Подбросив на ладони бесполезный аппарат, Вакенберг сунул его обратно в карман и глубоко задумался. Он привык решать сложные проблемы последовательно, разбивая их на отдельные, более простые части. Вот и сейчас он думал о том, смог бы он извлечь какую-нибудь пользу из связи, если бы она у него была?
Напрямую позвонить президенту не мог даже он, тратить время на референтов и секретарей — такую роскошь в сложившейся ситуации он не мог себе позволить, тем более у него были все основания подозревать, что любая информация от референтов будет немедленно передана Динькову. Тот давно уже обложил президента своими людьми со всех сторон. Заявить по открытому информационному каналу обо всем, что здесь творится? Ему никто не поверит, а Диньков позаботится о том, чтобы сообщение оказалось не эффективным, приправленным его собственной информацией.
Выходит, даже будь у него канал связи, толку от этого никакого. Вот если бы он смог сам, лично, появиться в приемной президента… Жаль, что на волшебство он не способен.
Если проблема не имела очевидного решения, он на время старался забыть о ней, загнать в подсознание, и иногда, совершенно неожиданно, часто в самый неподходящий момент, решение возникало в его голове само собой, без всяких усилий.
Вот и сейчас он постарался выбросить все посторонние мысли из головы и сосредоточиться на работе. Ничего другого ему просто не оставалось.
Сорок лет назад в этом районе упал один из двух обломков «Орешка», достигших Земли, — и это все, что ему было известно. За такой долгий срок барханы сместились, скрыли под собой все следы космической катастрофы. Если она вообще здесь была.
След на фотографии мог быть случайной помехой, траекторией какого-то другого обломка, не имевшего отношения к кораблю. Подобным мусором забито все околоземное пространство… Но скорость — тут же возразил он себе, — слишком велика была скорость, и она равнялась скорости первого обломка, давшего жизнь Гифрону. Что бы с ним ни случилось, чем бы ни закончилась эта экспедиция, он обязан найти второй обломок. Выяснить, что он собой представляет, и сообщить об этом людям. Вполне возможно, что эта его работа станет самым важным из всего, что он сделал.
Вакенберг нагнулся и зачерпнул горсть сухого песка. Такой чистый, похожий на воду песок бывает только в пустынях. Вакенберг пропустил его сквозь пальцы, следя за тем, как струйка сверкающих песчинок достигает поверхности земли. Решение было где-то здесь, совсем рядом.
Но еще ближе, чем это решение, оказались две человеческие фигуры, появившиеся на соседнем бархане. Вакенберг сразу же узнал одного из этих людей — похожего на крысу сержанта, и понял, что времени у него не осталось уже ни на что.
Глава 14
Андрей падал сквозь темную холодную пустоту с невероятной скоростью, задыхаясь от ледяного упругого вихря, грозящего разорвать легкие. Непрерывный бессмысленный крик застревал у него в горле, так и не найдя выхода наружу.
Падение продолжалось бесконечно долго, и юноша давно решил, что с ним все кончено, что он умер. Алан не сумел выполнить своего обещания и направить его полет сквозь пространство на Землю, или у него не хватило для этого сил.
Андрей решил, что он умер, и то, что от него осталось, что должно остаться от человека после смерти, бесконечно будет нестись сквозь бездны спрессованного, вывернутого наизнанку пространства.
Ужас от этой мысли лишь усилил его мучения. Иногда падение замедлялось, и тогда вокруг образовавшегося защитного кокона появлялись непонятные голубоватые сполохи света, выстраивавшиеся в смутные картины никогда не виданных чужих городов. Тогда Андрей пытался плыть сквозь вязкую массу, стиснувшую его тело, и, как ни странно, эти беспомощные движения вновь увеличивали скорость его падения или полета. Во всяком случае, картины исчезали, и он снова несся в черной безликой пустоте.
За те несколько часов, которые Лосев провел в обществе домового, у него появилась твердая уверенность в том, что его товарищ по несчастью никак не улучшит его положения. Быть «хозяином» домового, назвавшегося Масеком, оказалось довольно хлопотно, и, кроме глупой трескотни о том, что Лосев зря сидит сложа руки, что надо попробовать прорубить в стене выход, толку от мохнатого было мало.
Надо отдать ему должное, домовой не сидел, сложа лапы, он обнюхивал углы хижины, иногда подолгу замирая у ее стен и шепча что-то неразборчивое.
— Что ты там делаешь? — не выдержал Лосев.
