Пирсон, заключая свои генеалогические исследования, останавливается подробно на сравнении физических и психических способностей Ч. Дарвина и Ф. Гальтона и разбирает, какие именно качества обязаны своим происхождением отдельным родовым линиям. Но до настоящего времени генотипный состав отдельных психических способностей человека остается еще не разъясненным, и мы еще ничего не знаем о том, как эти гены ведут себя при скрещиваньи. Поэтому я не буду останавливаться на любопытных соображениях Пирсона о том, какие особенности в характере Ф. Гальтона ведут свое происхождение от аристократической крови Катерины Барклай-Гордон, какие от непреклонных и трудолюбивых квакеров и чем он обязан роду наблюдательных философов и медиков Дарвинов. Генеалогия Ч. Дарвина во многом похожа на генеалогию Ф. Гальтона: кроме общего предка Эразма Д. мы находим здесь и аристократическую родословную Мэри Говард, переплетающуюся с родословными Е. Кольер и К. Гордон, и энергичных промышленников в лице Фолей и Веджвуда; только религиозный дух, унаследованный Ф. Гальтоном от квакеров, не отмечен особо ни у самoгo Ч. Дарвина, ни у его предков. Но я остановлюсь на общем вопросе о том, откуда возникают в человечестве гении и большие таланты.
Порою нам может показаться, что гении возникают внезапно, мутационным порядком. Из наших русских гениев Ломоносов представляет как будто бы яркий пример такой мутации. Но мы знаем очень мало об его предках; может быть, и из его предков были выдающиеся творцы и таланты, но в закинутой на далекий север деревне они разменяли свои таланты и творческую энергию на мелочи. Ведь и сам М. В. Ломоносов, если бы случайно не попал в Петербург, остался бы, вероятно, в неизвестности. То же следует сказать и о крестьянских предках во всех пяти линиях, ведущих к Ч. Дарвину и Ф. Гальтону: может быть, творческий гений появился здесь мутационно в одном из последних поколений, а может быть, он уже и в средние века имелся кое-где налицо, но не мог проявиться вследствие неподходящих условий. Ведь если бы сам Ч. Дарвин или Ф. Гальтон родились во времена Карла Великого в семьях не высшего сословия, они вряд ли смогли бы проявить свои врожденные задатки в полной мере: были бы в лучшем случае духовными лицами, жрецами. Ч. Дарвин сам одно время думал сделаться священником, но из него вышел бы, вероятно, плохой священник, тогда как Ф. Гальтон имел все задатки к тому, чтобы при соответствующих условиях сделаться главой новой секты или даже религии и погибнуть за свое дело.
Изменение экономических и политических условий при переходе к Новым векам производит расслоение в низшем сословии: наиболее одаренные элементы с врожденным творческим талантом имеют возможность выдвинуться. И мы видим, что в трех родословных нашей семьи эти элементы выдвигаются на поле промышленной или торговой деятельности, а предки Э. Дарвина становятся врачами и учеными.
Но для того, чтобы создался гений, недостаточно одного или немногих наследственных задатков творчества. Необходимо сочетание большого числа их и притом необходимо, по-видимому, чтобы эти задатки или по крайней мере часть их, были влиты со стороны обоих родителей. Поэтому большое значение для семьи Дарвина – Гальтона имеет то обстоятельство, что через роды Говардов, Кольер и Барклай сюда вливаются потоки тех наследственных задатков, которые подбирались в течение ряда веков среди высшей аристократии и династий. Наследственные задатки величайших представителей средневековой аристократии были, конечно, во многих отношениях односторонними, и, конечно, ни Карл Великий, ни Ярослав Мудрый, ни другие творцы старых времен не могли бы стать Дарвинами, если бы появились в наше время и получили бы соответствующее воспитание. Им не хватало бы очень многого из тех наследственных способностей, которые в кровь Ч. Дарвина внесли его крестьянские и буржуазные предки.
Часто ставят вопрос, почему от гениев мы обычно не видим гениального потомства? Прежде всего потому, что они по отношению ко многим из своих доминантных свойств – гетерозиготны, а потому только части своих детей могут передать необходимые комбинации этих свойств. Во-вторых, передаваемые ими рецессивные признаки подавляются генами, полученными от другого родителя, если он не гениален в том же смысле. Великая удача семьи Дарвина – Гальтона в том, что здесь соединяются во всех ближайших браках родословные высокоодаренные. Но и здесь семья самого Ч. Дарвина выделяется резко, и не потому, что сам он величайший гений, а потому, что и жена его, его кузина, вносит в своих детей ряд тех же задатков, которые они получили от отца. Если от двух кузенов с наследственными задатками глухонемоты, хотя бы сами они и хорошо слышали, часто рождаются глухонемые, то от двух кузенов с наследственной гениальностью рождаются таланты, хотя бы оба родителя или один из них не проявляли своей гениальности.
Еще один существенный факт подчеркивает родословная Дарвина – Гальтона. Даже в лучших условиях брака вероятность появления гения и таланта невысока, и она реализуется по большей части лишь при большом числе детей. Чарльз Дарвин был пятым ребенком своего отца, Френсис Дарвин – девятым. Если бы их родители проявляли столь распространенные в современной интеллигенции неомальтузианские наклонности ограничения потомства, то человечество лишилось бы двух своих великих людей.
