глубоким общим чувством; это сломало в ней ту сдержанность, которая всегда мешала ей просить о помощи.
— Меня тошнит от них! — Ее испугал собственный голос, это был непроизвольно вырвавшийся крик души. — Я так изголодалась по людям, которые способны созидать, чем бы они ни занимались!
Она прикрыла глаза ладонью, пытаясь совладать со взрывом отчаяния, которого не позволяла себе даже в мыслях; она не знала, насколько оно велико и как мало у нее осталось сил после этих поисков.
— Извините, — тихо сказал он. Это прозвучало не как извинение, а как констатация разделенного чувства.
Она подняла голову и взглянула на него. Он улыбнулся, и она поняла, что эта улыбка предназначена для того, чтобы показать, что он также переступил сковывавший его барьер. В его улыбке она прочла легкую вежливую насмешку. Он сказал:
— Но я не верю, что вы проделали весь этот путь из Нью-Йорка, лишь бы поохотиться на поваров со Скалистых гор для железной дороги.
— Нет, я приехала ради кое-чего еще. — Она подалась вперед, твердо поставив локти на стойку, вновь чувствуя себя спокойной, полностью владея собой, понимая, что перед ней достойный противник. — Не помните ли вы, тому уже лет десять, молодого инженера, работавшего в «Твентис сенчури мотор компани»?
Она считала секунды его молчания. Она не могла определить, в чем заключалась особенность его взгляда, разве что в нем присутствовала особая внимательность.
— Да, помню, — ответил он.
— Не могли бы вы сообщить мне его имя и адрес?
— Для чего?
— Страшно важно, чтобы я нашла его.
— Этого человека? И что в нем такого уж важного?
— Он самый важный человек в мире.
— Разве? И почему?
— Вы что-нибудь знали о его работе?
— Да.
— Разве вы не знаете, что он натолкнулся на идею, следствия которой чрезвычайно важны?
Он помолчал секунду, прежде чем сказать:
— Могу ли я спросить, кто вы?
— Дэгни Таггарт. Я вице-прези…
— Да, мисс Таггарт. Я знаю, кто вы. — Он произнес это почтительно и отстранение. Но выглядел он как человек, который нашел ответ на ряд вопросов, возникших в его голове, и теперь больше уже не удивляется.
— Тогда вы понимаете, что мой интерес к этому не просто любопытство, — сказала она. — Я в состоянии дать ему шанс, в котором он нуждается, и я готова заплатить столько, сколько он запросит.
— Могу ли я спросить, в чем состоит ваш интерес к нему?
— Мне нужен его двигатель.
— Как вам удалось узнать о его двигателе?
— Я нашла его останки в развалинах завода «Твентис сенчури». Их недостаточно, чтобы суметь восстановить двигатель или узнать, как он действует. Но совершенно достаточно, чтобы понять, что он работал и что это изобретение может спасти мою железную дорогу, страну и экономику всего мира. Не просите меня рассказать вам теперь же, каких усилий мне стоило найти этот двигатель и вести розыски его изобретателя. Это не имеет никакого значения, как для меня сейчас не важны моя жизнь и моя работа, сейчас уже ничто не важно, за исключением того, что я должна его найти. Не расспрашивайте меня и о том, как мне удалось разыскать вас. Вы конец моего пути к нему. Назовите его имя.
Он выслушал все, не пошевелившись, глядя прямо на нее, его внимательные глаза, казалось, впитывали каждое ее слово и осторожно отбрасывали их после оценки, не давая ей возможности понять, зачем это он делает. Его молчание продлилось долго. Потом он произнес:
— Бросьте это дело, мисс Таггарт. Вы его не найдете.
— Как его имя?
— Я не могу ничего рассказать вам о нем.
— Но он все еще жив?
— Я не могу вам ничего рассказать.
— Тогда кто вы?
— Хью Экстон.
В течение нескольких секунд, пока перебирала в памяти, с чем связано для нее это имя, она продолжала твердить себе: «Ты впадаешь в истерику… Не будь дурой… Это просто совпадение…» Хотя она, цепенея от непонятного страха, уже совершенно определенно знала, что это тот самый Экстон.
— Хью Экстон?.. — С запинкой произнесла она. — Философ?.. Последний из защитников разума?
— Конечно, — мягко улыбнулся он. — Или первый, кто сейчас признан таковым.
Его не поразил ее испуг, но казалось, он считал такую реакцию совершенно необязательной. Он держался просто, почти дружески, как будто не испытывал нужды скрывать свою личность или неудовольствия от того, что ее раскрыли.
— Я уж и не думал, что кто-нибудь из молодых людей может вспомнить мое имя или придавать этому какое-либо значение — в наши-то дни, — сказал он.
— Но… но что вы здесь делаете? — Рука Дэгни очертила помещение. — Это какая-то бессмыслица!
— Вы уверены?
— Что это? Какое-то представление? Эксперимент? Секретная миссия? Вы что-то изучаете в своих целях?
— Нет, мисс Таггарт. Я зарабатываю себе на жизнь. — Его слова и тон были совершенно искренни.
— Доктор Экстон, я… Это ни с чем не сообразуется, это… Вы же… вы же философ… величайший из живущих… бессмертное имя… Почему вы это сделали?
— Потому что я философ, мисс Таггарт.
Она была полностью уверена, хотя чувствовала, что способность быть уверенной и понимать покинула ее, что ее вопросы бессмысленны, что он не даст ей объяснения, не расскажет ни о судьбе изобретателя, ни о своей собственной.
— Бросьте, мисс Таггарт, — спокойно повторил он, будто хотел доказать, что может читать ее мысли, будто она не знала, что он действительно может. — Это безнадежные поиски, еще более безнадежные оттого, что вы даже не понимаете, какую невыполнимую задачу поставили перед собой. Мне хотелось бы оградить вас от необходимости искать какие-то аргументы, выдумывать что-то или умолять меня снабдить вас информацией о том, что вам необходимо. Поверьте моему слову: этого нельзя сделать. Вы сказали, что я конец вашего пути, на самом же деле это тупик, мисс Таггарт. Не стоит тратить деньги и усилия и на другие, обычные приемы: не надо нанимать детективов. Они ничего для вас не узнают. Вы вольны не прислушаться к моим словам, но я полагаю, что вы человек высокого интеллекта, способный понять, что я знаю, о чем говорю. Откажитесь. Тайна, которую вы хотите раскрыть, гораздо больше, намного больше, чем изобретение двигателя, приводимого в действие статическим электричеством. Я могу предложить только одно полезное соображение: исходя из сути и природы бытия противоречий не существует. Если вы находите невероятным, что изобретение гения может быть брошено среди развалин, а философ может хотеть работать поваром в кафе, проверьте свои исходные положения; вы обнаружите, что одно из них неверно.
Она вздрогнула, вспомнив, что слышала это утверждение раньше, и человеком, от которого она его слышала, был Франциско. А затем она вспомнила, что человек, стоявший перед ней, один из учителей Франциско.
— Как вы пожелаете, доктор Экстон, — сказала она. — Я больше не буду расспрашивать вас об этом. Но не будете ли вы против, если я спрошу вас о совершенно других вещах?
