— Он просил меня пиратствовать вместе с ним. Ты про это знал?
Уинтроу пытался сохранить спокойствие.
— Нет, не знал. Но ждал этого.
Все-таки в его голосе прозвучала горечь.
— Ну? И что тут было бы такого уж скверного? — спросила она, явно приготовившись к упрекам. — Ты сам видишь, сколько добрых дел он делает. Верно, делает он их отнюдь не в белых перчатках. Он сам мне так сказал. Он спросил меня, смогу ли я справиться с тем, что мне придется увидеть, пиратствуя. Я в ответ честно рассказала ему о той жуткой ночи, когда восстали рабы… И знаешь, что он мне сказал?
— Не знаю. И что же?
Уинтроу старался удержать в узде свои чувства. «Она так неопытна и наивна, ее так легко обмануть… Неужели она не видит, какую игру с ней затеял пират?»
— Он сказал, что с этим получилось так же, как и с отнятием его ноги. Он долго терпел и страдал, полагая, что от невмешательства ему полегчает. Потом ты заставил его понять: чтобы избавиться от бесконечных медленных мучений, нужно взять и однажды вытерпеть гораздо большую боль, тогда-то и придет облегчение. Он поверил тебе, и ты оказался прав. Он посоветовал мне хорошенько вспомнить мои ощущения, когда внутри меня страдали рабы. А потом подумать о том, что в трюмах других кораблей длятся такие же точно мучения. Вот и он, по сути, не пиратствует, а… гниль всякую отрезает.
Уинтроу слушал ее, плотно сжав губы. Когда она умолкла, он спросил:
— Значит, Кеннит отныне собирается нападать только на работорговые корабли?
— И на корабли тех, кто наживается на рабстве. Нам не переловить все невольничьи корабли, что ходят между Джамелией и Калсидой. И тем не менее, если праведный гнев Кеннита падет на тех, кто богатеет на страданиях невольников, а не только на команды работорговых судов, очень скоро все они так или иначе задумаются, а надо ли им делать то, что они делают! Те из купцов, кто честен и добр, сами обратятся на торговцев рабами, когда сообразят, какую опасность те на них навлекают!
— А ты не думала о том, что сатрап может прислать в эти воды новые сторожевики? Что они набросятся на пиратские поселения и будут без разбора уничтожать их, только бы избавиться от Кеннита?
— Попробовать он может, только не думаю, чтобы у него что-нибудь вышло. Кеннит за святое дело бьется, Уинтроу. Уж кому-кому, как не тебе, следовало бы это понять! Мы не можем позволить, чтобы нас сбил с пути страх перед опасностью или болью. Кто, если не мы?
— Так значит, ты дала ему согласие… — прошептал Уинтроу.
— Пока еще нет, — ответствовала Проказница невозмутимо. — Я собираюсь сделать это завтра.
Принадлежавший Альтии официальный наряд для посещения собраний насквозь пропах камфарой и кедром: это мать позаботилась, чтобы до шерстяной ткани не добралась моль. По поводу этих запахов мнение Альтии вполне совпадало с мнением моли. Кедр еще можно было бы вытерпеть, хотя в гораздо более разбавленном виде. А вот от камфары просто подкатывала тошнота. Еще Альтию слегка удивило, что наряд по-прежнему сидел на ней лучше некуда. Она ведь в последний раз надевала его несколько лет назад.
Она прошлась по комнате и устроилась перед зеркалом. Из зеркала на нее смотрела юная женщина. В такие мгновения, как это, долгие месяцы в качестве юнги на «Жнеце» казались приснившимися. К тому же, вернувшись домой, она скоро утратила мальчишескую худобу. Грэйг успел уже наделать ей комплиментов по поводу легкого округления фигуры. Да и сама она, зачесывая блестяще-черные волосы и скалывая их в скромную прическу, призналась себе, что такая перемена ее только радует. И к тому же официальный наряд с его нарочито простым кроем необыкновенно шел ей. «Ну и так ли это хорошо? — сказала она себе, медленно поворачиваясь перед зеркалом. — Еще не хватало мне сегодня вечером выглядеть этакой нарядной пустышкой. Я должна смотреться прилежной, серьезной и трудолюбивой девицей из старинной торговой семьи…» Она в самом деле хотела этого. И тем не менее чуть коснулась духами шеи, потом немного подкрасила губы. Гранатовые сережки, недавний подарок Грэйга, уже покачивались у нее в ушах. Они как раз подходили к пурпурно-красному цвету платья.
