Поэтому мы предполагаем, что если бы к началу кампании австрийская армия была собрана не в одну, а в две главные группы у Ольмюца и Праги, то это значительно облегчило бы ее сосредоточение для решительной операции, довольствие, расквартирование и развертывание, независимо уже от стратегических преимуществ, которые с самого начала давало бы присутствие в Северной Богемии значительной массы войск. Точно так же мы не можем усмотреть выгод, которые создались бы для пруссаков, если бы, как рекомендует автор, более 200 000 человек было стиснуто в лесисто-болотистом районе Лаузица.
Вся кампания, безусловно, приобрела бы другой облик, и даже если бы пруссаки добились такой же победы, то поле сражений нам пришлось бы, вероятно, искать не на карте Богемии, а на карте Силезии. Присутствие прусской армии в Силезии должно было, безусловно, связывать в Богемии значительную часть австрийской армии – в действительности оно приковало к Богемии всю армию. Прямой путь на Вену и единственное железнодорожное сообщение, столь близко проходящее мимо Силезской границы, являлись соображениями более вескими, чем это, по-видимому, полагает автор.
Если в основу германского сосредоточения в одной группе принять размеры австрийского расквартирования, то оно растянулось бы по фронту от Торгау до Герлица, а в глубину до Берлина и Франкфурта-на-Одере.
Все доступные для войск дороги из этого обширного района в Богемию сходятся на перевалах через пограничный хребет в узком пространстве в пять миль между Румбургом и Фридландом. Отвесно падающие в Богемию склоны Шандаусских песчаниковых гор препятствуют всякому дальнейшему распространению. При наступлении через эту теснину головные дивизии могут столкнуться с противником, а следующие за ними на расстоянии двух-трех переходов не были бы в состоянии поддержать их.
Всякое тесное нагромождение больших масс уже само по себе является гнусной крайностью. Оно находит себе оправдание и является необходимым, когда оно ведет непосредственно к сражению. В присутствии противника разделяться опасно, но в то же время невозможно длительно оставаться сосредоточенными.
Трудной задачей искусного руководства армиями является сохранение масс в раздельной группировке при обеспечении возможности своевременного их сосредоточения.
Для этого нельзя дать общих правил; задача каждый раз будет являться иной.
Гельмут фон Мольтке О СТРАТЕГИИ [133]
Политика прибегает к войне для достижения своих целей; она оказывает решительное действие на ее начало и ее конец и оставляет за собой право – повышать свои требования во время самого хода войны или же довольствоваться меньшим результатом.
При такой неопределенности стратегия всегда может направлять свои стремления лишь на самую высокую цель, которую вообще только можно достигнуть при имеющихся средствах [134] . Таким путем стратегия лучше всего работает в руку политики, для целей последней; в ведении своих действий стратегия остается вполне независимой от политики.
Первой задачей стратегии является изготовка боевых средств, первое развертывание армий. При этом ей приходится учитывать многосторонние политические, географические и государственные соображения. Ошибка, допущенная в первоначальном сосредоточении армии, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании. Однако относящиеся к нему проекты могут быть обдуманы заранее и при предпосылке своевременной мобилизации и организованности перевозок должны безошибочно приводить к намеченным результатам.
Иначе обстоит дело с дальнейшими задачами стратегии: с использованием на войне подготовленных средств – с операциями.
Здесь наша воля очень скоро встречается с независимой от нас волей противника. Правда, мы можем последнюю поставить в известные рамки, если мы готовы и решились захватить инициативу, но сломить ее мы можем не иначе как при помощи средств тактики.
Материальные и моральные последствия всякого более или менее значительного боя имеют столь широкий захват, что в большинстве случаев создают совершенно изменившуюся обстановку, являющуюся новой базой для новых мероприятий. Ни один оперативный план не может хотя бы с некоторой достоверностью простираться за пределы первого столкновения с главными силами противника. Только профан может полагать, что ход кампании представляет логическое осуществление заранее очерченной, детально проработанной и до конца удерживаемой первоначальной идеи.
Конечно, полководец никогда не упускает из виду своей главной цели, несмотря на всю изменчивость обстоятельств, но пути, по которым он надеется ее достигнуть, никогда не могут быть с уверенностью установлены далеко вперед. Он обречен в течение всей кампании принимать целый ряд решений, вытекающих из обстановок, которые нельзя было заранее предвидеть. Таким образом, все следующие друг за другом акты войны не являются выполнением заранее обдуманного, а актами выявления воли [135] , руководимой военным тактом. Дело заключается в том, чтобы в каждом частном случае провидеть скрытое в тумане неизвестности положение вещей, правильно оценить имеющиеся данные, разгадать неизвестные, быстро принять решение и затем энергичнее и безошибочно приводить его в исполнение.
В задаче с одной известной и одной неизвестной величинами – собственной волей и волей противника – выдвигаются еще факторы третьего порядка, которых совершенно невозможно заранее предусмотреть: погода, болезни и железнодорожные катастрофы, недоразумения и ошибки, одним словом, все явления, которые именуют случайностью, роком или предопределением свыше, но которые человек не создает и на которые его власть не распространяется. И тем не менее ведение войны не находится во власти слепого произвола. Теория вероятности могла бы подсчитать, что в конечном счете все эти случайности столь же часто идут во вред или на пользу как одной, так и другой стороне, и полководец, который в каждом частном случае отдает если не наилучшие, то все же разумные распоряжения, всегда имеет шансы достигнуть цели.
Ясно как на ладони, что для этого недостаточно теоретических знаний; здесь для свободного проявления на практике, для творчества в искусстве открывается простор свойствам духа и характера, вышколенным, правда, военной подготовкой и руководимым опытом, будь последний почерпан из военной истории или из самой жизни.
Репутацию полководца прежде всего, конечно, устанавливает успех. Но какую роль в нем играют его действительные заслуги, определить необычайно трудно. Перед непреодолимой силой обстоятельств сгибаются даже лучшие люди, и столь же часто обстоятельства возносят и посредственность. Но преимущественно продолжительное счастье выпадает дельным людям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
