На всю страну прославились знаменитые доносители‚ и среди них подросток Павлик Морозов‚ который выдал своего отца и погиб‚ – его возвеличивали по радио и в газетах‚ в школах и детских садах‚ ему ставили памятники‚ его именем называли школы‚ на его примере воспитывали молодое поколение. Доносы‚ клевета‚ сведение личных счетов – все это прикрывалось лозунгами о бдительности; люди научились скрывать свои мысли и говорить неправду – дома‚ в гостях‚ на работе; остерегались разговаривать откровенно с собственными детьми‚ которые могли проговориться в школе или на улице. Появилось теоретическое обоснование доносительства: "Чем больше арестуют, тем лучше; скорее станет понятной эта нелепость – не могут же все граждане страны быть врагами". Появились заповеди советского человека‚ которые шепотом сообщали друг другу: "Не думай. Подумал – не говори. Сказал – не записывай. Написал – не подписывай. Подписал – откажись".
В разоблачении врагов участвовали дети и взрослые; в кинотеатрах показывали фильмы о шпионах и вредителях‚ которых ловили чекисты‚ пограничники и пионеры; на плакатах изображали "ежовые рукавицы"‚ которыми нарком НКВД душил многоголовую гадину со свастикой на хвосте. Ошибка при проектировании‚ невыполнение завышенного плана‚ авария на заводе или пожар‚ крушение на железной дороге и падение самолета, любые проблемы и трудности вызывали обвинения в "массовом вредительстве". В газете "Правда" предостерегали: "Агрегаты сами не ломаются, котлы сами не взрываются. За каждым таким актом спрятана чья-то рука..."
С. Боровой‚ историк: "Призывы к "бдительности"‚ к преодолению "идиотской болезни беспечности"... с большой настойчивостью и последовательностью вбивались в головы... Многие‚ стремясь уцелеть и движимые инстинктом самосохранения‚ включались в борьбу с вредителями‚ выявляли их‚ иногда видя в этом средство не только уцелеть‚ но и расправиться с недругами‚ конкурентами‚ почувствовать свою "силу"‚ испытывая подлую радость от сознания‚ что... в твоих руках судьба человека‚ который до этого был для тебя недосягаем".
Врагов выявляли повсюду‚ и каждому руководителю могли приклеить опасный ярлык "беспечности"‚ если в его учреждении не разоблачали достаточное количество вредителей. На партийных собраниях в Коми АССР выступавшие с гордостью сообщали о том, что им удалось разоблачить "тридцать... сорок с лишним... более пятидесяти человек..."; секретари районных комитетов партии, отчитываясь перед обкомом, проставляли цифры в графе бланка: "Раскрыто врагов народа с партийным билетом в кармане".
Л. Каганович докладывал на пленуме ЦК партии: "С транспорта мы уволили 485 бывших жандармов‚ 220 эсеров и меньшевиков‚ 572 троцкиста‚ 1415 белых офицеров‚ 285 вредителей‚ 443 шпиона. Все они были связаны с правотроцкистским блоком..." ("уволены" – означало репрессированы). Секретарь обкома партии сообщал из Иркутска: "Партийное и советское руководство целиком было в руках врагов... Теперь начали копать в НКВД. Однако я не только не унываю, но еще больше укрепился в уверенности, что все сметём, выкорчуем, разгромим и последствия вредительства ликвидируем. Даже про хворь свою и усталость забыл, особенно когда побывал у т.т. Сталина и Молотова. Очень прошу, помогите кадрами".
Сажали за "антисоветские высказывания" и "потерю бдительности"; сажали и казнили за "контрабандное протаскивание идей‚ враждебных ленинизму"‚ за "вредительскую работу на историческом фронте" и "фальсификацию истории партии"; упрятывали за решетку "идеологически чуждые элементы" – под эту формулировку можно было отправить в лагерь‚ а то и расстрелять любого гражданина страны. Арестовывали и для пополнения состава принудительных лагерей – даровой рабочей силы‚ с помощью которой возводили промышленные объекты и перекрывали реки‚ прокладывали железные дороги и автотрассы‚ строили города‚ валили лес‚ добывали золото, уголь, медь, никель и другие полезные ископаемые в шахтах и рудниках Воркуты, Колымы, Норильска, на полуострове Таймыр и в прочих отдаленных районах страны. При планировании долгосрочных работ руководители ГУЛАГа намечали необходимое количество заключенных‚ а республики‚ области и города предоставляли в лагеря требуемое количество рабочей силы – с учетом "вероятной смертности". Шло массовое уничтожение представителей всех народов Советского Союза – ради благополучия этих самых народов‚ провозглашенного в программах партии‚ лозунгах и призывах.
