А если случилось — тебе-то что? Это не твое дело. Правильно тебе сказали — инициатива наказуема! Стой, где поставили, и жди!
Алина сжала стукнувшие друг о дружку зубы и огляделась по сторонам. Ей на глаза попался обломок толстой ветки, полузасыпанный листьями. Она схватила его, чуть поморщившись, — обломок оказался склизким и неприятным на ощупь — потом крепко сжала пальцы, взяв обломок наперевес, и решительно двинулась вперед, то и дело оглядываясь.
— …на!
Возглас был далеким, призрачным, и на мгновение Алина решила, что ей почудилось, но тут крик повторился — уже ближе, и в нем она отчетливо разобрала свое имя и обрадованно остановилась. Вскоре вдалеке мелькнуло белое пятно, пропало, появилось снова, а через какое-то время уже приобрело четкие очертания пробирающейся к ней сквозь заросли человеческой фигуры. Алина опустила руки, стараясь дышать ровно.
Когда Виталий выломился из зарослей, лицо его было спокойным — настолько спокойным, что это пугало, и Алина невольно сделала шаг назад.
— Разве я здесь сказал тебе стоять?! — ворчливо осведомился он, потом удивленно посмотрел на импровизированное оружие в ее руках. — Зачем тебе это дубье?
— Почему ты не отвечал? — сердито спросила Алина, проигнорировав оба вопроса. — И почему ты вернулся? Что-то увидел?
— Увидел… — мрачно ответил Виталий, еще раз взглянул на дубинку, и на мгновение по его губам вдруг скользнула странная, почти умиленная улыбка, которая тут же пропала, и лицо Воробьева стало еще более спокойным, даже уже скорее безжизненным. — Увидел я рыжик, чертову дорогу, а еще дальше, в пятнадцати метрах от нее увидел затылок Евсигнеева, которого оставил первым маяком.
— Как? — ошарашенно произнесла Алина.
— Так. Случилось то, чего я и опасался. Мы сделали круг. Мы шли по прямой, но сделали круг. Ничего не вышло. И, не хотелось бы, конечно тебя пугать, скорее всего не выйдет. Похоже, мы застряли тут, рыжик. И застряли надолго.
* * *
Все повторялось, все вращалось по кругу, как не видимое за низкими тучами солнце, спускающееся навстречу вечеру, как стрелки часов, небрежно сбрасывающие в прошлое минуту за минутой, как стеклянные цветы в одной из пустых комнат, бросающие на стены и потолок призрачные колыхающиеся тени, — все повторялось, и опять в подвале гудел возвращенный к жизни генератор, и они опять сидели в гостиной среди извивающихся спиралей сигаретного дыма, и снова на них была чужая одежда, и волосы их были влажными, а лица хмурыми и сосредоточенными на том, что каждый старательно скрывал за рассеянностью глаз и полоской сжатых губ, но теперь в гостиной, невзирая на жарко пылающий камин, витал холод, и в изгибах тел сидящих чувствовались растерянность и страх.
Жора, положив перед собой лист бумаги, что-то чертил на нем, бормотал: «Нет, так не получается…» — зачеркивал и снова принимался чертить. Олег, сидевший рядом, заглядывал ему через плечо, вкусно похрустывая маринованными огурчиками, которые извлекал пальцами прямо из банки. Банка уже была наполовину пустой, когда он, спохватившись, спросил:
— Кто-нибудь хочет?
Никто не хотел. Только Марина осуждающе сказала:
— Как можно вот так есть, когда…
— Очень просто можно есть! — буркнул Олег, уничтожая очередной огурчик. — От голодания ситуация не улучшится, кроме того, на сытый желудок думается гораздо… — он глубокомысленно покрутил в воздухе огрызком и засунул его в рот. Марину передернуло.
— Такое впечатление, что ты получаешь удовольствие от того, что происходит.
— Во-первых, я не мазохист, — кротко заметил Кривцов. — А во-вторых, что происходит? Ты можешь объяснить конкретно, что происходит? Я не могу. Но я знаю одно, что пока я жив-здоров, поэтому не собираюсь сидеть, как на собственных похоронах.
— Я не понимаю, — задумчиво пробормотал Жора, выводя на листке очередную закорючку. — Почему, идя прямо, мы все время делаем круг. Где бы мы не начинали идти, делаем круг и возвращаемся точнехонько туда, откуда начинали?! Ну один раз, ну два, но не все же время! Может, все-таки, попробовать еще раз?
— Мы и так убили на это целый день, — мрачно сказал Алексей, сминая в пальцах сигарету. — Кроме того, уже темнеет. И дождь не кончается. Мы все простудимся, а девчонки и подавно.
— Я лучше простужусь, чем останусь тут навечно! — подала голос Ольга, забравшаяся с ногами на диван. — Я не понимаю, почему у нас не получалось идти через лес прямо. Кто заставляет нас поворачивать и как такое вообще возможно сделать?! Только не надо мне снова впаривать про гипноз!
— Возможно, этот дом… — тихонько начала Кристина, но Харченко сердито махнула на нее рукой.
— Только не ты! У тебя в голове одна мистика!
— А у вас уже одна фантастика! — Марина поежилась и натянула на голые колени подол халата.
— Лучше уж фантастика, — заявила Алина, чья голова была замотана полотенцем. — Фантастика, все же, ближе к реальности, чем мистика! Между прочим, самолеты тоже когда-то были фантастикой.
— Неудачный пример! — заметил Виталий. — То машины, а это пространство.
— А если кто-то научился мутить с пространством? — Жора оторвал длинную полоску от своего листка и теперь задумчиво крутил его в пальцах. — Поставил нам ловушку, мы в нее приехали, и он ее захлопнул. И сидим мы теперь в отдельном мирке, где есть только лес, дорога и этот дом!
— Это невозможно! — тут же отреагировала Марина. Жора хмыкнул.
— С недавних пор слово «невозможно» мне начинает казаться довольно смешным. Я могу тебе сказать, что действительно невозможно. Невозможно нарисовать эту дорогу в плоскости. Такой фигуры не существует. Это не круг, не кривая, пересекающая сама себя. У нее нет пересечений. Это спираль, у которой конец совершенно непонятным образом вдруг становится началом. И мы так и не поняли, где у нее середина. Но конца у нее нет вообще.
— Куда же он девался?! — спросил Петр обвиняющим тоном, словно это были проделки самого Жоры. — Если это не круг, то должен быть конец! У всего он есть!
Вершинин невесело усмехнулся, потом взял полоску бумаги, повернул один ее конец на сто восемьдесят градусов, после чего прижал его к другому концу.
— Так же можно сказать, что все имеет не меньше, чем две стороны. Но вот это, — он покачал в воздухе странной бумажной фигурой, — называется кольцом Мебиуса. И если ты посмотришь внимательно, даже нет — проведешь пальцем для большей наглядности, то обнаружишь, что у него только одна сторона.
Петр подошел к нему и, примостившись рядом на ручке кресла, выполнил указание, после чего глубокомысленно сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
