В первый момент она увидела не его самого, а его пенсне: при ее появлении Берия стремительно поднялся со стула, и в стеклах пенсне заплясали блики света, и потому невозможно было рассмотреть выражение его глаз. И в то же время ей сразу почудилось, что он не просто смотрит, а вглядывается в нее, словно через два больших увеличительных стекла. Чем-то обволакивающе-вкрадчивым и в то же время холодным и бесстрастным веяло от этого как бы квадратного человека и его одутловатого и тоже почти квадратного лица.
Берия предложил Ларисе сесть напротив себя, теперь их разделял только огромный массивный стол, сбоку которого на приставной тумбе громоздилось множество телефонов, и она вдруг увидела совсем другого Берия: ледяная непроницаемая маска с немигающими глазами сделалась приторно-любезной, эта маска обволакивала Ларису странным неприятным теплом, схожим с испарениями, исходящими от ядовитых растений.
На столе перед Берия лежала объемистая папка, на которой крупными типографскими буквами было напечатано: «Дело». Страдающая от неизвестности, Лариса тем не менее, даже вопреки своему состоянию, подумала о том, что слово «дело» до невероятности многозначно: это и работа, и поступок, и круг занятий человека, и промышленное или коммерческое предприятие, и деловая надобность, и сражение, когда говорят. «Он был в деле», и событие или факт, и обстоятельства, и многое другое. Но тут, на столе у Берия, слово «дело», обозначенное на папке, содержало в себе лишь один-единственный смысл: это было уголовное дело, и конечно же это было ее, Ларисы, уголовное дело.
Сразу поняв это, она подивилась лишь тому, что папка была слишком уж толстой, будто бы в ней содержалась в подробнейшем изложении вся ее жизнь — от рождения до ареста, а также протоколы допросов и показания множества свидетелей, подтверждавших, что именно она, Лариса Степановна Казинская-Грач, и есть та самая террористка, которая пыталась в день всенародного ликования на Красной площади стрелять из револьвера системы «Наган» в вождя всего прогрессивного человечества товарища Иосифа Виссарионовича Сталина.
Берия заметил ее удивленный взгляд и улыбнулся, растянув до предела большие и влажные тонкие губы. Это была улыбка человека, готового напасть на свою жертву.
— Да, да, это ваше следственное дело, Лариса Васильевна…— начал он, не спуская с нее глаз.
— Лариса Степановна,— поправила его Лариса.
— Простите, действительно Лариса Степановна,— небрежно, с усмешкой обронил Берия.— Дел множество, не грех и слегка ошибиться. Как вы доехали?
— Я даже подумала, что меня везут на курорт или в Кремль для вручения ордена,— не без иронии ответила Лариса.
Полагая, что привезли ее вовсе не для того, чтобы отпустить, а для того, чтобы начать новое расследование, она держалась сейчас независимо и даже гордо. В сущности, ей было все равно, как с ней поступят, лишь бы разрешили хоть одним глазочком взглянуть на Женечку и на мужа.
Берия захохотал так раскатисто и заразительно, как хохочут здоровые, сильные жизнелюбы, по своим желаниям мало чем отличающиеся от жеребцов.
— А вы у нас еще и шутница! — воскликнул он.— Это прекрасная черта, настоящая большевистская черта. Посудите сами: немцы прут на Москву, а мы, большевики, не паникуем, мы не ходим с мрачными отрешенными лицами. Мы и улыбаемся и смеемся. Люди, которых гложет тоска, люди, поддавшиеся панике, не способны победить врага. Так утверждает товарищ Сталин.
Назвав имя вождя, Берия еще более цепко вгляделся в Ларису, пытаясь по малейшим изменениям ее лица понять, как она будет реагировать на это с умыслом сделанное им упоминание.
— Значит, с комфортом доехали? — вернулся Берия к своему вопросу.— Удивительные люди эти славяне: не могут и шагу ступить без крайностей. Или заморят голодом, или будут потчевать по-царски. А как вам жилось на поселении? Такая красавица, как вы, должна была пользоваться успехом даже в сибирской глуши.
— Увы, я была не на поселении, а в исправительно-трудовом лагере,— пояснила Лариса.