Сегодня выдался хлопотливый денек. Она лично ходила в Совет ходатайствовать о своем деле. Ей ответили, что «подумают». Они были вовсе не обязаны выслушивать ее. Звание торговца принадлежало Кефрии, а не Альтии. Поэтому она по всей форме сообщила сестре, что сама намерена говорить перед Советом, если только будет возможность. Еще она составила письмо Грэйгу, в котором рассказывала о захвате «Проказницы», и отправила его с Рэйч. Сама же двинулась к Даваду Рестару поведать ему о деянии пиратов, а заодно попросить, чтобы подвез их на Совет. Давад не замедлил прийти в должный ужас от ее новостей, но тут же выразил нежелание верить «всему, что наболтает этот негодник Трелл». Однако заверил ее, что, буде весть подтвердится, он в беде их не бросит. Альтия про себя отметила, что денежный вопрос он при этом тщательно обходил. Что ж, она слишком хорошо знала Давада, чтобы рассчитывать, будто он прямо так возьмет и расстегнет перед ними кошелек. Его приязнь и его деньги всегда были материями сугубо разными… В конце концов Альтия вернулась домой, помогала Рэйч месить тесто для хлеба, подвязывала бобы в огороде и прореживала завязи плодов на сливах и яблонях. После таких трудов перед выходом в свет ей понадобилась основательная помывка!
…Она крутилась не покладая рук, но все равно никак не могла изгнать из своих мыслей образ Брэшена Трелла. Надо же было ему именно теперь вернуться в Удачный. Как будто у нее без него в жизни сложностей не хватало! «А впрочем, какое отношение он имеет к моей жизни? Не о нем надо думать, а о „Проказнице“ и о Совете, где я хочу говорить. О Грэйге, на худой конец…»
Ничего не получалось. Куда бы ни заводила ее очередная мысль, в конце пути непременно стоял Брэшен. Стоял, открывая целые миры новых возможностей. При попытке заглянуть в эти миры ей делалось не по себе. Она всячески старалась отвлечься, но непрошеные думы упрямо лезли в голову. Вот Брэшен сидит за столом на кухне, пьет кофе и кивает головой, слушая ее мать. Вот он склоняется над малышом Сельденом, чтобы на руках отнести его в кроватку. Вот Брэшен по-матросски цепко стоит у них в гостиной, глядя в ночь за окном…
«А еще, — зло напоминала она себе, — вот вам Брэшен, то и дело ощупывающий карман, где у него наверняка припрятан кусочек циндина. Это человек, много раз принимавший неправильные решения и наконец павший их жертвой. И нечего больше думать о нем!»
Альтия последний раз глянула в зеркало и торопливо устремилась к выходу. Совсем ни к чему опаздывать сегодня на собрание. На повестке дня было слишком много поистине судьбоносных решений…
К своему некоторому удивлению, в прихожей Альтия обнаружила Малту. Альтия окинула племянницу придирчивым взглядом, но при всем желании не нашла, что бы поправить. Она была почти уверена, что Малта перестарается с румянами, духами и драгоценностями, но нет — она выглядела почти так же скромно, как Альтия. Цветы в волосах были ее единственным украшением. Но даже и в простом официальном наряде Малта была так хороша, что просто дух захватывало. Глядя на племянницу, Альтия не могла ни в чем винить молодых людей, которые заглядывались на нее. И она взрослела прямо на глазах, причем не просто физически. За последние полтора дня она проявила зрелость суждений, которой Альтия от нее вовсе не ожидала. «Жаль только, понадобилось для этого семье оказаться в шаге от пропасти…»
Альтия постаралась ничем не выдать своего собственного волнения, а заодно подбодрить племянницу.
— Отлично выглядишь, Малта, — сказала она.
— Спасибо, — рассеянно ответила та. И нахмурилась, поворачиваясь к тетке: — Плохо только, что на собрание мы поедем с Давадом Рестаром. Не думаю, что это будет выглядеть хорошо…
— Вполне согласна с тобой, — ответила Альтия, удивляясь про себя, что Малта вообще об этом задумалась. Сама Альтия любила Давада — так, как любят странноватого и порой невоспитанного дядюшку. По этой причине она старательно закрывала глаза на ошибочность его нынешних политических пристрастий. Она была согласна со своей матерью: Давад слишком долго был близким другом семьи, чтобы между ними могли встать какие-то политические разногласия. И вот теперь ей оставалось только уповать на то, чтобы дружба с ним не ослабила ее позиций перед лицом Совета. Ее выступление в защиту дела семьи Тенира должно выглядеть цельным в своей праведности. Если ее сочтут пустоголовой особой, принимающей сторону ближайшего на данный момент мужчины, это будет непоправимое унижение. И она хотела, чтобы ее выслушали как Альтию Вестрит. А не как девушку, которую неоднократно видели в обществе Грэйга Тениры…
— Неужели карета с лошадьми в самом деле стоит так дорого? — вздохнула Малта. — Впереди целое лето… сплошные балы, приемы и вечеринки. Каждый раз зависеть от Давада? Не говоря уж о том, как это будет выглядеть в глазах других торговых семейств…
