class="p1">Джордж вздохнул — точнее, он думал, что вздохнул, а на поверку получилось какое-то рычание. Сквозь пульсирующую боль и разноцветные круги он смог произнести:
— Надо было им тебя попросить диагноз мне поставить.
— Ты, наверное, злишься на меня, — сказала она. — Наверное, так твои мозги работают.
— Они вообще не работают, — сказал Джордж.
— Я здесь просто потому, что мне тебя жалко, — продолжала Глория. — И вовсе не намерена извиняться. Ты сам напросился и, надеюсь, урок извлек. Такому по книжкам не научишься.
— Теперь я в курсе, — проговорил Джордж. — Спасибо, что пришли и спасибо за подарки, мисс Сен-Пьер. Думаю, мне лучше вздремнуть.
Джордж притворился, будто задремал, но Глория Сен-Пьер не уходила. Джордж чувствовал ее аромат совсем близко.
— Я его бросила, — сказала она. — Ты слышишь?
Джордж по-прежнему притворялся спящим.
— Когда я узнала, как он поступил с тобой, я его бросила.
Джордж не шевельнулся. Немного погодя Глория Сен-Пьер ушла.
А еще немного погодя Джордж действительно уснул. В духоте натопленной палаты, с сотрясением мозга, Джордж грезил о Глории Сен-Пьер.
Когда он проснулся, больница тоже показалась ему частью сна. Пытаясь отличить сон от яви, Джордж принялся изучать предметы на прикроватной тумбочке. Среди них были цветок и журнал, которые принесла Глория.
Обложка журнала вполне могла бы быть частью его сна, так что Джордж отодвинул журнал в сторону. Для чтения он предпочел прикрепленную к стеблю цветка этикетку. Надпись на ней начиналась вполне вменяемо. «Обильно цветущая герань Клементины Хичкок» — гласила она. После этого этикетка словно свихнулась. «Внимание! Это полностью патентованное растение! — говорилось на ней. — Вегетативное размножение строжайше запрещено законом!»
Джордж возблагодарил Господа, когда в этот бред вторгся совершенный образ реальности в лице толстяка-полицейского. Полицейский хотел, чтобы Джордж рассказал ему об избиении. Джордж поведал мрачную историю с самого начала, а пока рассказывал, понял, что не намерен выдвигать обвинения. В том, что произошло, была какая-то грубая справедливость. В конце концов, все началось с того, что он вырубил известного гангстера, который выступал в куда меньшей весовой категории. Более того, мозги Джорджа так встряхнули, что он совершенно не мог вспомнить, как выглядели избившие его молодые люди.
Полицейский не стал уговаривать Джорджа. Он был рад, что не придется делать лишней работы. Впрочем, одна деталь из рассказа Джорджа его заинтересовала.
— Говорите, вы знакомы с Глорией Сен-Пьер?
— Я только что рассказал вам об этом.
— Она лежит через две двери от вас, — сообщил полицейский.
— Что?! — поразился Джордж.
— Именно так, — подтвердил полицейский. — Ее тоже избили — в парке прямо через дорогу от больницы.
— Сильно избили?
— Состояние тяжелое, — сказал полицейский. — Почти как у вас — сломанные лодыжки, пара ребер, два здоровенных синяка на лице. У вас зубы все на месте?
— Да, — кивнул Джордж.
— Что ж, — пожал плечами полицейский, — а она лишилась верхних передних.
— Кто это сделал?
— Ее муж, Грац.
— Вы его поймали?
— Он уже в морге. Наш детектив застукал Граца, когда тот обрабатывал женушку. Грац побежал, и детектив пристрелил его. Так что дамочка теперь вдова.
После обеда лодыжки Джорджа поместили в гипс. Ему дали кресло-каталку и костыли. Джорджу потребовалось время, чтобы собраться с духом и навестить вдову Грац, но в конце концов он вкатился в ее палату.
Глория была погружена в чтение дамского журнала. Когда появился Джордж, она прикрыла журналом нижнюю часть лица. Но Глория чуть замешкалась — Джордж успел разглядеть расплющенные губы и дырку вместо зубов. Вокруг глаз все было иссиня-черным. Тем не менее волосы Глории были расчесаны, а в ушах красовались серьги — огромные варварские кольца.
— Мне… мне жаль, — проговорил Джордж.
Глория молча смотрела на него.
— Ты приходила ко мне, пыталась подбодрить, — сказал он. — Может, и мне удастся подбодрить тебя.
Она потрясла головой.
— Не можешь говорить?
Глория снова тряхнула головой — и слезы хлынули по ее щекам.
— Ох, господи… — Джорджа захлестнула жалость.
— Пожалуфта, уходи, — проговорила она. — Не фмотри на меня, я такая страфная. Уходи.
— Ты не так уж плохо выглядишь, правда, — запротестовал Джордж.
— Он ифуродовал меня! — Слезы полились ручьем. — Ифпортил мне внефность, и теперь ни один мужчина никогда не захочет меня!
— Ну-ну, — мягко произнес Джордж. — Синяки и опухоли сойдут, и ты вновь станешь прекрасной.
— Ага, фо вфтавными фубами! Мне и дваффати одного нет, а у меня будут вфтавные фубы! Как нищенка помойная! Уйду в монашки!
— Куда? — переспросил Джордж.
— В монашки. Все мужчины фвиньи. Мой муж был фвинья. Мой отец был фвинья. Ты фвинья. Все фвиньи. Убирайся!
Джордж вздохнул и убрался. После ужина он заснул, и ему снова приснилась Глория. А когда проснулся, он увидел Глорию Сен-Пьер в кресле-каталке у своего изголовья. Она была необычно серьезна. Гигантские кольца-серьги Глория оставила в своей палате и разбитое лицо ничем не прикрывала. Напротив, отважно и почти гордо выставляла его на всеобщее обозрение.
— Привет! — сказала она.
— Привет! — сказал Джордж.
— Почему ты не фказал мне, что ты фвященник?
— Я не священник.
— Но ты учишьфя на фвященника.
— Как ты узнала?
— Из газеты. — Газета была у нее в руках, и Глория громко прочла заголовок: — «ФТУДЕНТ БОГОФЛОВФКОГО КОЛЛЕДЖА И ФООБЩНИЦА ПРЕФТУПНИКОВ ГОФПИТАЛИЗИРОВАНЫ Ф ПОБОЯМИ ПОФЛЕ НАПАДЕНИЯ ГАНГФТЕРА».
— О господи… — пробормотал Джордж, представив, какой эффект этот заголовок произведет на декана богословского колледжа и на его собственных родителей, живущих в белом деревянном домике совсем неподалеку, в Уобаш-Вэлли.
— Почему ты не фказал мне, когда приходил? — спросила Глория. — Ефли бы я знала, я бы никогда не говорила тех ужафных вещей.
— Почему?
— Потому что ты из тех мужчин, которые не фвиньи, — сказала она. — Я думала, ты просто фтудентишка, такая же фвинья, как офтальные, профто фтараешьфя вефти фебя не как фвинья.
— Угм, — сказал Джордж.
— Ефли ты фвященник — или учифся на него, почему же ты не ругался на меня?
— За что? — удивился Джордж.
— За те плохие вещи, которые я делала.
Она говорила серьезно. Она знала, что поступает плохо, и считала долгом Джорджа заклеймить ее позором.
—
