Десятый партсьезд, заложив первые, пока еще приблизительные и неполные основы новой экономической политики, означавшей известное возрождение рыночных отношений, что дало возможность приступить к восстановлению экономики, отнюдь не дополнил эту линию политическим послаблением. Тем самым закладывались глубочайшие противоречия в проводимую властями экономическую политику, которую, с одной стороны, Ленин считал установленной всерьез и надолго, а с другой — уже через год потребовал наступления в рамках нэпа, то есть постепенного отказа от него.
Избранный в ЦК, а затем в Политбюро Троцкий в последние примерно полтора года активной руководящей деятельности Ленина почти полностью сосредоточился на военных делах. В качестве одного из руководителей партии он, разумеется, занимался всем комплексом политики, но самостоятельных инициатив более не проявлял, дожидаясь своего часа.
Ленин же сохранял к Троцкому двойственное отношение. Однажды он разоткровенничался с Горьким, который в первые месяцы после Октябрьского переворота занимал резко оппозиционную позицию, но затем опять сблизился с большевиками и вновь стал вхож к Ленину. Во время одного из разговоров Горький был удивлен высокой оценкой, которую Ленин дал организаторским способностям Троцкого. Заметив его удивление, Ильич произнес: «Да, я знаю, ходят лживые слухи о моем отношении к нему. Но что есть, то есть, а чего нет, того нет. Это я также знаю. Он смог любой ценой организовать военных экспертов». И после паузы Ленин добавил «довольно печально»: «И все же он — не один из нас. С нами, но не наш».[762]
Армейские и политические дела
В 1921 году в России разразился голод, вызванный последствиями Гражданской войны и политикой военного коммунизма, которая разрушила систему хлебной торговли. Число жертв составляло приблизительно пять миллионов человек. В июле 1921 года ВЦИК создал Центральную комиссию помощи голодающим (ЦК Помгол).
Помощь голодающим стала для советского правительства удобным поводом массового изъятия ценностей у Православной церкви. 23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих». Местным органам предписывалось изъять из храмов изделия из золота, серебра и драгоценных камней и передать их в Центральный фонд помощи голодающим. В ходе изъятия происходили кровавые столкновения красноармейцев и чекистов с верующими, имелись убитые и раненые. Особо драматическими явились события в городе Шуе, где были убиты четверо и ранены десять прихожан.[763]
В выработке антицерковных решений непосредственное участие принимал Троцкий, которого Политбюро утвердило «координатором» усилий «заинтересованных ведомств» в борьбе против Церкви. Вместе с Зиновьевым и Бухариным он предлагал принять против духовных пастырей самые решительные меры.[764] В марте 1922 года Троцкий сформулировал свои предложения для Политбюро, в которых рекомендовалось председателю ВЦИКа М. И. Калинину выступить с интервью. Смысл его должен был состоять в том, что изъятие ценностей не является борьбой с религией и Церковью; что среди духовенства есть две группы — одна считает необходимым оказать помощь голодающим, а другая враждебна и голодающим, и советской власти; наконец, что декрет об изъятии ценностей возник якобы по инициативе самих голодающих.[765]
Именно на этом фоне 19 марта Ленин написал письмо Молотову для членов Политбюро с требованием «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». При этом Ленин требовал, чтобы официально выступал с какими-либо мерами только Калинин, «никогда и ни в коем случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий».[766] Если верить цифрам, приведенным А. Н. Яковлевым, всего Церковь была ограблена на 2,5 миллиарда золотых рублей, а зерно было куплено только на 1 миллион рублей, и то только на семена.[767]
Весьма показательно, что обо всей этой постыдной истории в воспоминаниях Троцкого нельзя найти ни единой строки.
И все же 1921–1922 годы оказались, пожалуй, наиболее спокойными для Троцкого. Он не отдыхал больше, чем раньше. Его дни были заполнены разнообразными делами, которые он считал весьма ответственными, но это были дела преимущественно рутинные, не связанные с решением коренных проблем и тем более с политической конфронтацией. На недолгое время Троцкий превратился в обычного, хотя и высшего советского функционера, что не соответствовало его натуре, тяготило и просто мучило его.
Особенно раздражало то, что его главный «внутренний» враг Сталин пользовался все большей под держкой Ленина, который и ранее не раз пытался как-то ограничить влияние Троцкого выдвижением Сталина на первый план. О том, чтобы полностью «уравновесить» этих деятелей, пока еще не было речи — Троцкий был несравнимо авторитетнее, но дело шло именно к этому, что Ленин вновь и вновь демонстрировал.
Очень интересны и психологически показательны хронологическая ошибка и сопутствовавшие ей неточности, которые Троцкий допустил в воспоминаниях, написанных через десяток лет. Завершая рассказ о профсоюзной дискуссии и упоминая в связи с этим Десятый съезд, он утверждал, что Ленин был озабочен тем, чтобы ликвидировать группировки, под которыми уже не осталось принципиальной базы. Он вспоминал, как Ленин прореагировал на замечание В. М. Молотова, впервые избранного в ЦК, на одном из первых послесъездовских заседаний по адресу Троцкого. Ленин воспользовался моментом, чтобы «обвинить его (Молотова) в усердии не по разуму» и подчеркнуть «совершенно безупречную» лояльность Троцкого. И тут же мемуарист перешел к вопросу, связанному со Сталиным. Оказывается, все предыдущее было сказано, чтобы поведать об избрании Сталина на должность генерального секретаря ЦК РКП(б). Троцкий пишет: «Сталин как раз на десятом съезде был намечен — по инициативе Зиновьева и против воли Ленина — в генеральные секретари. Съезд был уверен, что дело идет о кандидатуре, выдвинутой центральным комитетом в целом. Никто, впрочем, не придавал этому избранию особого значения. Должность генерального секретаря, впервые на Х-м съезде установленная, могла при Ленине иметь технический, а не политический характер».[768]
Немало можно сказать по поводу этого пассажа. Я ограничусь только двумя замечаниями. Во-первых, очевидно, что ко времени Десятого съезда Сталин обладал такой степенью влияния, а следовательно, доверием Ленина, что у Льва Давидовича произошел сдвиг в памяти на год: должность генерального секретаря была введена не на Десятом съезде в 1921-м, а на Одиннадцатом партсъезде в 1922 году, и именно тогда Сталин занял этот пост. Во-вторых, Ленин был не тем политиком, который мог поддаться влиянию Зиновьева, умевшего произносить напыщенные речи, но не пользовался серьезным авторитетом в высших кругах. Против воли Ленина Сталин никак не мог быть избран на должность генсека. Можно не сомневаться, что на Одиннадцатом съезде Ленин вполне был в состоянии противостоять этому назначению, если бы счел это целесообразным. Сталин занял свой пост при полном одобрении Ленина, который со времени Брестских переговоров играл на противостоянии и конфликтах между Троцким и Сталиным, преследуя цель держать обоих на коротком поводке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
