– Это все-таки Клавэйн!
– Откуда такая уверенность?
– Скади, я знаю: он никогда не сдается. Клавэйн решил добыть эти пушки, он не отдаст их в твои холодные клешни без боя.
Скади захотелось пожать плечами, но стальное тело пожимать плечами не могло.
– В таком случае, это лишь подтверждает мои давние подозрения: Клавэйн – иррациональный человек, любитель эффектных жестов, какими бы нелепыми и губительными они ни были. И эта погоня – всего лишь его самый нелепый в его жизни и самый губительный жест.
На первую ловушку Клавэйн наткнулся в восьмистах астрономических единицах от Йеллоустона, в сотне световых часов от начала пути. Ловушка не стала сюрпризом, – пожалуй, Клавэйн был бы разочарован и слегка встревожен, если бы Скади не попыталась отделаться от погони.
«Паслен» регулярно, раз в неделю, сбрасывал мины, автономных роботов, искусно замаскированные, невидимые для радаров и сенсоров преследователей. Роботы были настолько малы, что Скади могла производить их сотнями, усеивая препятствиями путь Клавэйна.
Им не требовался ни высокий интеллект, ни большая дальность поражения. У противников давно пропали сомнения в целях друг друга. Маневрировать нельзя – даже малое отклонение от прямой, соединяющей Эпсилон Эридана и Дельту Павлина, задержит на многие недели. А старый сочленитель и так намного отстал и вряд ли захочет увеличивать отставание. Деваться ему некуда. Если и уйдет с курса, будет вынужден вскоре вернуться на него.
Однако это едва ли упрощало задачу роботов-мин. Взрывами субсветовику особо не повредишь, разве что совсем уж с малого расстояния – ударная волна через вакуум не распространяется. А шансы робота подобраться хотя бы на тысячу километров к кораблю Клавэйна ничтожны в такой степени, что нет смысла ставить на него мощный заряд тектонического класса. Потому Клавэйн ожидал, что роботы будут прицеливаться и стрелять на дистанциях порядка нескольких световых секунд, используя, скорее всего, одноразовые ускорители заряженных частиц или боеголовок. Старый вояка поступил бы именно так, желая осложнить жизнь погоне.
Но Скади зачем-то использовала тектонические боеголовки. Совала их примерно в каждого двадцатого робота. Причем, выпустив свору мин, боеголовку ставила на одну из последних. Детонаторы взрывали ее приблизительно в световом часе от преследующего корабля. Вдали вспыхивала колючая синяя искорка, темнела до фиолетовой, сдвинутая эффектом Доплера, – роботы шли на скорости в несколько сотен километров в секунду. Спустя часы или десятки часов мина с боеголовкой взрывалась снова, а то и две или три разом, вспыхивая каскадом фейерверков среди космической темноты. Некоторые подбирались ближе прочих, но все равно вред причинить не могли.
Накопив статистические данные по минам, Клавэйн провел анализ разброса расстояний и оценил вероятность повреждения своего корабля в одну тысячную. Шансы же на полное разрушение были в сто раз меньше. Ясно, боеголовки взрывались не с целью поразить звездолет.
Затем старик понял: Скади использует боеголовки для того, чтобы увеличить прицельную точность других роботов. Вспышки, будто в стробоскопе, высвечивали догоняющий корабль и позволяли определить его скорость. Прочие роботы наверняка могли улавливать фотоны, отраженные от звездолета Клавэйна. Так Скади компенсировала невозможность поставить нейтринные детекторы на роботов. Но такая информация неизбежно запаздывала, пока передавалась на «Паслен», отдалившийся на много световых часов. Тектонические боеголовки, взрываясь, позволяли пучковым орудиям и ускорителям роботов целиться лучше, выхватывая звездолет Клавэйна из темноты. Самих пучков старик не видел – лишь накачавшие их разрывы. Энергии пучков составляли примерно сотую часть от энергии тектонической боеголовки – достаточно, чтобы запитать гразер с убойной дистанцией порядка пяти световых секунд. Если пучок пройдет мимо, на корабле его не заметят. В межзвездном пространстве так мало пыли, что, даже разминувшись на пару километров с субсветовиком, пучок практически не рассеется. То есть Клавэйн был словно слепой и глухой солдат, который брел по нейтралке, не замечая свистящих рядом пуль, не чувствуя даже ветра от них, пролетевших в миллиметрах.
Ирония же судьбы заключается в том, что, если пучок не пройдет мимо, никто на корабле Клавэйна этого тоже не почувствует.
