Женя проворно перебралась на постель родителей и замерла, прижавшись к матери.
Утром Лариса повела дочку в школу сама. Было пасмурно, слегка капало с крыш. Прохожие, зябко поеживаясь, спешили на работу. Влажная листва усеяла тротуары.
Женя показывала Ларисе дорогу, и они быстро дошли до школьного двора.
— Мамочка! — панически воскликнула Женя.— А где же моя школа?!
Лариса подняла голову. В еще не совсем рассеявшемся тумане она увидела, что от того самого здания, возле которого еще только вчера она встретилась с Женей и Андреем, от того самого здания, в котором ее дочь услышала первый в своей жизни школьный звонок, от этого самого здания остались лишь обугленные развалины и груды еще дымящихся кирпичей.
Глава пятая
Несмотря на то что стоял октябрь — еще не зимний, а типично осенний месяц,— подмосковные леса уже были выбелены снегом; льдисто сверкало по-зимнему стылое солнце, утренние морозцы румянили щеки. Жуков любил такую пору: по-молодецки бодрый, горячий настолько, что чудилось, будто после того, как он пройдет, в оставленных им позади следах тает снег; наделенный самой природой отменным здоровьем, он не боялся стужи и как бы бросал ей вызов,— и тем, что не признавал валенок, и тем, что не спешил попасть в теплую избу, предпочитая ей завьюженные большаки, которые с каждым километром приближали его к передовой.
Рано нагрянувшая зима была словно бы послана небесными силами на помощь России, прознав, что немецкая армия будет застигнута на ее необозримых просторах морозами и снегопадами, от которых тонкосуконные шинели гитлеровских вояк, гордо посаженные на их арийские головы фуражки с вызывающе высокой тульей и легкие ботинки и сапоги едва ли будут мало-мальски надежной защитой.
В один из таких октябрьских дней Жуков прибыл в штаб Западного фронта, разместившийся в деревне Красновидово, в пятнадцати километрах от Можайска. Быстро разыскав избу, в которой обосновался штаб, он крепким кавалерийски-стремительным шагом, каким ходят абсолютно уверенные в себе и считающие землю своей прочной опорой люди, в распахнутом настежь полушубке, отряхнув в прихожей снег с начищенных до блеска сапог, вошел в просторную, жарко натопленную горницу.
Горница была по-довоенному чиста, занавески с русской вышивкой закрывали тронутые морозной росписью окна, и если бы не сидевшие за прочным, сработанным из дубовых досок столом хмурые военные и посреди них один штатский с еще более хмурым и озабоченным лицом, то эта горница выглядела бы еще по-довоенному приветливой.
В штатском Жуков сразу же узнал Молотова, справа от которого сидел Ворошилов, а слева — Василевский.
— Присаживайтесь,— сухо бросил Молотов, увидев вошедшего Жукова.— Мы тут разбираемся в причинах позорной катастрофы войск Западного фронта.
Жуков снял папаху и сел чуть поодаль от стола. Его так и подмывало сказать, что сейчас не время искать виновников, но он сдержался и промолчал.
Дверь отворилась, и в горницу поспешно вошел встревоженный Булганин.
— На ловца и зверь бежит,— процедил Молотов, не поднимая глаз от топографической карты.— Нам как раз и нужен член Военного совета.
Жуков едва приметно усмехнулся: строевик до мозга костей, он считал, что все эти Военные советы — пустое дело. Держать под неусыпным контролем командующих? Так члены этих самых советов ни черта не смыслят в военных проблемах. Тогда зачем? Учить солдат кричать «ура» и «за Родину, за Сталина»? Так они и без них сумеют прокричать, когда надо. Толку от этих Военных советов на фронте — ноль целых хрен десятых. Хотя бы тылы помогали организовать — и то польза. И не мозолили бы глаза. А в лучшем случае — чтобы не мешали, не путались под ногами…
— Немедленно позвони Сталину,— негромко произнес Булганин, приблизившись к Жукову.
Жуков поспешил к телефону в соседнюю комнату, где располагался узел связи. Сталин ответил тотчас же.
— Товарищ Жуков, мы решили снять Конева с поста командующего фронтом. Он виноват в том, что допустил прорыв немцев к Москве. Командующим Западным фронтом назначаетесь вы. У вас есть возражения?
«Вот приперло — и снова понадобился Жуков»,— без злорадства, но с гордостью подумал Георгий Константинович.
— Какие же могут быть возражения, товарищ Сталин? — спокойно ответил он, будто и не ожидал от Сталина иных предложений.— Надо спасать Москву. Я согласен.
— А что будем делать с Коневым?
