Взбунтоваться Тенки не мог, боевой маг не по зубам адепту-малолетке. Опять же – пока что.
Но вот Ацу против Тенки взбунтоваться мог. Чем и воспользовался.
Сразу после кражи элхе заявил, что не желает больше повиноваться противозаконным идеям сокурсника. Это было предсказуемо, Тенки и так уж удивлялся, что тот не высказался раньше. Видно, история с кражей явилась последней каплей, переполнившей чашу терпения, хотя уже давно Тенки втихомолку ждал бури.
Буря случилась, вопреки ожиданиям нинъе, тихо и мирно. Просто – с неживым, как обычно, лицом сокурсник сообщил, что потакать развлечениями Тенки не намерен. Использование знаний, полученных в школе, не на защиту граждан, а вовсе против них, нарушение права частной собственности, неприкосновенности жилищ, воровство – выйди хоть малая доля этого на белый свет, и нинъе придётся распрощаться с Королевской школой.
Останавливать соученика Ацу не стал. Видимо, рассуждал, что тот и сам в состоянии принять правильное решение. Только отстранился и свёл к минимуму разговоры между ними. И с самого января словно видел в нинъе преступника, более того – опасного, невменяемого маньяка, стараясь каждой фразой будто осадить мерзавца.
Быть мерзавцем Тенки не нравилось.
Но дразнить Ацу – другое дело.
Жаль, нельзя было продолжать эту забаву вечно – сейчас на первый план вышли иные проблемы.
– Вот и закончился последний урок, ага? – Тенки глянул на застывшего под солнечными лучами сокурсника.
Ацу медленно кивнул.
– Определение, – прозвучало одно лишь слово.
– Трудно тебе, а? – усмехнулся нинъе.
Ацу сузил глаза, посмотрел на соученика строго:
– Ты хочешь сказать, что уже решился?
Тенки оскалился в улыбке, выставляя на обозрение все зубы.
– Боевая пара состоит из светлого и тёмного ведь, ага? – сказал, не спуская глаз с лица однокурсника. Ацу молчал.
Тенки усмехнулся шире:
– Выбирай светлого.
***
Адепта окликнули из канцелярской, когда он, покачиваясь на носках, интересовался доской объявлений и обозначенным на ней расписанием консультаций. Хоть последний урок завершился только что, Тенки посчитал нелишним составить планы на предстоящие две недели. Впрочем, пока ещё доска была пуста, ни строчки – зря Йисх разорялся и посылал их смотреть.
– Ли-диэ!
Нинъе обернулся.
– Есть письмо для вас, – улыбнулась ему женщина-секретарь, миловидная элхе средних лет. Имени её адепт не знал, да и встречал редко, но вот она, очевидно, его знала.
– Письмо? – удивился на миг Тенки. Потом сообразил: – Аксе, Валиссия? Семья Ли? Отправьте его обратно.
Никак не может мать уняться.
– Валиссия, – кивнула она, опустила взгляд на конверт. – «Одий Искан», – прочитала с мелодичным элхеским напевом.
– Одий? – кто это?
Или...
Как многие коренные жители столицы, секретарь-элхе не выговаривала букву «з»: в истинном элхеском её не было. Зато была во всеобщем и нинъеском.
Тенки схватил протянутое письмо – Озий!
Конверт и правда был подписан именем Искана. Хрен морской, сколько лет прошло! Сколько лет прошло с тех пор, когда они не то что виделись – последний раз слышали друг о друге?
Озий, как и Тенки, уехал из Аксе, оставив в деревне родителей; поселился в столице нинъеского княжества, Валиссе. Но обратный адрес указан деревенский – стало быть, старый товарищ вернулся в Аксе?
Нинъе распечатал конверт тут же, не отходя от стойки, за которой приветливо улыбалась секретарь. Глянул, усмехнулся – письмо пестрело ошибками. Интересно, что побудило давнего приятеля вдруг взяться за явно чуждые ему письменные принадлежности?
Дело оказалось в матери.
Та узнала, что Озий вернулся в Аксе и, видно, решила воспользоваться случаем. Заявилась к Исканам, потребовала от старшего сына, писал Озий, связаться с приятелем, велела передать Тенки «не выкаблучиваться» и отвечать на послания как следует.
Тенки поморщился. Мать и в самом деле считает сына идиотом, если полагает, что письмо друга заставит его образумиться.
Однако Озий не только передавал материнский приказ. Он также писал о том, что происходило в деревне, писал, словно взял на себя обязанность ознакомить Тенки со всеми изменениями в Аксе.
Местный богач купил ещё одну лодку и набирает команду. Тракт, проложенный через Аксе, всё разрастается, чаще появляются новые люди. В центре выкопали новый колодец, гораздо глубже прежнего – тот совсем пересох.
Тенки скользил глазами по строчкам, особо не вчитываясь.
«Алли», – зацепился взгляд, – «ребёнка». Вернулся, перечитал: «в октябре прошлого года». «Девка». Это кто девка, родилась девка?
Невольно выползла на губы дурацкая ухмылка, неожиданно искренняя: так Тенки теперь, получается, дядька? Нинъе снова хмыкнул, на этот раз как-то смущённо – не ожидал от себя подобных эмоций.
«Приструнить Алли». М-м? Это о чём? «По рукам»? «Ходят слухи»? Что за слухи? «Спит с кем попало»? Алли? Так свадьба-то была?!
Озий писал о серьёзном. Сквозь ошибки и полное отсутствие запятых, сквозь неуклюжий текст упорно вставал тревожный, предупреждающий тон. Приятель волновался, и это чувствовалось.
С упавшим сердцем Тенки быстро дочитал письмо до конца.
Прислонился к стене, запрокинул голову, закрыл глаза. Рука с зажатой бумагой опустилась. Слёз не было. Возмущения не было тоже. Только пустота.
Замуж Алли не вышла. Вернее всего, никакого жениха никогда и не было – Озий писал, что Алли давно уже повадилась спать с проезжающими через Аксе, то за деньги, то за побрякушки, то и вовсе – за просто так. Деревня судачила, кумушки шептались за спиной у девки Ли, всерьёз на неё никто не глядел, хотя некоторые из парней и соблазнялись.
Забавно. Тенки усмехнулся, не открывая глаз.
Его сестра была шлюхой, вот оно как.
– Ли-диэ, – выглянула женщина из канцелярии, заставляя его собраться, – вы в порядке? Плохо себя чувствуете?
– Спасибо, – ответил адепт через силу. – В порядке.
Отлепился от стены, поспешил подняться на второй этаж, вошёл в библиотеку – шагал быстро, мысли цеплялись за какую-то чушь. Ступеней в лестнице оказалось тридцать восемь – надо же, никогда не знал.
Сел за пустой стол и только тогда сообразил, что смял конверт, так сильно сжимались пальцы.
Озий писал не только о сестре. В июле Тенкина мать заявилась в единственный трактир Аксе и торжественно объявила, что отдаёт долг. Собравшихся эти слова заинтересовали: все знали, Ли пьёт не просыхая и любая монета в их доме идёт на алкоголь. Трактирщик уже отказал женщине несколько недель назад: он и надеяться почти перестал, что когда-то Ли заплатит по счетам; баба тогда вопила как оглашённая и чуть ли в волосы хозяину не вцепилась, хорошо, оттащили невменяемую. А тут вдруг пришла сама, да не снова в долг просить – с хвастливым: «Теперь-то вы все мне в ножки поклонитесь, денежка, чай, всем люба». И правда – денег у вдовы оказалось немерено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