Ч. Дарвин выполнил свой долг перед человечеством и не только развил свой личный талант, но и оставил десять детей, потомство которых, можно надеяться, послужит еще для улучшения человеческой породы. Брак Ф. Гальтона остался бездетным; по Пирсону, бесплодие мужских потомков было врожденным свойством многих представителей рода Гальтонов. И это бесплодие ощущалось, вероятно, как великое личное несчастие творцом евгенической религии.
Род графов Толстых{14} [149] Н. П. Чулков
Немногие русские дворянские роды могут похвалиться таким обилием принадлежащих к ним деятелей науки, искусства, литературы и политики, как род Толстых. Он дал нам колосса не только русской, но и всемирной литературы – Льва Николаевича, талантливого поэта – Алексея Константиновича, скульптора и медальера – Федора Петровича, художницу – Екатерину Федоровну (Юнге), писательницу – Марию Федоровну (Каменскую), археологов и историков – Михаила Владимировича, Дмитрия Николаевича, Дмитрия Андреевича, Юрия Васильевича и Ивана Ивановича, поэтессу – Сарру Федоровну, музыкального критика и композитора Феофила Матвеевича, автора мемуаров «Исповедь священника» – сначала православного, потом католического священника Николая Алексеевича, министров – Дмитрия Андреевича (сначала народного просвещения, потом внутренних дел, он же обер-прокурор Синода), Ивана Матвеевича (почт и телеграфов), Ивана Ивановича (народного просвещения) [150] и Александра Петровича (обер-прокурора Синода), знаменитого сподвижника Петра I, дипломата – Петра Андреевича, военных деятелей – Петра Александровича и Александра Ивановича (Остерман-Толстой). Фамилию Толстого носит и современный известный писатель гр. Алексей Николаевич. По женской линии от Толстых происходят: поэт Ф. И. Тютчев, декабристы Голицын (герой романа Мережковского) и Ивашёв, князья Одоевские – Александр Иванович, поэт и декабрист, и Владимир Федорович, философ и писатель-энциклопедист. П. Я. Чаадаев, автор известных «Философических писем», и поэтесса А. П. Барыкова. В дальнейшем изложении я, однако, не буду касаться всех перечисленных Толстых, а ограничусь одной только ветвью – потомством первого графа Толстого, сподвижника Петра I, Петра Андреевича.
Один из факторов, создающих особенности данного рода, это – его племенное происхождение. По семейному преданию, Толстые происходят от некоего знатного мужа Индриса, выехавшего в середине XIV века в Россию из Цесарской земли, т. е. из Германии. Таким образом, по этому преданию выходит, что предок Толстых был немец. Впрочем, имя его показывает скорее литовское, чем немецкое происхожденье. Но кто бы он ни был, въезд его, если только таковой действительно был, произошел так давно, что Толстых XVII в. нужно признать чистокровными русскими.
Родоначальник той ветви Толстых, характеристика которой является предметом настоящей статьи, Петр Андреевич, был одним из замечательнейших деятелей времени Петра I, и поэтому личность его интересовала историков; его биографией занимались проф. Н. А. Попов и Н. П. Павлов-Сильванский [151] . Дальний родственник первой жены царя Алексея Михайловича, М. И. Милославской, он при воцарении Петра был сторонником царевны Софьи и одним из организаторов первого стрелецкого бунта, но затем перешел на сторону Петра. Уже немолодым, за 50 лет, Т. ездил в Италию обучаться морскому делу, а затем был в течение многих лет послом в Константинополе и долго сидел в заключении в Семибашенном замке. Он оказал громадную услугу Петру, доставив из-за границы бежавшего туда царевича Алексея, и был потом в числе судей и палачей последнего. По семейному преданию, царевич, умирая, проклял Т. и все его потомство до 25-го колена. Затем Т. стоит во главе Тайной канцелярии, т. е. заведует политическим сыском, при Екатерине I он – влиятельный член Верховного Тайного Совета, но за противодействие планам Меншикова возвести на престол сына погубленного Т. царевича Алексея лишен титула, чинов и имений и вместе со старшим сыном сослан в Соловецкий монастырь, где и умер в 1729 г. в возрасте 84 лет. По мнению Павлова-Сильванского, Т. был «олицетворением тонкого ума и коварства, своего рода театральный злодей Петровского царствования». Петру приписывается несколько изречений касательно П. А. Т. Так, он будто бы, хлопая Т. по голове, сказал: «Голова, голова, кабы не так умна ты была, давно бы я тебя отрубить велел». Слова эти, по всей вероятности, апокрифичны, но вот более достоверное мнение царя о своем сподвижнике: «Он очень способный человек, но ведя с ним дело, надо из предосторожности держать за пазухою камень, чтобы выбить ему зубы, если он вздумает укусить». Т. для достижения своей цели не стеснялся никакими средствами, но успехами своей служебной деятельности он главным образом обязан своему уму и работоспособности. Один из культурнейших русских людей своего времени, Т. отличался большой любознательностью и наблюдательностью, как показывает веденный им за границей подробнейший дневник, который занимает одно из первых мест среди подобного рода памятников Петровского времени. В этом дневнике он обнаружил также большой интерес к вопросам религии и обрядовое благочестие. В бытность послом в Константинополе Т. составил обстоятельное описание Турции.