— Как?! — яростно вскричал Берия.— Как они посмели? Впрочем, чему тут удивляться, все это последствия этой гнусной ежовщины! Этот алкоголик-маньяк наворотил такого, что черт ногу сломает. А товарищ Берия должен теперь расчищать эти авгиевы конюшни.— Все это он произнес трагически сокрушенно.— И как этот подлец втерся в доверие! — С заметным грузинским акцентом воскликнул он, зацокав от возмущения, но, впрочем, не уточнив, к кому втерся в доверие бывший сталинский нарком.— Представляете, даже ваш друг, а точнее, друг вашей семьи Михаил Кольцов не раскусил его. Знаете, что он писал об этом пигмее? Что Ежов — несгибаемый большевик, который дни и ночи, не вставая из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора. «Не вставая из-за стола!» — презрительно фыркнул он.— Вот тут Кольцов, кстати сам оказавшийся участником фашистского заговора, попал в самую точку. Но зря не уточнил: не вставая из-за стола, уставленного бутылками и закусками.
Ларису начало утомлять и даже бесить это праздное разглагольствование, когда она ожидала поскорее получить ответы на мучившие ее вопросы: что с Андреем и Женечкой, с какой целью она, Лариса, очутилась в этом кабинете, получил ли Сталин ее письмо с просьбой отправить на фронт.
— Мы прилагаем сейчас гигантские усилия, чтобы покончить с ежовщиной, восстановить законность и справедливость,— уже деловым тоном заговорил Берия.— По моему личному указанию уже выпущены из тюрем или возвращены из ссылки несправедливо осужденные люди.— В голосе его зазвучала гордость.— Вы, Лариса Степановна, в их числе. Кстати, как вам понравился лагерь? — Он спросил это так, как спрашивают человека, вернувшегося с курорта, понравился ли ему санаторий,— Что вас там заставляли делать?
— Лагерь этот, как, наверное, и другие подобные места, можно сравнить разве что с адом,— откровенно сказала Лариса,— Неужели вы думаете, что там можно перевоспитать человека? Единственное, чего там можно добиться, так это вернуть его к состоянию питекантропа.
— Вот тут вы явно заблуждаетесь,— нахмурился Берия.— Вы заблуждаетесь насчет нашей системы перековки человека. Наш человек и в аду должен оставаться человеком. И мы помогаем ему как можно быстрее расстаться со своими антисоветскими воззрениями, с преступными замыслами и поступками и помогаем вернуться в строй созидателей социализма обновленным и очищенным от всяческой скверны и вредной накипи.
Это уже было похоже на доклад, и Лариса пожалела, что своим ответом подвигла Берия на эту напыщенную сентенцию.
— Скажите, Лариса Степановна,— медовым голосом произнес Берия, враз перескочив с одного вопроса на совершенно другой, как это любили проделывать и следователи во время допросов,— вы знакомы с товарищем Сталиным?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Лариса растерялась, но эта растерянность длилась недолго, и она тут же овладела собой:
— Простите, но ваш вопрос по меньшей мере странный. Тем более что вы и сами, наверное, знаете, кто входит в круг знакомых товарища Сталина, а кто нет.
— Я отдаю вам должное, Лариса Степановна,— не то одобрительно, не то с осуждением сказал Берия,— вы умеете отвечать на сложные и даже внезапные вопросы. Но если я вам скажу, что вы вместе со своим мужем Андреем Тимофеевичем на ноябрьские праздники в тридцать четвертом году были на квартире Ворошилова и сидели за одним столом с товарищем Сталиным?
«Это человек, от которого ничего невозможно скрыть,— подумала Лариса, решив не уклоняться от любых вопросов.— Осведомленность Берия поистине безгранична».
— Я была знакома с его покойной женой Надеждой Сергеевной,— сказала Лариса.— Но меня тогда, в тот вечер, даже не представили Сталину. О каком же знакомстве может идти речь?
— Вы говорите так, будто знакомство с товарищем Сталиным — это нечто предосудительное.
— Знакомство с товарищем Сталиным я бы сочла за великую честь,— неожиданно для самой себя прервала она Берия.
Берия снова растянул в улыбке губы, и Лариса вздрогнула: улыбающийся Берия был отталкивающе неприятен.
— Ответ, достойный человека, у которого еще сохранились патриотические чувства,— сказал он, довольный собой.— Выходит, лагерь сказался на вас благотворно. Однако уже пора и подкрепиться. Чай, кофе? Что касается меня, то я предпочитаю чай с молоком.
— Если можно, кофе,— сказала Лариса, сглотнув слюну при упоминании о еде: она уже сильно проголодалась.— А чай с молоком — это чисто по-английски.
— Вы не бывали в Англии?
— Если бы бывала, то вы об этом наверняка знали бы. Вы же знаете обо мне все.
Берия нажатием кнопки вызвал помощника.
— Кофе и чай с молоком,— коротко бросил он,— и побольше пирожных. Вы правы, Лариса Степановна, я знаю все, и не только о вас. Такова уж моя должность, иначе какой из меня наркомвнудел? Я знаю, например, что ваш муж работает в «Правде».