Повсюду работали "тройки" и Особые совещания без участия защитника‚ которые уделяли обвиняемому несколько минут‚ а то и выносили приговоры заочно‚ – высшая мера наказания не подлежала обжалованию и приводилась в исполнение в тот же день. Генеральный прокурор А. Вышинский объявил презумпцию невиновности предрассудком буржуазной юстиции‚ и потому от следователей не требовалось доказательств вины; признание обвиняемого на предварительном следствии считали "царицей доказательств"‚ а для получения нужных показаний работали специалисты пыточного дела – на официальном языке это называлось "активное следствие". Из воспоминаний заключенного: "Зауряден‚ стандартен‚ ни тени эмоций... Обыкновенного рядового человека послали на обыкновенную рядовую работу: уничтожать людей... Он усвоил‚ впитал одну краткую формулу: приказано – сделано. Убивать? – Есть".
Режиссер театра В. Мейерхольд (из письма В. Молотову): "Меня здесь били‚ больного шестидесятипятилетнего старика: клали на пол лицом вниз‚ резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле‚ той же резиной били по ногам сверху‚ с большой силой... Лежа на полу лицом вниз‚ я обнаруживал способность извиваться и корчиться‚ и визжать‚ как собака‚ которую плетью бьет ее хозяин... Смерть (о‚ конечно!)‚ смерть легче этого... И я пустил в ход самооговоры в надежде‚ что они-то и приведут меня на эшафот".
Сажали бывших меньшевиков‚ эсеров и кадетов, "буржуазных националистов" и беглых кулаков; отправляли в лагеря филателистов и эсперантистов за переписку с зарубежными "врагами"; посадили греков‚ обвинив в намерении провозгласить греческую республику на юге Украины; арестовали латышей‚ приписав им желание создать "Великую Латвию" на территории СССР. Во множестве репрессировали поляков, румын, финнов, эстонцев, литовцев – выходцев из стран, граничивших с Советским Союзом, "агентов иностранных спецслужб". Чтобы ликвидировать последователей Л. Троцкого‚ выявляли "затаившихся троцкистов-вредителей" в наркоматах‚ институтах‚ на заводах. Для ареста было достаточно знакомства с Троцким‚ работы под его началом‚ хранения его книг‚ любого обвинения в какой-либо причастности к этому человеку; просматривали даже архивные документы‚ приказы и письма Троцкого времен Гражданской войны‚ откуда вылавливали фамилии людей‚ подлежащих арестам. В конце 1938 года ЦК партии и Совнарком похвалили органы НКВД, проделавшие "большую работу по разгрому врагов народа", и предупредили с угрозой: "Однако не следует думать, что на этом дело очистки СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов окончено..."
Страна жила под гнетом репрессий и страха, который способствовал укреплению диктаторской системы. Не было никакой логики в отборе жертв‚ и это увеличивало всеобщий ужас перед неминуемым‚ казалось‚ арестом. Люди исчезали из жизни‚ и никто не знал об их участи; жены‚ дети‚ братья и сестры репрессированных становились "членами семьи изменника родины" и сразу же оказывались в изоляции: близкие друзья‚ а порой и родственники опасались приходить к ним или звонить по телефону. Из записных книжек вычеркивали адреса разоблаченных "врагов". На комсомольских собраниях в школах дети осуждали своих родителей – "врагов народа". На работе устраивали собрания‚ дружно одобряя очередной арест, и каялись в потере бдительности‚ что позволило "вредителю" "орудовать" в их коллективе. Книги репрессированных авторов удаляли из библиотек‚ их фамилии вымарывали из справочников‚ статьи о них вырезали из энциклопедий‚ их лица исчезали с групповых фотографий‚ которые продолжали публиковать. Кое-кто каялся публично в "гнилом либерализме" и "контрабанде троцкизма" – это служило лишь основанием для очередного обвинения с устрашающим приговором.
После ареста мужа и отца наступала очередь жены "изменника родины"‚ которой грозила тюрьма или ссылка, а их "социально опасных детей" старше пятнадцати лет отправляли в лагеря или в исправительно-трудовые колонии. Маленьких детей‚ оставшихся без родителей и близких родственников‚ посылали в детские дома‚ и нарком Н. Ежов потребовал в приказе: "Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных‚ за их учебой и воспитательной жизнью возлагаю на наркомов внутренних дел республик‚ начальников управлений НКВД краев и областей..."
