чистый и прекрасный голос, завораживающий, как голос Калилы. Словно во сне, увидала я брата на одной из лестниц – той, что с перилами из латуни. За руку его держал могучий воин с венцом на челе.
– Зулкаис, – печально молвил Калила, – Аллах противится нашему союзу. Но Иблис, которого ты видишь перед собой, предлагает нам свою защиту. Делай, как он велит, и следуй путем, который он укажет.
Я проснулась, обуреваемая исступленным мужеством, схватила свечу и, не усомнившись ни на миг, немедля принялась карабкаться по лестнице с латунными перилами. Ступеньки будто множились у меня под ногами, но решимость не покидала меня, и в конце концов я добралась до огромного квадратного зала, где пол был вымощен мрамором цвета человеческой плоти, пронизанным кровяными сосудами прожилок. Стены этой кошмарной обители скрывались за огромными кипами ковров, разнообразнейших видов и неисчислимых расцветок, и кипы эти медленно двигались туда-сюда, будто их перетаскивали с места на место несчастные, сгибающиеся под невыносимой ношей. Повсюду стояли черные ларцы, запертые стальными, обагренными кровью замками. Из-под крышек одних доносилось тихое шипение, из-под крышек других – стоны, крики и металлический лязг. Я подумала, что это кричат дэвы и ифриты. Содрогнувшись от ужаса, я бросилась вперед, тем паче что мне показалось, будто кто-то из них зовет меня по имени. Залу не было конца и края, и он вовсе не был квадратным, как я подумала вначале. Стены его расходились в стороны, как во сне. Неощутимо, будто под воздействием некоего заклятья, он становился все страшнее и страшнее. Мрамор под ногами приобрел синевато-багровый оттенок и напоминал теперь кожу трупа, прожилки потемнели, точно свернувшаяся в жилах кровь, то и дело попадались жуткие пятна, похожие на синяки и кровоподтеки от ударов железной булавы. Вокруг в укутанную тьмой вышину поднимались колонны, превосходящие высотой те, что украшали дворцы древних египетских царей, и моя свеча не могла развеять эту тьму. Убегающие вдаль стены скрывал колыхающийся голубоватый туман, словно бы воспаривший из подземных глубин, и пламя свечи горестно трепетало, когда его пытались задуть вырывавшиеся из недр влажные вздохи.
Мне пришлось призвать на помощь всю свою решимость и со всей возможной ясностью нарисовать перед мысленным взором образ возлюбленного Калилы – только тогда смогла я двинуться дальше. Все больше пугали меня невероятные размеры зала и его страшное убранство. Слабость завладела моими чувствами и членами, и я едва удерживала в руке свечу, не говоря уже о том, чтобы поднять ее повыше и рассмотреть валяющиеся вокруг необычайные сокровища. Впрочем, я сумела разглядеть, что там стояли открытые сундуки, битком набитые драгоценными камнями и золотыми украшениями, несомненно древними, но не утратившими блеска, и потому решила, что наконец попала в сокровищницу Омультакоса – того самого джинна, которому доверили свои богатства владыки-колдуны. Но вскоре меня начали одолевать сомнения, ибо я заметила ужасающий беспорядок, царивший в ларцах: среди самоцветов попадались иссохшие человеческие пальцы и другие кладбищенские диковинки, иногда они даже лежали в отдельных ковчежцах из чеканного серебра, словно тоже были редкой драгоценностью. Еще я заметила, что некоторые сундуки покрупнее были на самом деле древнеегипетскими саркофагами и их до краев заполняли черепа, мумифицированные ноги и руки и золотые монеты. Туда-сюда между ними ползали молочно-белые змеи без чешуи – в пасти они несли сияющие каменья и обломки костей и складывали их в те сундуки, где еще оставалось место.
При виде всех этих ужасов, испускающих затхлое зловоние, меня охватила смертельная слабость, но я стряхнула ее, заметив вдруг необычайное явление: кто-то с изумительной ловкостью и проворством спускался по одной из колонн, капитель которой терялась во мраке; на мгновение мне показалось, что это Пальмолаз. Ловкач молниеносно спрыгнул на пол, распрямился, и я поняла свою ошибку. Почти неимоверным усилием удалось мне сдержать рвущийся из груди безумный хохот, ибо явившийся предо мной более всего напоминал шелудивого павиана с торчавшей клоками шерстью. У него были лысый череп и безбородое лицо, как у древних жрецов, нарисованные сурьмой брови и большущие мушки на подбородке. Вокруг талии на поясе из человеческих кишок болталась большая дырявая торба, напоминающая формой желудок, а из прорех торчали не поддающиеся описанию вещи. Но удивительнее всего был длинный хвост, пылающий неугасимым пламенем; этим хвостом, будто факелом, необычайное существо взмахнуло прямо перед моим носом.
Вспомнив наставления Пальмолаза, я сумела сдержать рвущееся наружу веселье, напустила на себя серьезный вид и взирала на пришельца молча. То, несомненно, было разумное решение. Омультакос, а ведь это был именно он, обратился ко мне гулким и мрачным голосом, который никак не вязался с его нелепой внешностью:
– Принцесса, тебе нет больше нужды тащить эту огромную свечу, которая оттягивает тебе руки. Мой хвост горит неугасимым огнем, он послужит светильником нам обоим.
Джинн указал на полупустой саркофаг и нетерпеливо махнул лапой, приказывая поместить свечу там: ее следовало поставить прямо, чтобы воск не запятнал хранившиеся там диковинки.
– В награду за твое упорство и за то, что ты решилась явиться в темный подземный лабиринт, я покажу тебе многочисленные сокровища, собранные за те годы, что я был их хранителем. К лежащим здесь богатствам владык-колдунов, которые и сами по себе исключительны, я успел присовокупить многие другие вещицы, поразившие меня своей редкостью. Стоит признать, что Иблис в своих подземных залах скопил гораздо более обширную коллекцию земных богатств, но осмелюсь предположить, что мое собрание в некотором роде изысканнее. К примеру, в этом саркофаге среди других останков, принадлежавших когда-то писаным красавицам, хранится бедренная кость самой Билкис.
Он помахал над саркофагом ярко горящим хвостом, а потом с видом одновременно гордым и несуразным повел меня дальше. Показывая мне все новые и новые сокровища, Омультакос задержался подле небольшого ларца из позеленевший бронзы, в котором лежал бурый порошок; джинн ухватил щепотку, поднес ее к носу, вдохнул и громко расчихался. Закончив, он заметил с большим удовлетворением:
– Насколько мне известно, ни один чихательный порошок на свете не сравнится с этим, изготовленным из мумий древних бальзамировщиков.
Изумление и отвращение мешались во мне с диким желанием расхохотаться; снова и снова приходилось с превеликим трудом сдерживаться. Омультакос показывал мне бесчисленные экспонаты сокровищницы, освещая их своим неугасимым тыловым пламенником, и перед моим взором представали все новые и новые перлы праха и тлена. Голосом замогильным, но преисполненным гордости джинн разглагольствовал об их истории и бывших владельцах. Вдобавок он показал мне несколько музыкальных инструментов, которые сам изготовил в часы праздности. Помню, что там были лютни, сделанные из женских ребер и
