— Увы, я читала далеко не все, — вздохнула Мари. — Я жду пенсии, чтобы утолить свою жажду чтения!
— Я не хочу вас огорчить еще сильнее, ситуация и так печальна, но вы должны понять, что сексуальная норма у всех разная.
Лизон чувствовала себя все более неловко. Рассуждения Адриана разнились с ее взглядами на жизнь до такой степени, что шокировали ее. Она не могла не сказать ему об этом:
— То, что ты говоришь, поражает меня, папа! Для меня существует только традиционная семья, любовь, дети. Все остальное — извращения! Женщина… с другой женщиной? Это просто бессмысленно! Как и связь мужчины с мужчиной! Я этого не понимаю. Когда ты упомянул Кокто, ты имел в виду поэта Жана Кокто?
— Да, именно Жана Кокто. Да, тебе это трудно понять… Как же вам объяснить? Он любил мужчину, вернее юношу, и они жили вместе. Это может показаться вам странным и даже отвратительным, но у любви нет ни лица, ни пола… Когда я был в интернатуре в Париже, я знал двух докторов, которые любили друг друга. Да, двух молодых мужчин… Над такими парами все смеются, их презирают… Поэтому они старались, чтобы никто ни о чем не догадался. Сначала я их избегал, потому что осуждал, но потом узнал их лучше и стал им симпатизировать, отбросил свои предрассудки. Вот они-то и рассказали мне о своих отношениях и о том, что любовь иногда ходит странными путями…
Внезапно Адриан смутился и опустил голову. Не было необходимости вдаваться в детали. Мари и Лизон не нужно было знать больше. Обе образованные и умные, они смотрели на жизнь одинаково, следовали жестким моральным принципам, получив религиозное воспитание, которое делало их слишком наивными для современного мира. Поэтому сложная область «порочной любви» была для них тайной за семью печатями.
— Возвращаясь к нашей ситуации, — продолжил Адриан, — скажу, что этот Жиль — подлейшее существо! Я спрошу совета у моего товарища-юриста, мэтра Риго, — он практикует в Тюле. Ну, довольно уже об этом прискорбном деле! Почему бы вам обеим не пойти в церковь? Вы попадете хотя бы на конец службы! А я буду присматривать за Матильдой и детьми.
Мари хотела отказаться, но машинально кивнула. В церкви с ее благостной атмосферой ей, конечно же, станет легче, особенно после пережитого столкновения с пороком. Это святое место всегда было для нее приютом, когда на душе становилось тяжело. Среди верующих, пришедших порадоваться Рождеству, ее горе смягчится. Лизон тоже согласилась, радуясь тому, что вернется к мужу. Их любовь была спокойной и нежной, и Венсан, слава Богу, никогда не поднимал на нее руку.
Оставшись в одиночестве, Адриан сжал кулаки. Ему было больше шестидесяти, но он испытывал горячее желание немедленно отправиться в Брив и заставить этого Жиля пожалеть о содеянном.
«Ну ничего, пусть я уже не так молод и силен, но ты дорого заплатишь за страдания Ману!»
***
Этим утром Матильда проснулась с ощущением, что наконец вынырнула из пучины горя. Она потянулась, зевнула и стала ждать, когда появится Камилла, — младшая сестренка по утрам приносила ей завтрак и делала это с поразительной пунктуальностью. Молодая женщина посмотрела на детскую кроватку, которую мать поставила для Луизона. Она была пуста. Рано утром Мари забрала малыша, чтобы накормить его кашей.
«Моя дорогая мамочка…» — подумала Матильда с нежностью.
Вот уже неделю Матильда не вставала с постели. Все члены семьи заботились о ней, были к ней очень добры. Даже Мелина поиграла немного в сиделку — она приходила, чтобы почитать Матильде.
В дверь коротко постучали, вошла Камилла с подносом.
— Счастливого 1953 года, Ману!
— Спасибо, Камилла! Сегодня уже первое января?
— Да! А в июне мне исполнится двадцать! Мне не терпится стать совершеннолетней и жить так, как я считаю нужным!
Матильда нахмурилась и сказала со вздохом:
— Надеюсь, у тебя это получится лучше, чем у меня! Я думала, что родители не должны мешать мне поступать по-своему, но, возможно, стоило к ним прислушаться. Став свободной, я наделала столько глупостей!
