Женщина расплатилась и ушла.
Я нагнулась к окошечку, сильно потянула носом… и ничего не почуяла.
Г. Башков смотрел на меня вопросительно.
— «Смену», пожалуйста!
Он задумчиво повел взглядом по полке — на витрине журнала не было, еще раз взглянул на меня и решительным жестом вытянул из-под прилавка портфель, порылся в нем и достал «Смену». Значит, он отобрал какие-то журналы для себя и вот уступил один из них мне.
Я только успела положить на тарелочку двадцать копеек, как тут же к окошечку протиснулась пара юных филателистов и потребовала кубинских марок. Я сказала «Спасибо!» и вернулась к машине.
Запоздало спохватилась, что не заговорила с киоскером, но уже не было ни уверенности, ни настроения возвращаться.
Максим тронул машину.
— Чем вы расстроены? — спросил он.
— Разве?… Не знаю. Может быть, просто устала на воздухе.
— Вы знаете этого киоскера?
— Первый раз вижу. Почему вы спросили?
— Вы так внимательно его рассматривали.
Тут мне нечего было возразить.
— А вот я его знаю.
Максим замолчал. А я уставилась на него, мне нужно было, чтобы он продолжал, но и просить его об этом не хотелось. Из бокового проезда с визгом выскочила «Аварийная». Максим тормознул резко, я сунулась носом в ветровое стекло.
— Извините, — сказал Максим.
Я свернула журнал в трубку… принюхалась к нему, потом еще раз. Максим взглянул вопросительно.
— Странно пахнет типографская краска.
Мне нужно было убедиться, я поднесла журнал к его лицу. Максим понюхал тоже.
— По-моему, это не краска. Скорее — духи. Или одеколон.
Я опустила журнал на колени.
— А кто этот киоскер?
— Бывший бухгалтер комбината. Он был экспертом-ревизором в комиссии, которая проверяла факты моего фельетона.
Максим высадил меня у подъезда. Сам он заходить не стал, а только помахал Петру Иванычу, который увидел нас с балкона, и уехал.
Я медленно поднималась по лестнице.
То и дело подносила «Смену» к лицу, принюхивалась к ней. И хотя уже не могла разобрать, пахло ли чем-то от обложки, но была уверена, что свой «запах "Шипра"» я нашла.
5
Петр Иваныч встретил меня у дверей.
— Что-то долго поднимались. Устали, наверное?
— Нет, задумалась.
— Есть над чем?
— Кто знает… Вот вам «Смена» с задачками.
— Спасибо. А вам звонили.
— Мужчина, надеюсь?
— К сожалению, женщина. Но пьяная.
— От нее пахло?
— Не знаю. Она говорила вот так…
Петр Иваныч довольно точно воспроизвел интонации голоса Аллаховой.
Я решила позвонить ей утром из автомата. Вечер у меня прошел в размышлениях. Я вышла на запах «Шипра», но не почувствовала уверенности, что Г. Башков — тот человек, которого я ищу.
Его открытое добропорядочное лицо, его улыбка, словом, весь его облик никак не увязывался у меня с мыслью, что этот человек мог открыть кран газовой плиты и уйти, оставив Валю Бессонову задыхаться в газовом чаду.
Я знала, что каждый следователь обычно приглядывается к внешности своего подследственного. Старается догадаться, что же он представляет собой на самом деле в отличие или в подтверждение того, что о себе говорит. Нигде и никому так много не врут, как следователю. И мало кому другому так важно суметь отличить правду от лжи. Вот здесь и может помочь та самая интуиция, о которой подполковник Свиридов говорил, что она должна помогать следователю находить факты, но не заменять их. Когда я смотрела в глаза Г. Башкову, моя интуиция не подсказывала мне ничего.
Чтобы убедиться в чем-то, мне придется встретиться, мне необходимо еще раз встретиться с Г. Башковым…
В одном у меня не было сомнения, что он второй муж Марии Семеновны. А если это так, можно надеяться, что интерес к женщинам у него еще не угас. На этом интересе я и решила построить свой расчет…
Утром я позвонила Аллаховой.
