Есть еще одна трудность в самонаблюдении: «Я-деятель» и «Я-наблюдатель» не могут существовать мирно и независимо друг от друга. «Я-деятель» постоянно захватывает «Я-наблюдателя», и это прекращает самоанализ, начинается человеческая страсть. Последняя искажает, блокирует процесс самопостижения, который делается уже больше по памяти. Происходит психологическая реконструкция, в рамках которой получается не столько интроспекция, сколько ретроспекция. Таким образом, интроспекция имеет много недостатков как метод научного исследования.
Французский философ Кондильяк, один из основоположников ассоционизма в психологии, развивший сенсуалистическую теорию познания: ощущения — единственный источник знаний, — намереваясь анализировать человеческую психику, придумал остроумный способ, чтобы, с одной стороны, осветить, с другой — упростить сложные явления сознания. Кондильяк представил себе одушевленную статую, способную испытывать все эмоции и понимать все мысли, но не содержащую вначале ни одной из них. В эту абсолютно пустую психику он хотел вводить одно за другим отдельные ощущения. Придуманный способ является прекрасным научным методом: множество перемежающихся явлений мешают нам распознать их взаимоотношения и взаимозависимости, но если мы одним мановением волшебной палочки уничтожим все эти явления и воспроизведем в абсолютной пустоте только один факт, то сможем легко оценить его значение и вытекающие из него последствия, так как последние будут развиваться на наших глазах.
Этот идеальный научный метод Кондильяк пытался применить к изучению психических явлений. К сожалению, метод оказался совершенно неприменим, так как философ не работал в Сальпетриере и не имел ни сомнамбул, ни статуй, о которых говорил, и, естественно, не мог свести сознание к его элементарным явлениям. Поэтому он поставил опыты лишь в своем воображении: вместо того чтобы обращаться с вопросом к сомнамбулам и ждать ответа, он сам сочинял вопросы и ответы, то есть вместо анализа предложил нам нечто искусственное.
Эксперимент, о котором мечтал и не смог реализовать Кондильяк, в наше время можно осуществить. Мы можем иметь настоящие живые статуи, сознание которых свободно от всяких мыслей. В такое сознание можно вводить отдельные явления и наблюдать его дальнейшее развитие. «В решении задач, которые стоят перед психофизиологией и психотерапией в изучении бессознательного, роль сомнамбулизма как метода исследования приобретает первостепенное значение» (Рожнов, 1979, с. 166).
«Гипнотизм является прекрасным инструментом, — писал еще в середине XIX века французский ученый Филипс (настоящее имя Дюран де Гро), — для изучения психологических явлений, он дает нам возможность заставлять работать отдельно различные отделы психической сферы, выделить основные ее элементы и составлять из них желательные для нас комбинации, он представляет экспериментальную основу для психологии и дает начало новой науке экспериментальной психологии» (Philips, 1855). Известно, что для изучения морского дна производится зондирование (бросают зонд и вытягивают на борт корабля образцы). Таким способом можно открыть, какова биологическая жизнь в океанических глубинах. В гипнозе происходит нечто подобное: бросают так называемый зонд в глубину человеческой души и извлекают поступки, которые дают возможность определить нравственность и то таинственное, что скрыто от нас.
Гипносомнамбулизм стал неоценимым инструментом экспериментальной психологии, изучающей бессознательное. С его помощью мы получаем зонд для психологического исследования глубинных пластов сознания, что дает возможность проверить профессиональную пригодность и характерологические особенности тех, кто работает в экстремальной ситуации: диспетчеров, авиаторов, космонавтов, военных. Иначе говоря, сомнамбулизм подобен смотровому окну, через которое мы можем изучать структуру личности, ее защитные установки. И в этом его непреходящее значение, ибо «то, что мы знаем о себе, — это лишь небольшая часть того, каковы мы на самом деле» (Шерток).
Фридрих Ницше не верил в возможность самопознания. Он высказал пессимистическую мысль, что наше собственное «Я» хорошо от нас скрыто и «из всех залежей сокровищ ты выкопаешь свое „Я“ последним». Сомнения философа развеял физиолог. Практика Анри Бони дала ему основание заявить, что есть способ «выкопать» свое «Я». «Гипнотическое внушение, — говорит он, — в состоянии вывести наружу во всей наготе то нравственное „Я“, которое дремлет в глубине нашей души, и раскрыть то, что скрыто даже от самого индивидуума». Это утверждение заставляет усомниться в словах Гераклита: «Границ души тебе не отыскать, по какому бы пути ты ни пошел: столь глубока ее мера».