— Щель ищу! Бывают щели, не видимые для людей, найти бы такую…
В конце концов, перепробовав все, что было возможно, включая подкоп и проверку крыши на прочность, они услышали грузные шаги перед хижиной.
Засов приподнялся сам собой, и дверь открылась легко и бесшумно.
Существо, появившееся в дверном проеме, превосходило все, что Лосев мог себе вообразить.
Чудовище трехметрового роста слепо вглядывалось в темное пространство хижины и с шумом втягивало в себя воздух через единственную ноздрю широкого, во всю морду, носа.
У него было почти человеческое туловище, у этого великана, если не считать колоннообразных ног, заканчивавшихся ступнями с тремя толстыми, птичьими когтями.
Длинные мускулистые руки, сжимавшие дубину, почти доставали до пола. Два небольших, для такой широченной морды, желтых глаза, поражали своими суженными в щель зрачками.
— Хозяин… — простонал забившийся в угол Масек.
— Я задержу его, а ты работай, не отвлекайся!
Масек за несколько минут до появления Лешего заметил в углу хижины какую-то аномалию, щель в пространстве, и теперь пытался ее расширить. Если и была у них еще какая-то надежда — то только на эту щель.
Леший перешагнул порог, и дверь за его спиной сразу же захлопнулась, отрезая пленникам путь к свободе.
— Не нужны автоматические запоры, — проворчал Лосев. Страх прошел, как это всегда бывало, когда опасность становилась слишком близкой. Остались только злость и азарт боя — хотя какой там бой! Силы казались слишком неравными.
Все же Лосев не собирался играть роль беспомощной курицы. Он крепко сжал в руках топорище и теперь следил за малейшим движением Лешего, стараясь не упустить момент, когда тот бросится в атаку.
Но Хозяин не спешил, то ли давая время привыкнуть своим глазам к полумраку, то ли потому, что был уверен — его добыча никуда не денется.
Он даже присел на широкий пень у входа, заменявший здесь стул, и прислонил свою дубину к стене.
— Чую, гости ко мне пожаловали. Я люблю гостей. Одному в лесу скучно, — проворковал Леший, голос у него был на удивление тонкий и почти человеческий. — А тех, кто со мной разделит трапезу, — я одариваю дорогими подарками.
— После обеда? — поинтересовался Лосев, демонстративно поигрывая топором, хотя и не был уверен в том, что Леший это видит.
— Можно и раньше. Ты любишь золото, человек? У меня много золота, вот, посмотри! — Леший достал из-за спины что-то вроде кожаного мешка из необработанной медвежьей шкуры и вытряхнул на пол перед собой кучку тускло блеснувших золотых монет.
— Не верь ему, не верь! — прошептал Масек, ни на минуту не прекращая свои странные, лихорадочные движения. Он словно выкапывал в воздухе невидимую нору, отбрасывая передними лапами пласты несуществующей породы.
— Устарели приемчики! Кому оно теперь нужно, твое золото?
— Золото не нужно?! — искренне удивился Леший. — Чем же вы расплачиваетесь со своими женщинами?
— А это кому как повезет. Наши женщины больше любят валюту.
— Доллары, что ли?
— Можно и доллары…
Совершенно неожиданно посреди этой увлекательной беседы, рассчитанной на то, чтобы отвлечь внимание Лосева, Леший сорвался с места и с проворством, непостижимым для такой огромной туши, бросился через всю хижину к стене, где стоял инспектор.
Но тот, все время ожидая этого, успел уклониться в сторону, и Леший со всего размаха врезался в стену.
Он взревел от ярости и разочарования, и этот рев не имел ничего общего с тем тоненьким, елейным голоском, которым он только что разговаривал со своими «гостями».
Огромные лапищи Лешего лихорадочно шарили в темноте, пытаясь нащупать добычу, но Лосев находился в хижине уже давно, и его глаза привыкли к полумраку. Он ухитрился увернуться от огромной скрюченной ладони, поросшей мехом с наружной стороны, размахнуться и нанести по ней удар топором. Леший снова взревел, теперь уже от боли, и стены хижины содрогнулись от этого рева.
Рана оказалась достаточно глубокой, и, зажимая ее второй огромной лапищей, Леший на какое-то время утратил интерес к охоте. Он вернулся на свой пень и стал заматывать рану грязной тряпкой, пытаясь остановить кровь.
— Проклятая козявка! Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты будешь висеть на крюке живым до тех пор, пока не протухнешь! Ты на кого железо поднял?
