Решение о корректировке плана кампании далось Сталину тем легче, что победы начала 1945 г. обеспечили вполне благоприятный расклад сил в переговорах с союзниками о судьбах послевоенного мира. Этот вопрос встал в конце 1944 г. в связи с продвижением Красной армии на Балканы и успешным наступлением западных союзников во Франции и Италии. В октябре 1944 г. в Москву на встречу со Сталиным прилетел Черчилль. Он заговорил о разделении сфер влияния в Европе, прежде всего на Балканах. Сталина вряд ли смутил этот политический цинизм. Он согласился с тем, что «Англия должна иметь право решающего голоса в Греции»[709], и принял предложение о выделении западной доли влияния в Румынии, Венгрии, Болгарии и Югославии. Эти страны, в отличие от Греции, попадали под контроль СССР силою военных обстоятельств. Именно это имело для Сталина решающее значение.
Гораздо более острым был в конце 1944 г. польский вопрос, который Черчилль также внес в повестку московских переговоров. К этому времени СССР порвал отношения с официальным польским правительством в лондонской эмиграции и продвигал к власти свое прокоммунистическое правительство. Британцы и американцы всячески противились этому. 1 августа 1944 г. ввиду приближения Красной армии польское правительство в эмиграции организовало восстание в Варшаве. Расчет был очевиден: захватить власть в столице до прихода советских сил и следовавших в их обозе новых польских властей. Однако необходимых сил для реализации этого плана не оказалось. Красная армия по разным причинам приостановила наступление. Нацисты потопили восстание в крови. Этот трагический эпизод стал причиной острых разногласий между Сталиным и союзниками, которые обвиняли его в намеренном неоказании помощи. Обвинения в немалой степени, хотя вряд ли полностью, были справедливыми. Однако у Сталина была своя правда, и он не собирался уступать. В конце концов, лондонские поляки организовали восстание вовсе не для того, чтобы помочь Сталину, – почему же Сталин должен был помогать им?
Отягощенная проблемами, но все еще сплоченная общим врагом, «большая тройка» встретилась в Крыму в феврале 1945 г. Этот чудесный уголок Советского Союза сравнительно недавно был освобожден от нацистов и лежал в руинах. Не жалея усилий и средств, хозяева в рекордные сроки создали посреди разрухи островки благополучия – резиденции для трех лидеров и их многочисленной свиты. Особое внимание уделялось безопасности. Воздушное пространство надежно прикрывалось от возможных налетов вражеской авиации. В короткие сроки возвели мощные бомбоубежища. Совсем недавно вычищенный массовыми арестами и депортациями Крым подвергся дополнительной чистке. Проводились облавы и аресты «подозрительных элементов». Охрана была огромной. Только Сталина помимо его обычных телохранителей оберегали 100 дополнительных оперативных работников и 500 солдат из войск НКВД[710].
В преддверии победы на встрече в Крыму предстояло решить ряд неотложных вопросов. Речь шла о Германии, новых границах Европы, о послевоенном устройстве мира. Намерения Сталина и его союзников были в общем просты: каждый хотел получить как можно больше, хотя по-разному собирался распорядиться тем, что получит. Однако пока шла война и союзники зависели друг от друга, нужно было договариваться, корректируя свои претензии применительно к военно-политическим реалиям. По многим вопросам удалось достичь компромисса. Были определены зоны оккупации Германии, намечены основные принципы создания Организации Объединенных Наций. СССР закрепил за собой новые территории за счет Польши (Западная Украина и Белоруссия), а Польша за счет немецких земель расширялась на запад. В обмен на обещание вступить в войну с Японией Сталин добился согласия на расширение советских дальневосточных границ и восстановление позиций в Северном Китае.
Однако над встречей в Крыму витали очертания не только будущего мира, но и надвигавшейся холодной войны. По поводу Польши фактически ни к каким компромиссам прийти не удалось. Сталин твердо решил поставить эту страну под контроль прокоммунистического правительства, сделав союзникам формальные уступки. Не вполне ясными остались перспективы репараций с Германии, к которым Сталин проявлял особый интерес. Возможно, еще больше, чем разногласия политиков, о пропасти, разделявшей союзников, свидетельствовали меры, предпринимаемые в Крыму советской госбезопасностью. Многолюдный десант западных делегаций определенно оценивался как вражеское проникновение. Корабли союзников, доставившие различные грузы для конференции, были окружены круглосуточными дозорами. Под жесткий контроль НКВД попадали моряки, получавшие увольнения на сушу. «Весь агентурный аппарат проинструктирован и нацелен на выявление характера связи иностранцев с военнослужащими порта и гражданскими лицами. Особенно тщательно проинструктирована женская агентура из числа окружения», – говорилось в одном из докладов руководства НКВД[711]. Можно только догадываться, что имелось в виду под инструктажем «женской агентуры».
После Ялтинской встречи недоверие Сталина к союзникам усилилось, что существенно повлияло на советские военные планы. Части вермахта явно предпочитали сдаваться на Западе и не ослабляли сопротивления на востоке. Сталин вполне мог опасаться если не сепаратного мира, то каких-то сепаратных соглашений союзников и немцев. Осознавая скорый разгром нацизма, каждый понимал, какое значение для послевоенного расклада сил и политической конфигурации будущей Европы имело продвижение союзных армий в эти последние решающие месяцы. Переговоры в Берне в марте 1945 г. уполномоченных разведки США с нацистскими представителями о капитуляции немцев в Италии могли только усилить подозрения Сталина.
Бернский инцидент разворачивался на фоне других конфликтов, в частности вокруг польского правительства. Именно поэтому он превратился в повод для открытой демонстрации недовольства союзников друг другом. После долгих пререканий 3 апреля 1945 г. Сталин направил Рузвельту резкое послание, в котором ставился вопрос о самой возможности «сохранения и укрепления доверия между нашими странами». Как показали архивы, это письмо, в отличие от большинства других, Сталин полностью написал сам, более того, при повторной правке сделал свой текст еще более жестким[712]. Рузвельт, в принципе настроенный на сотрудничество со Сталиным, ответил сдержанно. В ответе, который Сталин получил 13 апреля 1945 г., бернский инцидент был назван «незначительным недоразумением», который «поблек и отошел в прошлое»[713]. Это была одна из последних политических акций Рузвельта, в какой-то мере его завещание по вопросам взаимоотношений с СССР. 12 апреля президент умер. Сталин, судя по всему, был действительно опечален этой потерей. Однако новые неотложные военно-дипломатические дела очень быстро захватили его внимание.