Камилла ничего на это не сказала — ей не хотелось расстраивать старшую сестру. Она была уверена, что сумеет сделать свое будущее счастливым. Камилла поцеловала Матильду и вышла.
Молодая женщина снова осталась одна. Она выпила немного кофе и не прикоснулась к гренкам со сливочным маслом и джемом. Она чувствовала себя печальной и преждевременно состарившейся из-за своих любовных терзаний. Мысли шли по кругу, без конца приводя ее к неутешительному выводу:
«У меня в жизни были одни только поражения… Я разорвала наш с Эрве брак, а ведь он славный парень и очень терпеливый… И что осталось от моей невероятной любви? Ничего, кроме воспоминаний… Жиль и его жадные губы, его ласки…»
Дрожь удовольствия пробежала по ее телу. Опьяненная яркими воспоминаниями, она закрыла глаза. Стон желания сорвался с ее губ. Жиль… Ее великолепный возлюбленный…
— Я не должна больше думать о нем! — прошептала она.
В это мгновение в комнату вошла Лизон. Она решила остаться ненадолго в Обазине, а Венсан с детьми должен был вернуться в Прессиньяк.
— Доброе утро, Матильда! Что скажешь, если я предложу отпраздновать Новый год в хорошей компании? Мы пригласили в гости Амели с Леоном и Мари-Эллен. Ты сможешь спуститься и посидеть час или два с нами у елки? Вы все — ты, Амели и Мари-Эллен — молодые мамочки, и вам будет о чем поговорить. Вечер в приятном обществе пойдет тебе на пользу. Не хватает только Жаннетт, но она со своим Люсьеном живет теперь в Лиможе. Их сыну Жоэлю десять месяцев, как и твоему Луизону!
Но Матильде совершенно не хотелось встречаться с подругами. Они жили именно той жизнью, какую Мари желала своей дочери. Теперь у Матильды не было с ними ничего общего. И потом, подруги детства непременно начнут расспрашивать о работе, о планах на будущее, о сыне… Матильда чувствовала, что не вынесет этих расспросов и их заинтересованных взглядов. Однако она ценила то участие, с каким отнеслась к ней вся семья, и ей не хотелось ставить родных в неловкое положение, открывая свою подноготную посторонним. Она прошептала смущенно:
— Не думаю, что смогу встать, Лизон. Я чувствую себя лучше, но мне будет тяжело поддерживать разговор о погоде и природе… и, тем более, обо всем остальном. Что, по-твоему, мне отвечать Амели, если она не справится со своим любопытством? Мама рассказала ей о моем разводе, но о Жиле — ни слова. Мне очень жаль. Не стоило все это устраивать ради меня!
Лизон всмотрелась в лицо сестры. Раны от порезов на щеках и на лбу побледнели, кое-какие из них Адриану пришлось зашивать. Но самые болезненные раны, невидимые, были у Матильды на сердце, и они еще не скоро зарубцуются… Если это вообще возможно.
Лизон вздохнула и, взяв сестру за руку, сказала:
— Как хочешь, Ману! Но я считаю, что ты беспокоишься напрасно. Мама им уже все объяснила. Они знают, что Луизон рожден вне брака. Но ведь они — твои подруги и очень тебя любят. Поверь, тебе не надо бояться неуместного любопытства с их стороны. У тебя еще есть время передумать. Камилла печет сладкие пироги. Если ты решишь остаться в спальне, мы принесем тебе по кусочку каждого. Ладно, я забираю поднос и ухожу!
Матильда легла и расслабилась, но тут в дверь снова постучали. Вошел Адриан, на его лице играла улыбка. Ему Матильда была по-настоящему рада. Все эти дни отчим частенько заходил к ней и они подолгу разговаривали. Терпеливый, внимательный и понимающий, он никогда не сердился. Она могла говорить с ним откровенно, не опасаясь его шокировать. Адриан знал разные стороны жизни. В его обществе она не чувствовала себя ни виноватой, ни пристыженной. Никогда она не смогла бы говорить так с матерью или с Лизон. Уговоры отчима, приводимые им аргументы в конце концов помогли ей здраво посмотреть на ситуацию.
— Доброе утро, моя крошка, и счастливого Нового года!
— Доброе утро, папа! Как приятно так тебя называть!
Адриан присел на край кровати и внимательно осмотрел лицо Матильды.
