— Я их не вижу, у меня ничего нет.
Тогда Жане спрашивает подсознание Люси:
— Вы видите листы?
— Да, вижу.
— Почему не передали их мне?
— А я их не видела.
Установив не без удивления существование второго сознания, проявляющегося в автоматическом письме Люси, Жане однажды вступил с ним в разговор в тот момент, когда ее нормальная личность была занята беседой с другим лицом:
— Слышите ли вы меня?
— Нет! (Отвечает она письменно.)
— Но ведь нужно слышать, чтобы отвечать?
— Да, конечно.
— Тогда, как же вы делаете это?
— Я не знаю.
— Но нужно же, чтобы был кто-нибудь, кто слышал меня?
— Да.
— Кто же это?
— Другая, а не Люси.
— Ах, другое лицо. Хотите, чтобы мы дали ей какое-нибудь имя?
— Да, да, это будет удобнее.
— Ну, хорошо, Андриена. Андриена, слышите ли вы меня?
— Да.
Можно заметить, что вторая личность имеет дело с ощущениями, которыми не пользуется первая: вторая личность говорит, что кто-то колет Люси в руку или прикасается к мизинцу, между тем как сама Люси давно уже утратила всякую тактильную чувствительность. Вторая личность видит предметы, которых обычное сознание Люси давно не замечает в силу отрицательного внушения. Она видит и отличает крестики и цифры на листах; она же пользуется для движения всеми доставшимися ей ощущениями. В самом деле, мы знаем, что одно и то же движение может быть выполнено различным образом, при помощи образов либо зрительных, либо кинестезических.
Люси может писать только при помощи зрительных образов: она наклоняет голову и все время следит глазами за пером и бумагой. Ее вторая личность, Адриена, существующая одновременно с первой, пишет, не глядя на бумагу, потому что пользуется для письма кинестезическими образами. У каждой личности есть свой способ действий, точно так же, как и свой способ мышления (Жане, 1913, с. 304).
Впадая в сомнамбулизм, пациент заявляет, что это не совсем он, а кто-то другой. Так заявила Роза. На вопрос Жане: «Кто вы?» — она отвечала: «Это все-таки я, но не совсем та же».
Люси говорила: «Это я, Люси, но вы меня не изменили». Люси, изменение которой было слишком велико, не узнавала себя в сомнамбулизме, изменив имя на Андриену.
N., считая себя сначала лишь изменившейся, вскоре заявила, что она — другое лицо. «Кто же вы такая?» — спросил Жане. «Не знаю… я думаю, что это больная». Не останавливаясь на этом странном ответе, который, пожалуй, не так нелеп, Жане ее спросил: «Как вас зовут?»
Ей вздумалось назвать себя Нише. Этим именем ее называли в раннем детстве, и теперь она присвоила его в сомнамбулизме.
Доктор М. Жибер рассказывает, что 30-летняя женщина, которую он загипнотизировал, говорила о себе как о малолетней Лили.
Говорят, нельзя быть слугой двух господ. Раздвоение одного существа на две и три личности опровергает эту мысль и часто приводит к возникновению курьезных ситуаций. Однажды легендарная пациентка Жане Леони, засыпая в железнодорожном вагоне, впала во второе состояние. Через некоторое время Леони-2 захотела выйти из вагона за «этой бедной Леони-1», которая, по ее словам, осталась на предыдущей станции и «которую нужно предупредить». Когда Жане показал Леони-2 портрет Леони-1, она гневно воскликнула: «Почему она взяла мою шляпу? Возмутительно, что кто-то одевается, как я».
Когда Леони приезжала в Гавр, Жане должен был здороваться поочередно с тремя заключенными в ней лицами, которые забавным образом проявляли чувства. Нет смысла останавливаться на этой истории, так как читатель может сам догадаться, что может произойти при подобном расщеплении личности.
Леони ничего не знала о Леонтине. Леонтина знала о Леони все. Леонтина приписывала все переживаемое ею в состоянии гипносомнамбулизма себе, связывая все части в длинную историю, а «доброй и глупой» Леони — все, что происходило в часы бодрствования. Долго Жане не мог понять одну несообразность: по словам Леони, у нее были муж и дети, но Леонтина признавала, что дети у нее «тоже» есть, а мужа приписывала одной Леони. В конце концов ситуация прояснилась: своим раздроблением семейство обязано недомыслию первых гипнотизеров, которые, как говорит Жане, «со смелостью, достойной нашей эпохи», превратили Леони в Леонтину как раз перед родами, не удосужившись представить новому существу ее мужа.
