Да ненадолго. Скоро, скоро отыщется на его лебедь сизокрылый орел — налетит неведомо откуда, скогтит, и поминай как звали. И останется он, старый, один, совсем один…
Тихо, не разбудив спавшего раба, приоткрылась дверь — Вышата и тот не услыхал и даже вздрогнул от неожиданности, — и в ложницу бочком скользнула Нежелана.
— Звал, батюшко?
Она куталась в длинный шерстяной плащ, в котором ездила верхом. Из-под плаща выглядывала вышитая рубаха, на щеках лежал сонный румянец.
— Не звал, — с привычной суровостью буркнул Вышата.
Нежелана подошла к нему, снизу верх заглянула в глаза, ласково потерлась щекой о его плечо.
— А я проснулась, показалось — зовешь… Повернувшись, боярин взял ее за плечи, притянул к себе, обнял, зарылся лицом в теплые волосы. Нежелана обвила руками его шею, стала гладить седые отцовские кудри.
— Ты не уходи, — попросил Вышата тихо. — Посиди со мной, солнышко ты мое…
***
После возвращения из похода князя стали видеть в городе редко. Что ни день — пропадал где-то вместе с варягом. То садились на коней и ехали смотреть округу, а заодно тревожить в чаще птицу и зверя; а то уходили на снекке далеко на великую реку и встречали там солнце, пробуждавшееся в тумане…
Олег расспрашивал обо всем, и Чурила рассказывал — прятать было нечего.
Почему-то воеводу особенно интересовали меряне: и кто такие, и как живут, и почему раньше давали дань булгарам, и как Чурила переманил под свою руку Барсучий Лес.
А вечером юная княгиня гордо разворачивала перед ними свои грамоты, и князь улыбался, слушая, как она читала любопытному гостю, откуда пошел славный город Кременец и кто издавна в нем сидел…
Олег слушал с величайшей охотой. А потом принимался говорить сам, и тут вдруг оказывалось, что и к ним на море Варяжское приходили когда-то трое братьев, не менее славных, чем кременецкие пращуры… И тут уже Звениславка хваталась за бересту и костяное писало, и Чурила, не первый год потихоньку над нею смеявшийся, щурил глаза, и шрам на его лице разглаживался, пропадал.
Он смотрел на жену, прилежно выводившую буквы. Слушал вполуха и все представлял, как она будет качать вот на этих руках маленького пискливого сына… или дочь…
Старый Мстислав из дому выползал по-прежнему нечасто. Но все творившееся в городе и вокруг знал получше любого здорового. Усевшись на солнышке, князь подолгу наблюдал за вагирами, поселенными у него в Новом дворе. Слушал, как они говорили между собой на своем языке, столь родном словенскому и все-таки чужом.
Как, поминая Олега, опять уехавшего куда-то с Чурилой, неизменно прибавляли: храни его Святовит…
Бог этот, Святовит, жил далеко, на острове посреди Варяжского моря, в священном граде Арконе. И туда, к руянам, рассказывали, съезжалось молиться все варяжское побережье. Не один месяц пришлось бы человеку ехать туда из Кременца, но Боги — не люди: без помех протягивают руку над сушей ли, над морем… Или не сидел в Ладоге Рюрик, и не сновали по озерам и рекам проворные снекки, и не становилось их, что ни год, все больше?
— Хочу в другой ваш город сходить, — сказал однажды Чуриле Олег. — В Круглицу. С Радимом Радонежичем познакомиться хочу, посмотреть, что за муж такой буйный да гордый. Не осерчаешь?
Чурила сердиться не стал, только предупредил:
— Поедешь — доглядывай. Соседушка наш того… и вилами приветить может.
А едва закрылись за Олегом городские ворота — молодого князя призвал к себе отец.
Стоял теплый вечер: бабьим летом звали это погожее время, когда серый плащ осени еще раз, напоследок, показывал цветной испод… Щурясь против солнца, Мстислав смотрел на сына, шагавшего через двор. Ресницы дробили свет, и по временам старому блазнилось, будто рядом с Чурилой шли статные, широкоплечие братья — Мстислав, Ингорь, Славута, Стемид… Но стоило раскрыть глаза пошире, и сыновья исчезали.
Отец сидел в деревянном кресле, вытащенном для него из дому. Чурила опустился у его ног на теплую землю.
— Звал, отче?
Мстислав помолчал, не торопясь начинать разговор. Не зря, должно, вспоминались рано ушедшие сыновья… Показалось вдруг — не Чурила сидел возле ног, а весь Кременец светлыми глазами смотрел на своего старого князя, ожидая, что-то он ему скажет…
— Сыне, — положил он руку на вихрастую черноволосую голову. — Не первый день, как ты вернулся, а дома не видать. Люди говорят, братом стал тебе Олег. О чем беседуете с. ним?
— Ни о чем, отец, — улыбнулся Чурила. И по-булгарски поджал ноги, устраиваясь поудобнее. — Гость он у меня.
Мстислав легонько стукнул его по затылку, а после сложил руки на своем костыле и, расправив усы, опустил на руки подбородок. Так в былые годы опирал его на меч, слушая своих бояр.
— Молод ты, — проговорил погодя. — Того не разумеешь, что неспроста Рюриков муж приехал сюда к нам.
Сын повторил упрямо:
— Отче, гость он у меня. На Рось же за данами прибежал. А до Рюрика мне дела нету.
— Зато Рюрику, знать, до тебя есть, — сказал Мстислав сурово. — Олегу ты, может, и друг, да зачем, думаешь, он в Круглицу ныне поехал? Тоже ведь вызнает, как ты тогда у мери, — где тут побогаче живут!
Холодом повеяло от этих слов на молодого князя… По-новому крутанулись перед внутренним оком все прошедшие дни: и мерянский поход, и бой с ютами, и любопытные Олеговы расспросы… а ну не ошибся премудрый отец — и посулит ему вагир свою дружбу и помощь, посулит за пушистые куны, за звонкое серебро?
Олег вернулся из Круглицы на другой же день. У Радима, видно, ему не пришлось и переночевать — снекка подошла к городу с рассветом. Воевода сошел по сходням посмеиваясь, несмотря на явную усталость.
— Как это говорят у вас? — сказал он князю, вышедшему встречать. — Семерых съел, восьмым подавился?
Чурила долго размышлял после разговора с отцом. Все обдумывал, как же быть дальше. Знать бы, не от предложения ли платить дань взбеленился гордый Радим…
Беда грянула в ту же ночь, когда варяги отсыпались после поездки.
Стряслось то, чего в Кременце не помнили от века. Лютый срам: сыскался человек, поднявший руку на гостя.
В глухой час пришел, не скрываясь, на Новый двор ладожанин Улеб. И охранные отроки, чьи подруги ходили в стеклянных обручьях, не остановили его.
Кто-то даже позвал:
— Слышь, Тужирич, иди сюда, женка пирога испекла…
Улеб поблагодарил, отказался. Пропал в темноте… А самую малость спустя из покоев, где жили варяги, послышался шум. Расторопный Олегов муж по имени Дражко отвел смерть от воеводы, выбив у челядина нож.
Примчавшийся Чурила увидел Улеба уже связанным. Ладожанин лежал на поду, и его ноги были закинуты на лавку: не вскочишь. Безучастно глядел он в потолок.