Жуков на минуту задумался. Стоит бросить Конева на произвол судьбы, как его постигнет участь генерала армии Павлова, который по результатам работы комиссии Мехлиса на Западном направлении еще в июле был расстрелян вместе со своим начальником штаба генерал-лейтенантом Климовских и еще несколькими старшими офицерами. Прекрасно зная железный характер Молотова, Жуков не сомневался, что Коневу грозит не менее суровая кара.
— Товарищ Сталин, дайте мне Конева в заместители. Он возглавит руководство группой войск на Калининском направлении.
— Когда это военачальник Жуков успел переквалифицироваться в адвоката? — иронически спросил Сталин.— Конев что, из ваших друзей? Мы намерены отдать его под суд.
— Мы вместе служили в Белорусском военном округе.
— Возобладали приятельские отношения? — Сталин всегда настораживался в таких случаях, кого бы это ни касалось.— Ну что ж, пусть идет в ваши заместители. Учтите только, что всяк, делающий добро, непременно впоследствии может получить взамен самую черную неблагодарность.
— Это я уже проходил, товарищ Сталин, не привыкать. А пока что назначение Конева — в интересах дела.
— Хорошо. Бери под свое командование оставшиеся части Резервного фронта и резервы Ставки.
— Будет исполнено, товарищ Сталин.
Положив трубку, Жуков на минуту задумался. Какую черную неблагодарность со стороны Конева предсказывает ему Сталин? Нет, Конев, пожалуй, не способен на такое, тут явно сработала извечная сталинская подозрительность.
И только спустя годы Жуков вспомнит эти провидческие слова Сталина: и в сорок пятом, когда Конев возгорелся желанием первым ворваться в Берлин и возвел на Жукова всяческую хулу, и уже значительно позже, когда после хрущевского октябрьского Пленума ЦК партии, на котором Жуков был обвинен в стремлении принизить роль партии в армии, Конев выступил в «Правде» со статьей, обвиняя своего бывшего спасителя во всех смертных грехах.
Впрочем, откуда было Жукову знать, что и Сталин ответил ему за все его заслуги в войне такой же черной неблагодарностью, отправив его после войны в «почетную» ссылку — командовать второстепенным Одесским и Уральским военными округами? И Берия, вероятно, не без ведома Сталина начнет «шить» на Жукова дело по обвинению его в связях с английской разведкой.
Сейчас же, в штабе фронта, отбросив мысли о предупреждении Сталина как нечто несущественное, Жуков вернулся в горницу, где продолжала работать правительственная комиссия, возглавляемая Молотовым.
— Товарищ Сталин только что сообщил о моем назначении командующим Западным фронтом,— четко и подчеркнуто официально произнес Жуков.— Думаю, что комиссии, если у вас нет возражений, следует немедля прекратить работу.— Произнося эти слова, он заметил на себе открыто враждебный взгляд Ворошилова.— Сейчас нам не до архивных изысков. Товарищ Сталин требует от нас не пустых слов, а реальных действий.
Колючие глаза Молотова обдали его холодным блеском. В душе Молотова закипела умело сдерживаемая им ярость: он был зол на Сталина за то, что тот, зная о его нахождении в штабе фронта, тем не менее сообщил о назначении Жукова, минуя своего ближайшего сподвижника. Кроме того, Молотова выводило из себя то, что во фронтовых условиях военные порой могут брать верх над высшим эшелоном политиков и даже диктовать им свои условия, чего они никогда бы не посмели сделать в мирное время. Тем не менее указания Сталина всегда и везде были для Молотова высшим и непререкаемым законом.
— Хорошо,— угрюмо сказал он.— Мы сейчас же возвращаемся в Москву. Но имейте в виду, что правительственная комиссия не завершает свое расследование. Виновные будут непременно сурово наказаны.
Холодно попрощавшись с Жуковым, Молотов вышел. Вслед за ним торопливо последовал Ворошилов. Василевский, улыбнувшись, многозначительно пожал Жукову руку.
…Спустя два дня Молотов потребовал Жукова к телефону.
— Немцы взяли Калугу,— сухо и надменно, будто Жуков был у него в подчинении, проговорил Молотов.— Ваши войска продолжают отступать. Учтите, если вы сдадите Москву, вам не сносить головы.
— Не надо меня пугать, я уже давно пуганый! — вспылил Жуков.— Еще не прошло и двух суток, как я принял командование фронтом…
— Двое суток на войне — немалый срок, пора разобраться в обстановке и принять меры,— резко прервал его Молотов.— Вы обязаны стоять насмерть и не пустить немцев в Москву.