Нам кажется, что предложение Бони — единственно верный способ следовать заповеди Дельфийского оракула: «Познай себя». Позаимствуем у Бони пример, который интересен с двух сторон. С точки зрения сопротивления внушению он показывает, до каких преступлений можно дойти при помощи гипносомнамбулического внушения. С точки зрения исследования человеческой души он выявляет глубину морального падения. Опыт Бони любопытен, ибо известно, что самое сложное для личности — познать и изменить себя.
Анри Бони гипнотизирует г-жу А. Е. в присутствии ее подруги: «Слушайте хорошенько, вы пойдете в столовую и возьмете в шкафу серебряную ложку. Из боязни, что ее найдут у вас, спрячете ложку в карман своей подруги, но так, чтобы она не заметила. Вы не будете помнить, что я это сказал, даже если вас будут допрашивать. Вы ничего не будете знать об этом инциденте». А. Е. идет к буфету, берет ложку и не возвращается. «Что ты там делаешь?» — спрашивает ее подруга. «Я? Ничего!» — Она делает вид, что чем-то занимается. Поскольку вторая часть внушения не осуществилась, Бони ее дегипнотизировал, чтобы узнать причину неудачи. Но она ничего не помнит и удивлена его расспросами. Тогда он вновь ее гипнотизирует и спрашивает: «Что вы сейчас сделали?» — «Я украла серебряную ложку». — «Для чего?» — «Не знаю». — «Знаете ли вы, что это очень нехорошо?» — «Я не могла поступить иначе, это не моя вина, что-то заставило меня это сделать». — «Что вы сделали с ложкой?» — «Положила в свой пакет». — «Почему не положили в карман подруги?» — «Я не хотела, чтобы ее заподозрили, украла ведь я и вся вина падает на меня. Только я должна отвечать за это». — «Что вы в дальнейшем намерены сделать с ложкой?» — «я не оставлю ее у себя, не хочу пользоваться краденым. Я, скорее всего, выброшу ее». Подруга А. Е., Н. А., говорит Бони, что никогда не оказалась бы в подобном положении и не поддалась бы такому внушению. Анри Бони обрадовался представившейся возможности провести дополнительный эксперимент и предложил ей испытать себя. Ему было интересно сравнить результаты непосредственного внушения в гипнозе и при постгипнотическом внушении. Она в свою очередь предупредила его, что употребит все усилия, чтобы противостоять внушению. Бони гипнотизирует ее и внушает: «После выхода из гипноза вы возьмете ту же ложечку и спрячете в свой карман. Как бы сильно вы ни сопротивлялись, вы будете не в состоянии поступить вопреки моему внушению».
Анри Бони выводит ее из гипноза, и на его глазах разыгрывается любопытная сцена внутренней борьбы, происходящей в ее уме. Весьма выразительное и подвижное лицо Н. А. отражает весь ход жестокой борьбы между ее волей и властью сделанного ей внушения. Ее черные глаза выражают всю сосредоточенность мысли, занятой идеей воровства, которая водворилась в ее уме, при этом на лице — выражение мрачной решимости. Ожесточенная борьба между добром и злом была непродолжительной. Н. А. поднимается со своего кресла, и по ее суровой, несколько жестокой внешности видно, что она приняла решение. Она идет к окну, останавливается на мгновение, вновь идет, снова останавливается, затем идет прямо к буфету, отворяет его, берет ложку и прячет в карман. В этот момент следы недавней внутренней борьбы исчезают, ее лицо принимает свое обычное выражение. Она спокойна, слегка улыбается. Бони заходит в столовую и спрашивает: «Что вы здесь делаете?» — «Ничего!» — «Что вы только что сделали?» — «Ничего», — отвечает она с самым невинным видом. Он смотрит на нее и внушает:
— Спите! — Она засыпает.
— Что вы только что сделали?
— Я украла серебряную ложку.
— Зачем?
— Я не могла поступить иначе.
Последний вопрос Бони: «Что вы сделаете с ложкой?» — «Я оставлю ложку себе и унесу домой». Вновь Бони выводит ее из гипноза. Она, естественно, ничего не помнит и очень удивилась, когда он сообщил, что она взяла серебряную ложку, как и ее подруга. Казалось бы, у двух одинаково воспитанных подруг взгляды на мораль не должны различаться. Между тем опыт Бони показывает, что это не так: у одной подруги моральные устои крепче, чем у другой.