Леонтину можно было не только разбудить и превратить в Леони, но и усыпить снова. И тогда на свет появлялась Леони № 3, как называл ее Жане. Характером она походила на Леони, но свое тождество с нею отрицала. «Это не я, — по-прежнему говорила она. — Леони добрая женщина, только уж очень глупа». Леонтину она тоже знала, но просила их друг с другом не смешивать. «Как вы можете находить во мне сходство с этим полоумным существом! — возмущалась она. — К счастью, между нами нет ничего общего. Мы только знакомы» (Жане, 1913, с. 123).
Попадая во второе состояние, Леони уверяла, что зовут ее не Леони, а Леонтина. «Эта добрая женщина, — говорила она про Леони, — не я: она слишком глупа». Леони ее раздражала, тем не менее она относилась к ней снисходительно. Как-то раз, после того как превращение произошло спонтанно, Жане получил от нее письмо. На первой странице было короткое послание, написанное серьезно и почтительно. Леони сообщала, что нездорова, последние дни чувствует себя неважно и что с каждым днем ей все хуже и хуже. Подписалась своим настоящим именем: Леони Б. На другой стороне письма стиль разительно отличался. «Мой дорогой господин, — говорилось в нем, — я должна вам сказать, что Леони меня очень мучит: она не может спать; она харкает кровью; она вредит мне; я намерена ее погубить; она надоедает мне; я тоже больна. От преданной вам Леонтины».
Такого рода письма участились, и Жане удалось случайно застать Леони за очередным письмом. «Она стояла около стола и держала в руке свое вязание, лицо было совершенно спокойно, глаза устремлены в пространство. Она напевала вполголоса деревенскую песенку, между тем как ее рука быстро и как бы украдкой писала». На вопрос Жане, что она делает, был получен ответ: «Я целый день вяжу не отрываясь». Таким образом, ее эпистолярные упражнения происходили подобно бессознательным действиям, совершаемым как бы по рассеянности.
Пьер Жане говорит, что вторая личность Леони, пишущая эти письма, разумна в своих проявлениях. Она обладает также хорошей памятью и проявляет рассудительность в обыкновенных житейских суждениях. Жане приводит пример ее бессознательной проницательности. Подсознательная личность однажды заметила, что Леони после состояния «рассеянности» разрывала написанные вторым «Я» бумажки, если последние оставались у нее на глазах. Как сохранить их? Как-то вторая личность, написав письмо, спрятала его в альбом для фотографий. В этом альбоме была раньше фотография д-ра М. Жибера, которая в силу ассоциации приводила Леони в гипносомнамбулизм. Несмотря на то что Жане вынул фотографию из альбома, она продолжала оказывать на нее воздействие. Вторая личность, следовательно, была уверена, что Леони не сможет прикоснуться к этим письмам, раз они находятся в альбоме. Все эти рассуждения протекали не в гипносомнамбулизме, а наяву, но подсознательно: пока Леони напевала и мечтала, ее руки, повинуясь как бы чужой воле, принимали всякие предосторожности против нее самой (Жане, 1913, с. 256).
Пьер Жане пишет, что, по-видимому, сознательная жизнь его больных (Люси, Леони, Розы и Мари) слагается из трех параллельных слоев, лежащих один под другим. В обычном состоянии у них существуют все три слоя: первый является нормальным сознанием, два других — группой более или менее ассоциированных между собой ощущений и действий, которые совершенно не осознаются разговаривающим с ними лицом. Когда одна из них находится в первичном состоянии, первый слой прерывается и появляется второй, принося с собой все воспоминания, приобретенные ими за время подпольного существования. Когда они переходят во вторичное состояние, второй слой прерывается в свою очередь, уступая место третьему, который образует всю сознательную жизнь. После пробуждения верхние слои появляются в обратном порядке.
Психологическая сущность автоматизма заключается в том, что собственная психическая продукция оценивается загипнотизированными как им не принадлежащая. Часть психической продукции загипнотизированного получает в его сознании не зависящее от его воли, самостоятельное, автономное существование. «Автоматичность» тех или иных психических актов, поступков и т. п. обозначает их внесознательность в силу их привычности, рефлекторности и прочего. С этой точки зрения правильнее было бы говорить о дезавтоматизации психических процессов в гипнозе. Автоматизированные психические акты — это не значит не воспринимаемые. Они лишь не апперцептируются[143] сознанием. Как сказал Л. А. Антонович: «Иметь ощущения и знать, что мы их имеем, — это две вещи разные» (Антонович, 1945, с. 151).
