— Я больше, чем Камабан, — закричал Камабан, — потому что я приходил сюда ночью много лет назад, и я забрал душу Санны вместе с её последним вздохом! У меня, Камабана, внутри Санна. Я Санна! Я Санна! — он почти провизжал последнее утверждение, а потом неожиданно начал монотонно напевать старческим голосом Санны, точным её голосом, древним и сухим, как старые кости. Если бы Сабан закрыл глаза, он бы подумал, что старая колдунья всё ещё жива. — Я Санна, вернувшаяся на землю, вернувшаяся чтобы спасти вас от наказания!
Он начал корчиться и приплясывать, скакать и кружиться, отчаянно визжа, словно дух старухи боролся с его собственной душой, и это зрелище заставило испуганных детей спрятать свои лица в одеждах матерей.
— Я Санна! — визжал Камабан. — И Слаол покорил меня! Слаол овладел мной! Слаол весь во мне, и я полна им! Но я буду защищать вас! — он снова перешёл на визг и размахивал головой, и его длинные окровавленные волосы хлестали вверх и вниз. — Вы должны повиноваться, вы должны подчиниться, — говорил он всё ещё голосом Санны.
— Убей их… — теперь он говорил своим собственным голосом, и, обнажив свой меч с запекшёйся на нём кровью, он двинулся на толпу, нараспев произнося слова. — Убей их, убей их, убей их.
Толпа попятилась.
— Сделай их рабами! — он снова перешёл к голосу Санны. — Они будут хорошими рабами! Высеки их кнутами, если они не будут послушными! Высеки их! — он опять начал извиваться, завывать, а потом резко замер.
— Голос Слаола звучит во мне, — сказал он своим голосом. — Он говорит со мной и через меня. Великий бог спрашивает меня, почему вы не мертвы. Почему мы не хватаем ваших детей и не разбиваем их головы о камни храма? — при этих словах женщины громко закричали. — Почему не отдаём ваших детей в огонь Слаола? — спросил Камабан. — Почему женщины не изнасилованы, а мужчины не закопаны заживо в выгребных ямах? Почему? — последнее слово было пронзительным визгом.
— Потому что я не допущу этого, — снова звучал голос Санны. — Мои люди покорятся Рэтэррину, они покорятся. На колени, рабы, на колени!
И люди Каталло упали на колени перед Камабаном. Некоторые протянули к нему руки. Женщины вцепились в своих детей и молили сохранить им жизнь. Но Камабан отвернулся, подошёл к ближайшему камню и прислонил к нему голову.
Сабан, даже не осознавая этого, удерживал дыхание, и наконец-то выдохнул. Люди Каталло стояли на коленях с ужасом на лицах, и в этот момент копьеносцы Гундура строем вошли в храм через западный вход. Гундур подошёл к Камабану.
— Убить их?
— Они рабы, — спокойно сказал Камабан. — Мёртвые рабы не смогут работать.
— Тогда убить старых?
— Убить старых, — согласился Камабан, — но остальных отпустить.
Он повернулся и посмотрел на стоящую на коленях толпу.
— Потому что я Слаол, а это рабы, которые построят для меня храм, — он протянул руки к солнцу. — Потому что я — Слаол, — снова прокричал он с триумфом, — а они будут строить мой храм!
* * *
Камабан оставил Гундура руководить Каталло. «Сохрани людям жизни, — велел он ему, — потому что весной их труд понадобиться». Гундур также распорядился искать в лесах Дирэввин, чьё тело так и не нашли, и её дочь, которая тоже исчезла. Жён и детей Раллина разыскали, и их тела теперь разлагались в неглубокой могиле. Мортор был похоронен под курганом, и был назначен новый главный жрец, но только после того как он поцеловал уродливую ногу Камабана и поклялся подчиняться ему.
Камабан с триумфом вернулся домой в Рэтэррин, и всю долгую зиму вертел в руках деревянные бруски. Он попросил Сабана сделать их, и настоял на том, чтобы они были в виде колонн прямоугольной формы. Он требовал их всё больше и больше, а потом скрылся в своей хижине, где одержимо расставлял и переставлял бруски. Сначала он расположил их в виде двух кругов, один внутри другого, подобно незаконченному храму, который Сабан уже начал разбирать. Но потом Камабан отказался он двойного круга и вместо него смоделировал храм, подобный уже существующему святилищу Слаола, что стоял у входа в Рэтэррин. Он придумал лес из колонн, но, разглядывая его в течение нескольких дней, он в итоге смахнул его прочь. Он пытался воссоздать рисунок Слаола и Лаханны в камне: двенадцать кругов, установленных в один большой круг, но когда он низко наклонялся, чтобы оглядеть бруски от земли, то видел только беспорядок и путаницу. Так что он отказался и от такого расположения.
Зима была холодная, и было очень голодно. Льюэдд увёз домой золото Эрэка, прихватив с собой дюжину людей Ваккала, которые захотели доживать свои дни в Сэрмэннине. Но в Рэтэррине всё равно осталось много ртов, которые надо было кормить, а Ленгар никогда не был бережливым в запасах еды, как его отец, и ямы с зерном оказались почти пусты. Камабана это не волновало, он мало о чём думал, кроме храма. Он был вождём двух племён, но не интересовался ни одним из дел, которыми занимался его отец. Он позволил кому-то другому руководить военными отрядами, правосудие передал Хэрэггу, и с облегчением позволил Сабану беспокоиться о пополнении запасов провизии, чтобы Рэтэррин мог перезимовать. Камабан не взял жён, не заводил детей, и не накапливал богатства. Хотя он начал облачаться в кое-что из богатых одеяний, обнаруженных в хижине Ленгара. Он прицепил на пояс крупную золотую пряжку, которая была на чужеземце, когда тот пришёл в Старый Храм много лет назад. Плечи он закутывал мантией из волчьих шкур, окаймлённой лисьим мехом. Он носил с собой маленький жезл, отобранный Ленгаром у жреца одного из покорённых племён. Хенгал носил свой жезл как символ власти, и Камабана развлекало подражать своему отцу и насмехаться над памятью о нём. Потому навершием жезла Хенгала был разбивающий кости кусок грубого камня, а жезл Камабана был изящным и ценным. Его деревянная рукоять отделана костяными кольцами, выполненными в форме молнии, а его навершием был превосходно вырезанный и отлично отполированный гладкий овальный камень коричневого цвета с тёмными прожилками. Искусный мастер потратил много дней скрупулёзной работы. Он до блеска отполировал поверхность камня, а потом просверлил круглое отверстие для рукоятки. Когда работа была завершена, получилось оружие, пригодное только для церемоний, потому что небольшая головка жезла была слишком лёгкой, чтобы причинить вред чему-либо, кроме хрупких черепов. Камабан любил демонстрировать жезл как доказательство того, что камень можно так же легко обработать, как дерево.
— У нас не будет грубых валунов как в Каталло, — говорил он Хэрэггу. — Мы придадим им форму. Вырежем их, — он погладил наконечник жезла. — Отполируем их.
