заботимся друг о друге и трудимся ради нашего общего блага. И ты — одна из нас. Вспомни это.
— Я сильная! — взвизгнула она, задергавшись еще активнее. — Я сильнее! Я вожак, а не он!
— Ты сильна, — согласился Эберн и осторожно пододвинулся к ней. — Но ты используешь эту силу только для себя. А мы должны быть едины.
— И я поведу единую стаю! Я докажу, что достойна! Я убью его, я займу его место!
— Мы не стая, — терпеливо повторил эмиссар. — Нам не нужен сильный вожак. У нас есть мудрые наставники, заботливые воспитатели и опытные командиры. На них держится наша община.
Консалия содрогнулась, протяжно застонала и притихла. Она молча сидела, уставившись пустым взглядом в землю. Ей остается только признать поражение, но с этого поражения начнется новая борьба — борьба с собой.
— Я знаю, что ты чувствуешь, — Эберн все же протянул руку и погладил фра-гатляур по голове. — Тебя смутили пробудившиеся инстинкты. Здесь нет твоей вины. Ты справилась. Ты молодец… Но дальше будет еще тяжелее. Я помогу тебе. А затем мы поможем всему нашему народу. Хорошо?
Крохотная слезинка побежала по черной мордочке пантеры, скользя по мягкой шерсти и огибая кровавые пятна. В душе Консалии все спуталось. Она всегда считала себя униженной и обделенной — неприглядный окрас, предвзятое отношение на службе, непрекращающееся соперничество с более сильными и рослыми гвардейцами, вечная неудовлетворенность своими достижениями и тщетные попытки опровергнуть стереотипы общественности Атланской империи.
Только это уже в прошлом. Оказавшись посреди природы на столь долгий срок, она смогла освободиться от всех условностей, почувствовать силу и стать той, кем должна быть! Но…
— Неужели я не права? — прошептала Консалия. — Отчего мне так плохо?
— Ты на распутье. Ты понимаешь, что вернуться к прежней жизни невозможно, а жить по-новому, всецело отдавшись гатляурскому естеству, страшно. Но есть и третий путь.
— Какой?
— Иной. Верный, — заявил эмиссар, поднимаясь на ноги. — Тот, на котором наш народ вновь станет собой, вернувшись в лоно природы. Будет непросто, от многого придется отказаться… Но не от общины. Мы обязаны сохранить ее, чтобы не опуститься до уровня дикой стаи. Ибо община — главная ценность нашей культуры, делающая из нас гатляуров, а не зверей.
Консалия подняла на него полные слез глаза:
— И я тоже смогу стать собой?
— Конечно, — улыбнулся Эберн. — Как только мы вернемся в Камиен, я сразу же поговорю с Абеларом. А затем мы все вместе определим наше будущее. Лучшее будущее.
— Спасибо… Простите меня.
— Главное, что ты обнаружила свои слабости. Не позволяй им снова взять верх над тобой.
Тревога окончательно рассеялась. Деревья снисходительно смотрели на гатляуров сверху вниз и лениво покачивали ветвями, пропуская настырные ветра сквозь густую листву. В охотничьих угодьях воцарилось спокойствие, облаченное в скромные одеяния из пышущей свежестью зелени и ярких лучей солнца, слишком долго пребывавшего в плену туч. Хотелось бы, чтобы весь мир был столь же умиротворенным и прекрасным. Увы, желания тут ничего не значат.
— Я рад, что ты вернулась, девочка, — прорычал Вилбер, поморщившись от боли в шее.
Консалия посмотрела на командира, устало прислонившегося спиной к дереву. Ее глаза испуганно расширились, как только она заметила глубокие раны на его теле. Как будто не веря, что эти жуткие отметины оставили ее когти и клыки, фра-гатляур вновь осторожно слизнула кровь со своей мордочки. На вкус отвратительно. Даже хуже, чем осознание собственного проступка, который… А, собственно, в чем именно она была не права?..
«Какой мерзкий зуд! — поморщился Эберн, пытаясь почесаться сквозь легкий кожаный доспех. — Надо помыться. Хотя если о нем не думать, то он сам пройдет».
Однако неприятное ощущение становилось только сильнее. И дело явно не во въевшейся в кожу грязи. Значит, где-то рядом враг? Одержимый?
— Вилбер, — позвал эмиссар.
— Что? — откликнулся раненый гатляур. Видимо, он не почуял никакой угрозы.
«Раны мешают ему сосредоточиться, — понял Эберн, настороженно глядя по сторонам. — А вот Консалия напряглась. Она тоже что-то заметила».
Тревога нарастала.
— Тебе не кажется, что…
— Да, верно, — прорычал Вилбер и повернулся к бойцам, до сих пор крепко державшим лейтенанта: — Хватит уже. Развяжите ей руки. И отпустите.
Эмиссар замер, почувствовав, как шерсть на загривке встала дыбом.
— Нет! — воскликнул он.
Но слишком поздно.
— Не смей им приказывать! — Консалия бросилась вперед, едва ощутив ослабшую хватку. — Я у них главная! Я их вожак, а не ты! Я вожак!
Даже Эберн не успел среагировать на внезапный рывок. Он не ожидал, что фра-гатляур вновь впадет в ярость. Ее душевное расстройство оказалось тяжелее, чем предполагалось. Момент, когда Консалию еще можно было спасти, уже упущен.
«Я совершил ошибку, — признал эмиссар, с трудом проталкивая свое тело сквозь загустевший из-за застывшего времени воздух. — Бедная девочка…»
Но даже если бы Эберн был готов, он все равно не успел бы перехватить лейтенанта, обратившуюся стремительной пантерой. Поэтому ему оставалось только наблюдать, как она губит саму себя.
Ее целью был Вилбер. Командир гвардии до сих пор стоял у дерева и не имел ни единой возможности отступить или увернуться. Выход очевиден — использовать силу противника и победить.
Рыжий гатляур инстинктивно выхватил тесак и шагнул навстречу Консалии. Ей уже не остановиться в своем броске. Траектория известна, момент рассчитан. Она налетит грудью прямо на острие клинка. Прием прост и привычен. Движения точны и смертоносны. Все отработано до мелочей.
С таким раскладом Вилбер не может потерпеть поражение. Даже от нее. От фра-гатляур из его общины…
— Нет.
Рука с тесаком опустилась. В следующее мгновение черная молния врезалась в командира гвардии. Он отшатнулся обратно к дереву, издав короткий хриплый рык, и печально усмехнулся, почувствовав, как клыки Консалии впились в прокушенную шею.
«Прости меня, девочка. Я чуть не убил тебя. Прости…» — янтарь в глазах Вилбера помутнел и застыл, навсегда сковав внутри себя потухшие желтые искры. Борьба благородного воина и свирепого зверя в его взгляде подошла к концу. Но победила только смерть.
Сердце бешено стучало в груди Консалии, разгоняя по венам эйфорию долгожданного свершения. Она наконец-то стала той, кем должна была стать. Она доказала свою силу. Теперь она — вожак стаи! И никто не посмеет оспаривать ее главенство. Никто! Ни растерянные бойцы, ни любой другой гатляур, какой бы породы он ни был и какое бы положение в общине ни занимал. Даже Абелар не осмелится воспротивиться воле истинного вожака, не говоря уж про…
Эберн вонзил кинжал ей в спину. Не будучи полностью уверенным в том, что попал в сердце, эмиссар резко выдернул клинок и ударил еще раз.
Консалия