— Куда вы исчезли?— спросила она. — Тут мы соскучились без вас. Да и Валюшу надо бы помянуть…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Конечно, — поддержала я.
В таких случаях удобно говорить по телефону, собеседник не видит твоего лица.
— Приходите ко мне завтра после работы. На склад.
— Обязательно буду.
Вечером я начала готовиться к свиданию с киоскером с улицы Горской.
Надо было подумать о внешности, сделать ее внушающей надежды… Не рассчитывая на лицо, я решила выразить эту мысль дополнительными средствами — примерила свое самое нарядное платье, оно показалось мне излишне длинным, и я укоротила его на ладонь.
Чтобы придать себе студенческий облик, пришлось захватить старый портфельчик. Он плохо подходил к новому платью, но я начистила его сапожной щеткой, он приобрел вполне приличный вид.
Сверху я надела плащ, застегнула его на все пуговицы, а когда прибыла на склад, то постаралась незаметно переодеться в рабочий халат. Мне не хотелось, чтобы у Риты Петровны при виде моей броской внешности возникли какие-то дополнительные вопросы.
На остановку «Горская» я приехала к одиннадцати часам, — Рита Петровна отпустила меня «по студенческим делам».
В гардеробной Торгового института я сняла плащ — день был сравнительно теплый, а заведение Г. Башкова находилось неподалеку. Перед зеркалом в вестибюле слегка растрепала волосы, достала из портфельчика темные очки. Вызывающей походкой спустилась по лестнице на улицу. Встречные студенты сразу обратили на меня внимание — значит, моя внешность соответствовала задуманному.
Ещё издали я заметила римско-императорский профиль за стеклами киоска. На этот раз мне не нужно было прятаться, наоборот, я хотела, чтобы меня как следует разглядели.
И Башков сразу обратил на меня внимание. Мои глаза были скрыты за темными очками, он не видел, куда смотрю я, но я видела, куда смотрит он, — характеристика, данная ему Марией Семеновной, подтверждалась.
Я наклонилась к окошечку:
— Скажите, пожалуйста…
Я слегка протянула звук «а», считая, что такой подчеркнутый «московский акцент» привлечет ко мне внимание собеседника. Все было продумано заранее — и туалет, и поведение. Не было только режиссера, который мог бы все заранее прослушать и просмотреть. Пришлось положиться на внутреннее чутье.
Башков вряд ли узнал во мне вчерашнюю посетительницу, темные очки закрывали пол-лица, да и одежда на мне была совсем не та. Я видела совсем близко его серые, чуть навыкате, глаза, и сейчас они мне показались уже не такими добрыми.
— Я вас слушаю!— сказал он.
Да! Это был тот самый голос… Я ожидала его услышать, но тем не менее смешалась, с трудом справилась с волнением.
— У вас бывает чехословацкая «Фотография»?
— Уже была. К сожалению, — вся продана.
— Обидно. Я надеялась…
— Мало получаем, всего три экземпляра. А спрос — сами понимаете. Вы — фотограф?
— Что вы. Просто любительница. В «Фотографии» попадаются занятные снимки.
— Да, — согласился Г. Башков, — там часто попадаются интересные сюжеты. Весьма сожалею, но…
К киоску подошел молодой человек в вельветовой куртке с кожаными наплечниками, хмуро и вопросительно уставился на меня. Я отстранилась от окошечка, и Г. Башков сказал:
— Подождите минутку…
Молодой человек потребовал «Советский спорт», долго выскребал из кошелька копейки, потом еще раз осмотрел меня уже более снисходительно — и пошел к троллейбусной остановке.
Г. Башков снова повернулся ко мне:
— Если вы так интересуетесь, пожалуй, я принесу вам последний номер. Оставил его для себя.
— Право, боюсь вас затруднять…
— Пустое, чего ж там. Могу принести даже два номера, у меня сохранился и предыдущий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я посмотрела на него более внимательно, как бы впервые увидев в нем мужчину, а не безликого продавца газетного киоска. Это была дешевая игра, но здесь можно было не бояться пересолить. Я надеялась, что стареющий донжуан примет желаемое за возможное.