Но старик придумал неплохую ответную тактику. Мины Скади палили с расстояния пять световых секунд. Значит, их прицел зависел от данных, устаревших как минимум на десять секунд. А скорее всего, и на все тридцать. Прицельные алгоритмы экстраполируют курс, оценивают наиболее вероятное отклонение от прогноза. Но тридцати секунд лага более чем достаточно, чтобы свести на нет эффективность стрельбы. За тридцать секунд при ускорении в два g корабль смещался на девять километров относительно роботов-мин – почти две полных длины его корпуса. Потому, если слегка менять случайным образом тягу, точность прицельной оценки роботов упадет катастрофически. Чтобы добиться прежней вероятности поражения, Скади придется израсходовать намного больше ресурсов.
Конечно, Клавэйн не обезопасил себя полностью. Он лишь понизил вероятность поражения, отдался на волю случая. Но старик провоевал четыре века, он хорошо знал: практически любая стычка сводится именно к игре с теорией вероятности.
Метод сработал. Миновали две недели, и прекратились вспышки, накачивающие пучковое оружие. Лишь время от времени вдалеке полыхали разрывы тектонических боеголовок – Скади по-прежнему наблюдала за преследователем, хотя и рассталась с надеждой уничтожить его простым пучком частиц.
Клавэйн же оставался настороже и нервничал. Он хорошо знал Скади.
Она так легко не сдастся.
Старик не ошибся. Спустя два месяца пятая часть его армии погибла, многие получили раны, от которых оправиться было уже нельзя. Первые признаки беды не выглядели угрожающими: всего лишь изменился характер свечения, испускаемого «Пасленом». Казалось невозможным, чтобы такой пустяк мог чем-либо повредить, но Скади ничего не делала без весомой причины. Потому, когда данные наблюдений за изменениями были признаны достоверными, старый сочленитель собрал глав команды в рубке угнанного субсветовика.
Переименованный по неясной причине Скорпионом в «Свет Зодиака», он был типичным торговцем, построенным пару веков назад. За это время корабль претерпел несколько циклов ремонта и переоснащения, но его ядро осталось, в сущности, прежним. Имея четыре километра от носа до кормы, «Свет Зодиака» бы гораздо крупнее «Паслена». В корпусе имелись колоссальных размеров трюмы, способные уместить флотилию внутрисистемных кораблей. Формой субсветовик напоминал конус: с широкой кормой-основанием, с тонким, как игла, носом. Пара маршевых двигателей крепилась лонжеронами к корме в ее самом широком месте. Двигатели почти скрылись под следами ремонта и переделок, под пристройками и внешним оборудованием, как днище старого парусника под слоем ракушек, – но отчетливые черты сочленительского дизайна различались все равно. В прочих местах оболочка походила на влажный черный мрамор – гладкая, скользкая. Форштевень был покрыт слоем абляционного льда, пронизанного для прочности гипералмазными волокнами. Как и говорил Эйч, звездолет пребывал в очень неплохом состоянии, и к банкротству его команду привело лишь неумение вести дела. Абордажную команду свиней специально обучили действовать так, чтобы не повредить ничего важного при штурме, – и корабль остался практически нетронутым.
Рубка находилась в трети корабельной длины от штевня, в километре трехстах пятидесяти метрах. Большинство систем и приборов соответствовали технологическому уровню двухсотлетней давности, то есть казались антиквариатом. Клавэйн не удивился: ультра славились консерватизмом. Потому они в массе своей не восприняли новые нанотехнологии и эпидемия не нанесла ущерба ни им, ни их влиянию. В чреве корабля располагались универсальные заводы, сейчас полностью занятые производством оружия. Выделить мощности для переделки и усовершенствования корабельных внутренностей не было возможности. Но Клавэйну архаичность не мешала – он быстро привык к музейной обстановке на борту «Света Зодиака». Знал: старомодность и живучесть огромного старого грузовоза сослужит хорошую службу в борьбе с триумвиром Вольевой.
Рубка представляла собой сферу, подвешенную на шарнирах, позволявших ей качаться и гасить импульсы от внезапного ускорения или поворота. Стены были испещрены экранами, показывавшими пространство за бортом, как его воспринимали камеры и сенсоры висящих снаружи роботов. На экранах были и тактические карты ближайших окрестностей, симуляции различных атак по прибытии в систему Ресургема, колонки ползущих строчек на норте, старомодным шрифтом, – бесконечные жалобы корабельных систем на неисправности и отчеты ремонтных автоматов. На обнесенной поручнями металлической решетке находились пилотские кресла, панель управления и контрольные дисплеи. Этот помост мог без неудобств вместить двадцать человек.
