успокоилась, приказал:
– Рассказывай.
– Ты был прав. Все, что ты сказал, правда вплоть до маленького коричневого ублюдка, и эти люди все революционеры и террористы. Что нужно, Лотти? Я сделаю все, что ты скажешь.
– Я хочу, чтобы ты провела там не меньше двух недель. Можешь звонить мне ежедневно, но ты должна остаться. Обещай, Белла.
– Хорошо, но, Боже, как я скучаю по тебе и по дому!
– Слушай, Белла. Я хочу, чтобы ты при первой же возможности пошла в «Дом Южной Африки». Никому не говори, что ты туда пошла, даже брату Майклу. Спроси полковника ван Вурена, военного атташе. Он покажет тебе фотографии и попросит опознать людей, которых ты встретила.
– Хорошо, Лотти… но я уже два раза сказала, как я по тебе соскучилась, а ты, свинья, молчишь и молчишь.
– Я думал о тебе каждый день с твоего отъезда, – сказал Лотар. – Ты прекрасна, и забавна, и заставляешь меня смеяться.
– Дальше, дальше, – взмолилась Изабелла. – Говори, говори!
* * *
Адриан ван Вурен оказался полным, добродушным человеком, больше похожим на дружелюбно настроенного фермера из Свободной республики, чем на сотрудника секретной службы. Он отвел Изабеллу в кабинет его превосходительства, знакомого с Шасой, и они несколько минут поболтали. Посол пригласил Изабеллу на скачки в Аскоте в следующую субботу, но полковник ван Вурен виновато вмешался:
– Мисс Кортни как раз сейчас выполняет для нас небольшое поручение, ваше превосходительство. Неразумно предавать огласке ее связи с посольством.
– Хорошо, – неохотно согласился посол. – Но вы ведь придете к нам на ланч, мисс Кортни? Нечасто на наших сборищах встретишь такую красивую девушку.
Ван Вурен провел ее по посольству, показал произведения искусства и наконец привел в свой кабинет на третьем этаже.
– А теперь, дорогая, нам надо поработать.
У него на столе лежала груда альбомов с фотографиями мужчин и женщин. Они с Изабеллой уселись рядом, ван Вурен перелистывал страницы и отмечал расплывчатые снимки тех, кого она встретила в отеле «Лорд Китченер».
– Вы облегчите нам работу, если мы будем знать их имена, – заметил ван Вурен и показал снимок Финеаса, портье.
– Да, это он, – подтвердила Изабелла, и ван Вурен заглянул в отдельную папку.
«Финеас Мофосо. Родился в 1941 году. Член ПАК. Осужден 16 мая 1961 года за насилие в общественном месте. Нарушал условия содержания. Нелегально эмигрировал в конце 1961 года. В настоящее время находится в Соединенном Королевстве».
– Мелкая рыбешка, – хмыкнул ван Вурен, – но часто мелочь приводит к крупной рыбе.
Он предложил отвезти Изабеллу в «Дорчестер» в машине посольства.
– Спасибо, я лучше пройдусь.
Она в одиночестве выпила чаю в «Фортнуме и Мэйсоне» [316], а когда вернулась в отель, Майкл был вне себя от беспокойства.
– Ради Бога, Майки, я не ребенок. Я могу о себе позаботиться. Мне просто захотелось погулять в одиночестве.
– Мама сегодня вечером устраивает ради нас прием в «Лорде Китченере». Она хочет, чтобы мы были еще до шести.
– Ты хочешь сказать «Тара», а не мама, и «Лорди», а не «Лорд Китченер». Не будь таким буржуазным и колониальным, милый Майки.
В гостиной «Лорди» на этот прием Тары собрались не менее пятидесяти человек. Она предоставила в неограниченном количестве горькое пиво и испанское красное вино, чтобы запивать незабываемые блюда ирландского повара. Майкл с головой ушел в разговоры. Каждый раз он становился центром оживленно жестикулирующей группы. Изабелла села в углу гостиной и с отчужденным ледяным высокомерием отбивала любые попытки гостей познакомиться поближе, в то же время запоминая их имена и лица, когда Тара знакомила ее с ними.
Через час дымный спертый воздух и бесконечные разговоры, подкрепленные дешевым испанским вином, начали ее угнетать, Изабелле в глаза словно насыпали песку, и в висках тупо заломило. Тара исчезла, а Майкл по-прежнему забавлялся. «Сегодня это мой патриотический долг», – решила Изабелла и скользнула к двери, стараясь, чтобы Майкл не заметил ее ухода.
Минуя пустую стойку портье, она услышала голоса за матовой стеклянной дверью крошечного кабинета Тары и почувствовала угрызения совести. «Я ведь не могу уйти, не поблагодарив маму, – решила она. – Прием был ужасный, но она так старалась, а я почетная гостья».
Она проскользнула за стойку и уже собиралась постучать в дверь, когда услышала слова матери:
– Но, товарищ, я не ждала сегодня вашего прихода.
Слова были обычные, а вот тон, которым их произнесла Тара, – вовсе нет. Тара была не просто возбуждена – она боялась, очень боялась.
Ей ответил мужской голос, но такой тихий и хриплый, что Изабелла не разобрала ни слова, а потом Тара сказала:
– Но ведь они мои дети. Это совершенно безопасно.
На этот раз мужчина ответил громче.
– Нет ничего безопасного, – сказал он. – Они также дети вашего мужа, а ваш муж – член правительства фашистского расистского режима. Сейчас мы уйдем и придем позже, когда их не будет.
Изабелла действовала, повинуясь чутью. Она метнулась в вестибюль и через входную дверь – на улицу. Узкая улица была уставлена припаркованными машинами; одна из них – фургон доставки – была достаточно велика, чтобы за ней спрятаться.
Через несколько минут вслед за ней из отеля вышли двое мужчин. Оба были в темных плащах-дождевиках, но с непокрытыми головами. Они быстро, бок о бок, пошли по направлению к Кромвель-роуд, и когда поравнялись с тем местом, где она присела за фургоном, свет уличного фонаря упал на их лица.
Ближе к ней оказался чернокожий с сильным решительным лицом, широким носом и толстыми африканскими губами. Его белый спутник был гораздо старше. Плоть у него бледная, как замазка, и такая же мягкая и бесформенная. Волосы черные, прямые и безжизненные. Они свисают на лоб, а глаза
