Продолжить он не смог. Пятно чуть не разорвалось от хохота.
– Отпущу? Ты меня отпустишь? Ха-ха-ха…. Харон…. Отпустит…. Ха-ха-ха…. Бари, ты слышал, он меня отпустит?
Бари? Донкат напрягся. Это еще кто? Откуда тут Бари? Соловей не говорил ничего про напарника.
– Слышал, – раздавшийся голос настолько походил на бас Декстера, что Степа чуть не зажмурился. И тут же завертел головой, выискивая новое действующее лицо. И нашел…
Из-за полога медленно выплыл силуэт. Огромный, нелепый, как будто из огромного куска глины небрежно слепили человекоподобного медведя.
– Руди, почему он не в шаре?
– Не знаю, – отозвалось пятно. – Почему-то шар его не принял.
– Тогда почему он до сих пор жив?
Степа не к месту опять вспомнил Декстера. Вот именно за такие разговоры с противником, которого ты считаешь опасным, сакс и лупил нещадно. И был прав. А раз так, то время разговоров прошло. Не хотят они пользоваться правом первого удара – их дело. А Степе оно очень пригодится. Болтайте дальше.
Донкат рванулся вперед, всем силами призывая туман на помощь. И туман, похоже, его не оставил. Перед Степой соткался белый щит, которым он со всей силы врезал по загудевшему узору. Он даже нашел полсекунды, чтобы ухмыльнуться: чистая сказка – воин-рыцарь в белом против двух черных колдунов. А потом он добрался до узора, и время сказок кончилось.
Узор оказался не просто красивой картинкой. И это, кажется, он сам в тот раз врезал Степе за попытку разорвать его безупречный контур.
Боль так скрутила все тело, что Степа не отпустил полыхнувшие линии только потому, что руки свело жесточайшей судорогой, и чтобы разжать их требовалось нечто большее, чем просто желание.
Удар, удар, удар…. Удары посыпались на него со всех сторон. Два пятна метались вокруг него, пытаясь оторвать его руки, намертво вцепившиеся в обжигающие линии. Донкат уже был бы и рад отпустить их, но это было невозможно. Он уже чуть не заорал им, чтобы они не дрались, а помогли отцепиться, но это было бы совсем уж глупостью. И ему оставалось только тянуть и тянуть на себя кажущиеся неподвижными линии узора и надеяться, что получится хоть что-то.
Получилось. Получилось!!! Одна из линий вдруг отошла с чмокающим звуком и Степу просто смело напором энергии, вырвавшейся одновременно и из прорванной линии и из отверстия в пологе, которое открылось под ней. Как будто оторвали трубу под давлением.
– А-а-а!!! – вопль самого Донката смешался со слитными криками Бари и Рудольфа, и звонким свистом вырывающихся искр, рванувшихся из-за полога. Неужели?! У него получилось?! Селена!
– Бари, закрывай! Закрывай его! – истошный вопль раздался прямо над ухом Донката. – Энергия уходит! Может не хватить!
Не хватить? Вам может не хватить? Степа задрожал, услышав это признание. Он все делает правильно? Тогда держим.
– Индикты, – непонятно загудел громкий бас. – Надо усилить поток. Вернись, Руди, вернись в тело.
В тело?! Степа попытался вывернуть голову, но не смог. Кто-то из «колдунов» налег на его руки, сгибая линию узора обратно, и щель в пологе начала закрываться.
– Не могу, – это Рудольф. Точно, Рудольф, – Я не могу, узор висит на мне, все настройки на мне. Иди ты. Сам. Усиль поток и сразу – в тоннель. Я запущу. Иди, Бари!
Узор на тебе? Все настройки? Которые запускаются с тела? С тела того доходяги, которое валяется там, на полу в темноте? И это все, что надо, чтобы…?
– Шоо-о-о-йс!!!
Донкат все-таки оторвал руки от узора. Оторвал так, что почти выдернул их из собственных плеч, если здесь у него есть хоть какие-то плечи. Туман, родимый, мне назад надо. Быстро. Очень быстро.
И отдельное спасибо тебе туман, что у тебя такой хороший слух.
– Шоо-о-о-йс!!!
Вопя во все горло, Донкат вынырнул в темноту, только по потемневшим глазам поняв, что вернулся.
– Шоо-о-о-йс!!!
– Да, – хрип, только слабый хрип.
Тогда, когда он так нужен.
– Шойс, убей его! Этого, который тут валяется! Быстро, иначе всем конец. Шойс!
– Сделаю! – мог он, или не мог, но отставной коспех Шойс Декстер по прозвищу Кабан, дальняя разведка легендарной «Лунной Дороги», знал, что такое «надо». Темнота зашевелилась, в ней поднялся огромный кусок и побрел, шатаясь на голос Донката туда, где лежало скребущее руками тело Рудольфа.
– Шойс, он тут, лежит, убей его, я внизу.
И уже проваливаясь опять в бездонную голодную глубину все еще высасывающей окружающий мир картины, Степа почувствовал на своей ноге чужие руки. И оценил хватку «измотанного задохлика». Вернувшийся «Бари» не собирался сдаваться. Неплохо. Вот только зря он это все. «Полевик» не прогрызешь.
Он успел. «Внизу» Рудольф почти залатал дырку. Почти.
От всей души Степа врезал обеими руками, вокруг которых обвилась молочная дымка по темному дрожащему пятну. Пространство прорезал дикий визг.
– Умри! – пятно неожиданно развернулось, выпустив многострадальный узор, и в нем вдруг открылась дыра, из которой на Степу глянуло нечто….
Страх, дикий, парализующий. С которым невозможно бороться. Обессиливающий, заставляющий опустить руки. С ним не справлялся даже туман, по капельке, по миллиметру отступающий под неимоверным напором чистой энергии. Энергии, стекающей с отростков, которыми пятно-Рудольф опутал Донката. Так вот что он делал сейчас. Он лечил узор. Латал его, накачивая энергией, которую берет … где?
Где-где? Наверху, конечно. Высасывает ее из разваливающихся на куски крейсеров, из потухших преобразователей, из погруженной в темноту планеты…. И с ним, конечно, бороться невозможно. Эта энергия сейчас раздавит самого Донката. И только один шанс….
Шойс! Шойс, где же ты?
– Шо-о-о-ойс!!!
Бом-м-м!
Мир вокруг сотряс громовой звук. Узор полыхнул, вырываясь из своего ложа в тоннеле, и сухим сорванным листом закружился по стремительно темнеющему пространству. Степа только зажмурился: опять темнота. Да сколько можно?
Но пришедшей темноте не суждено было победить. Сегодня тут торжествует свет. Полог, освобожденный от связывающего узора, вдруг разошелся в стороны с тихим шелестом и мир полыхнул разноцветьем искр, вырвавшихся из него. Шойс справился.
Писк, гул, чириканье, свист заполнили все вокруг. Всевозможные формы, которые приняли сверкающие искры, брызнули феерическим фонтаном, празднуя освобождение. И где-то посреди всей этой какофонии до Степы донесся такой родной и такой знакомый женский голос. Селена! Его руки задрожали… Он …. Он…. Он же…. Победил?
– А-а-а-a-a-a!!!
Разноцветную радугу, заполнившую все вокруг, вдруг всколыхнуло. Радостный пересвист освобожденных душ, мельтешащих в поисках выхода, вдруг перекрыл рев. Нет, не рев – горестный вой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
