class="p1">И вот как он огляделся, мне не понравилось. Он оглядывался так, словно искал поддержки. У кого-то там, в глубине леса. И поэтому я сказал:
— Да все нормально, я тут все детство проходил. Чагинск ведь на юге, правильно?
Я указал на юг.
— Ну да, на юге… А дождь…
— А дождя мы не боимся, — сказал я. — Наоборот, приятно, после такой жары, освежающе.
— Я тоже дождь люблю, — заявил Роман и вышвырнул пустую бутылку в сторону. — Я из Карелии, там все время дождь.
И просвистел, как он поет и танцует под дождем и снова и снова от этого счастлив.
— Вы это точно серьезно? — водитель сунул руки в карманы. — Решили пешком обратно?
— Да все нормально, — зевнул я. — Погулять охота, а заблудиться не заблудимся, у нас же компас.
Роман показал компас.
Водитель думал. А Роман настороженно чесал левую руку.
Остальных видно не было.
Водитель не мог придумать, что ему сказать. Роман шарил глазами по сторонам. Я трогал пальцем камень в кармане и пытался понять, что сейчас про нас думает этот мужик. Что городские мудаки не знают, чем еще себя занять, лишь бы не работать. Что городские мудаки накурились в сторонке и теперь их неслабо кроет. Что городские придурки — настоящие придурки, нравится им вдоль и поперек шастать по лесу.
— Что-то я все-таки не понимаю, — водитель пожал плечами. — В чем проблема-то? Почему ехать не хотите?
Маялся чего-то водитель, объевшись хлебом.
— Да ни в чем, — сказал я. — Погулять решили. Я три дня в больнице провалялся, хочу хвоей подышать, а то голова раскалывается.
— Пятнадцать километров, — повторил водитель.
Мы промолчали.
— Ну ладно, — пожал он плечами. — Ваше дело. Тут просеки везде, не заблудитесь, наверное…
— Не заблудимся, — заверил я. — Здесь захочешь — не заблудишься.
— Правильно, — согласился водитель. — Тогда я пойду.
— Угу, — кивнул Роман.
— А то развезет дороги, не вылезем… Сейчас все трактора на стройке, автобус не вытащить. Бывайте…
— До свиданья, — сказал я.
Водитель пошагал в сторону юга.
— Валим отсюда! — процедил Роман. — Скорее! Скорее! Валим!
Роман быстро пошагал на север.
Это все напоминало сюрреалистическую настольную игру, что-то вроде «Винкеля». Мы по очереди кидали кости, нам выпадали одни шестерки, из-за чего мы то и дело проскакивали мимо финиша, начинали сначала и снова бежали по кругу.
Я утомился от этой игры, но остановиться не получалось, по какой-то причине мы бросали и бросали кости и брели через лес, через реки, заходили в «Чагу» и в «Растебяку», снова бросали и снова брели. Минут через десять мы выбрели к очередной противопожарной борозде.
— Опять канава… — поморщился Роман. — Они тут везде, что ли? Куда ни пойди, везде канава… Видел, как он знаки подавал? Водила?
— Ты думаешь, подавал?
— Точно.
Роман пристально оглядывал лес. Обычный пустой лес.
— Этот водила сразу мне не понравился, — приговаривал Роман. — Вчера дед водил, он каждый день водил, а этого я в первый раз сегодня видел, я сразу понял… Рожа у него хитрая…
Тут у всех рожи хитрые, подумал я.
— Они хотели нас грохнуть, — неожиданно заключил Роман. — Я почти в этом не сомневаюсь.
— Зачем? — спросил я.
Роман не ответил.
— Я не знаю… Возможно, мы что-то узнали. Мы же… Мы бухали с этим ментом… с Федором… Он по пьяни мог проболтаться о чем-нибудь.
Я попытался вспомнить, но не получилось, вспомнил рожу Федьки и то, как он ожегся шашлыком.
— Вроде бы он ничего не говорил… ничего такого, во всяком случае.
— Ты сейчас можешь этого не понимать, — пояснил Роман. — Но потом поймешь! Может, через год. И чтобы ты этого не понял, тебя решили убрать.
Роман произнес это так серьезно, что я насторожился сильнее. Не от того, что меня собрались шлепнуть неопознанные леспромхозовцы, а от того, что стал опасаться за Романа. Пока я лежал в беспамятстве в районной больнице доктора Салахова, Роман пережил определенные потрясения и теперь не полностью адекватен.
— Мы что-то явно узнали, но мы не знаем, что мы узнали, — повторил Роман. — А вот когда мы поймем…
Роман угрожающе сощурился.
— Ну хорошо, — не стал я спорить. — Может, ты и прав. Предлагаешь на них напасть?
Роман не предлагал напасть на мужиков, а предлагал потихоньку двигать домой. Я хотел сказать, что пятнадцать километров по лесу для таких, как мы, — это до вечера не управиться, но…
Мне этот водитель тоже не нравился. Поэтому мы двинулись на юг вдоль борозды и через полчаса оказались на просеке. Однако Роман сказал, что по просеке идти опасно, могут подстеречь, надо все-таки через лес. Я возразил, что в лесу подстерегут еще проще, в лесу подстеречь как нефиг делать, а по дороге может поехать грибник какой-нибудь или лесник, в случае чего подбросит. Роман стал думать.
— Ты прав, — сказал он. — Они не ждут, что мы по просеке пойдем…
Мы двинулись по просеке. Роман молчал, напряженно всматриваясь в пространство перед собой и то и дело оглядываясь. Я не всматривался. То есть умеренно всматривался. Я, разумеется, понимал, что вокруг происходит нечто странное, но это странное вполне укладывалось в логическое пространство уездного бешенства, и уже здесь, внутри этого поля, не происходило ничего экстраординарного.
Я проспал три дня после того, как не был укушен мышью, это да. Но ведь медсестра вполне могла перепутать пузырьки и вместо живительного витаминного коктейля вкатить мне тройную дозу снотворного — вот и три дня, хорошо, что не четыре.
И куда-то пропал Хазин, как раз укушенный. Я был больше чем уверен, что Хазин спутался с администрацией. А Крыков, скорее всего, действительно свалил, и Хазина уговорили на его место, так что он загружен работой, День города… скоро.
Меня выселили из гостиницы, поселив бабу с теодолитом, такое сплошь и рядом.
Романа выселили из гостиницы, поместив вместо него инженера-связиста. Роман нервничает.
Теперь мы живем у Снаткиной. И что делать дальше?
Я думал. Во-первых, книга. Я же должен дописать книгу «Чагинск: земля перги и чаги», она востребована читателями, читатели ждут ее. Во-вторых…
Что во-вторых, я не знал. Если книга пошла в отмену, то мне здесь особо делать нечего, надо возвращаться. Есть два перспективных проекта; один перспективный, если Чагинск накроется — я не очень расстроюсь, наоборот, обрадуюсь, меня достал Чагинск, я устал от него, он не такой, каким я его помнил.
Через два часа прогулки Роман скис, стал останавливаться чаще: вытряхнуть камушек, завязать шнурки, посидеть на сухаре. Я тоже устал, ноги после больницы дрожали. К тому же было ясно, что мы заблудились. Мы несколько раз поворачивали
