С улыбкой взглянув на эту дружелюбную парочку, Эйла сказала:
— Попробуй налить ему немного воды или насыпать зерна в его кормушку.
Джондалар сделал и то и другое, и, когда жеребенок наконец увлекся новым занятием, тихонько вернулся к Эйле и, оглянувшись, убедился, что Удалец остался на своем месте.
— А что это ты делаешь? — спросил он.
— Пытаюсь определить, что надо взять с собой, а что можно оставить здесь, — объяснила она. — Как ты думаешь, какие подарки я должна отдать Тули перед ритуалом Удочерения? Надо отобрать самые красивые.
Джондалар оценивающе посмотрел на множество разнообразных вещей, сделанных Эйлой за время долгих зимних сезонов и одиноких вечеров, которые она провела в своей пещере. Качество ее изделий хвалили и раньше, когда она жила в Клане, а за годы жизни в этой долине ее мастерство значительно возросло. Здесь ее никто не подгонял, и она могла тщательно продумывать и отделывать каждую вещь. Результаты были впечатляющими.
Он взял в руки одну чашу. На первый взгляд она казалась простой. Эта вещь, сделанная из цельного куска дерева, была почти совершенной круглой формы. И качество отделки было очень высоким, изделие казалось на редкость гладким, словно отполированным. Эйла как-то рассказывала ему, как она делает такие сосуды. В общем-то процесс был знаком Джондалару; отличие состояло в тщательности обработки мелких деталей. Сначала она делала грубую заготовку с помощью каменного долота, затем подправляла форму кремневым ножом и, полируя чашу круглым камнем и песком с обеих сторон, сглаживала малейшие шероховатости и заканчивала отделку с помощью конского папоротника.
Ее корзины как редкого, так и плотного, водонепроницаемого плетения также отличались кажущейся простотой и искусной выделкой. Они не были выкрашены яркими красками, но благодаря разным способам плетения и использованию разноцветного природного материала эти изделия выглядели очень красивыми. Циновки были сделаны таким же образом. Мотки ремней и веревок, сплетенных из сухожилий и кожи, вне зависимости от размера были одинаково ровными и гладкими, словно вырезанными по спирали из единого куска шкуры.
А кожа, которую Эйла выделывала из шкур, была эластичной и мягкой, но больше всего Джондалара поразила выделка мехов. Обычно шкуру выскребали с двух сторон, после этого кожу довольно легко можно было сделать эластичной и мягкой, но выделанные меховые шкуры, как правило, были значительно жестче. Выделка Эйлы отличалась не только роскошным и блестящим мехом, но внутренняя сторона кож была также на редкость бархатистой и мягкой.
— Что ты собираешься взять для Неззи? — спросил он.
— Разные припасы вроде этих яблок и еще корзины для хранения продуктов.
— Это хорошо. А что ты хочешь подарить Тули?
— Не знаю, она так гордится кожей, которую выделывает Диги, что думаю, мне не следует дарить ей что-нибудь из таких изделий, да и дары природы ее тоже вряд ли заинтересуют. Она все-таки вождь. Жаль, что у меня нет, например, янтаря или раковин, ведь ей надо подарить что-то особенное.
— Да, ты права, и у тебя есть что подарить ей! — заметил Джондалар.
— Я, конечно, подумала о том янтаре, что нашла недавно. Но это знак моего тотема. Я не могу отдать его в чужие руки.
— Но я не имел в виду твой янтарь. Скорее всего у Тули много янтаря. Подари ей лучше мех. Вспомни, она назвала меха одними из первых, перечисляя возможные дары.
— Но у нее и мехов, должно быть, много.
— Только не все меха так прекрасно выделаны, как твои, Эйла. Лишь раз в жизни я видел нечто подобное. А она, мне кажется, вообще никогда не видела. Тот мех, о котором я говорю, был сделан плоско… женщиной Клана.
* * *
К вечеру Эйла наконец справилась с трудной проблемой выбора и разложила свои многочисленные пожитки на две кучи. Ту, что побольше, придется навсегда оставить здесь, в пещере; Эйла сомневалась, что сможет еще раз вернуться в эту долину. А ту, что поменьше, она собиралась забрать с собой… конечно, вместе с собственными воспоминаниями. Процесс отбора был мучительным, и под конец Эйла совсем расстроилась. Ее настроение передалось Джондалару, который неожиданно для себя погрузился в воспоминания о доме, о своей прошлой жизни, что делал крайне редко в течение этого долгого Путешествия. Его мысли вновь и вновь возвращались к тем печальным событиям, о которых ему хотелось бы забыть навсегда, словно ничего не было. Слегка нахмурившись, Джондалар в недоумении пытался объяснить себе, почему вдруг эти воспоминания нахлынули на него именно сейчас.
Вечерняя трапеза прошла спокойно. Они перебрасывались отдельными замечаниями, но большей частью молчали, погруженные в собственные мысли.
— Тебе, как всегда, на славу удались эти куропатки, — заметил Джондалар.
— Креб тоже любил, когда я готовила их таким способом. Эйла уже говорила об этом раньше. И все-таки порой трудно было поверить, как много она узнала от плоскоголовых за то время, что прожила с ними. Однако, поразмыслив над этим, Джондалар решил, что нет ничего странного в том, что эти люди умеют хорошо готовить.
— Моя мать тоже вкусно готовит, — сказал он. — Ей, наверное, понравилась бы твоя стряпня.
«Последнее время Джондалар часто вспоминает свою мать, — подумала Эйла. — Он говорил, что она приснилась ему сегодня под утро».
— Когда я был еще подростком, она иногда готовила очень вкусное блюдо… когда была не занята делами Пещеры.
— Делами Пещеры?
— Она была главой Девятой Пещеры.
— Да, ты говорил мне об этом, но я не поняла. Ты имеешь в виду, что она была, как Тули? Вождем?
— Да, что-то вроде этого, только в Львином стойбище два вождя — Тули и Талут. А моя мать была единственным вождем, и Девятая Пещера намного обширнее. Там живет гораздо больше людей. — Он умолк и сосредоточенно прищурил глаза. — Наверное, у нас было столько людей, сколько на четырех Львиных стоянках, вместе взятых.
Эйла попыталась прикинуть, сколько же людей жило в Девятой Пещере, но не смогла и решила, что вычислит это попозже, с помощью черточек на земле. Однако она удивилась тому, что так много людей постоянно живут вместе. Похоже, примерно такое количество собирается обычно на Сходбище Клана.
— А в Клане не бывает женщин-вождей, — сказала она.
— Мартона стала вождем после Джоконана. Зеландони говорила мне, что моя мать руководила жизнью Пещеры вместе с ним, и поэтому после его смерти все решили, что вождем будет она. Мой брат Джохарран был сыном его очага. Потом он стал вождем, но Мартона по-прежнему остается его советницей… По крайней мере так было, когда я отправился в Путешествие.
