такими, какие
они есть, а не то, какой у них цвет кожи или откуда они родом. Мы учили тебя отстаивать
то, что правильно, даже когда это трудно».
Я помню все случаи, когда папа отводил меня в сторону после хоккейной тренировки, напоминая мне, что я должен включить в игру новичка, который пытается не отставать.
Или, когда мама приглашала коллег на ужин, хотя они были не так финансово
стабильными, как мы.
«Я помню», - мягко говорю я. «Вы с мамой всегда следили за тем, чтобы мы с Лили
понимали важность принятия и доброты».
Папа улыбается, в его глазах светится гордость. «И благодаря этому ты вырос
невероятным молодым человеком, сынок. Никогда не забывай об этом». Он берет мое
плечо, его мозолистая ладонь шершаво прижимается к моей рубашке.
«Но теперь пришло время применить эти ценности на практике. Тебе нужно будет стать
его опорой, когда люди не смогут увидеть дальше цвета его кожи».
Мысль о том, что кто-то будет плохо обращается с Эллиотом, судит его на основании
чего-то поверхностного, заставляет мою кровь кипеть.
«Я сделаю это, папа. Я не позволю никому проявлять неуважение к Эллиоту. Ни здесь, ни
где бы то ни было. Он слишком много значит для меня».
Отец кивает, довольный. «Я знаю, что ты этого не сделаешь, сын. Ты Гуннарсон до конца.
Мы отстаиваем свои убеждения и защищаем тех, кого любим».
Любовь.
Это слово звучит в моем сознании и проникает в трещины и щели моего сердца. Может ли
это быть тем, что я чувствую? Это всепоглощающее, захватывающее дух крадущееся, переворачивающее мир чувство, которое я испытываю к Эллиоту. Неужели это любовь?
Я думаю о том, как учащается мой пульс, когда он входит в комнату.
Как я улыбаюсь, когда он одаривает меня своей редкой и драгоценной улыбкой.
Даже о том, как у меня подкашиваются колени каждый раз, когда он доводит меня до
оргазма.
Святые угодники! Я влюблен в Эллиота.
И это не может быть более очевидным.
Глава тридцать два
ЭЛЛИОТ
У некоторых людей есть шестое чувство. У меня есть чувство Жерарда, и прямо сейчас я
чувствую, что Жерард не со мной в постели. Открыв глаза, я замечаю, что его сторона
кровати пуста. Я проверяю, насколько она холодная – она чуть теплая. Он ушел совсем
недавно.
Перевернувшись на спину, я осматриваю детскую спальню Жерарда. Три стены завешаны
хоккейными плакатами, и суперзвезды НХЛ смотрят на меня с яростной решимостью.
Боже, меня окружает целая армия Жерардов. Только все они менее красивы.
На единственной голой стене - полка, уставленная чучелами животных, видавших лучшие
дни. У одних нет глаз, у других шерсть свалялась. Некоторые были измяты почти до
смерти. Я представляю, как юный Жерард сжимает их в объятиях посреди ночи, его и без
того огромные руки сжимают их крошечные тела в смертельной хватке. Очаровательно.
Мой взгляд падает на пробковую доску под полкой, переполненную фотографиями.
Школьные друзья Жерарда ухмыляются мне в ответ. Все они держат руки вскинуты вверх
в классическом знаке «держись свободнее». О, само воплощение беззаботной юности.
Звук шагов в коридоре отвлекает меня от моих мыслей. Я сажусь, распахивается дверь, и
передо мной предстает Жерард без рубашки, с розовым полотенцем, низко наброшенным
на бедра. Его волосы влажные после душа и слегка завиваются на концах.
«Доброе утро, солнышко». Он закрывает дверь и почесывает голову. «Я столкнулся с
отцом, когда выходил из душа. Он хочет, чтобы ты встретился с ним в его кабинете
внизу».
Я тут же начинаю волноваться, задаваясь вопросом, почему его отец хочет видеть меня в
своем кабинете. Меня никогда раньше не вызывали в кабинет. Даже в старших классах
школе. Я был наименее проблемным человеком. Я и сейчас такой. Я не сделал ничего
такого, за что стоило бы видеть его в кабинете.
Жерард в замешательстве пересекает комнату и садится на край кровати. «Почему ты
выглядишь так, будто тебя сейчас вырвет?»
«Твой отец хочет поговорить со мной. Наедине. Без твоего присутствия в качестве
буфера».
Что, если он скажет мне, что я недостаточно хорош для Жерарда? Что, если он скажет, что
наши отношения - это этап, и Жерард скоро это переживет? Что если он запретит нам
встречаться?
Мои мысли крутятся быстрее торнадо, каждый сценарий более катастрофичный, чем
предыдущий. Я настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как Жерард
ползет по кровати, пока он не оказывается прямо передо мной, его лицо в нескольких
дюймах от моего.
«Привет, - мягко говорит он, его дыхание согревает мою кожу. «Перестань волноваться.
Мой отец любит тебя. Наверное, он просто хочет сказать тебе, что надеется увидеть тебя
на Рождество».
Прежде чем я успеваю возразить, Жерард наклоняется и целует меня, его губы мягко и
настойчиво прижимаются к моим. Я растворяюсь в поцелуе, и мое беспокойство исчезает
как туман в лучах утреннего солнца.
Он смещает свой вес, прижимая меня обратно к подушкам. Полотенце соскальзывает с его
бедер, превращаясь в кучу махровой ткани на кровати.
Я позволяю своим рукам блуждать по гладкой поверхности его спины, наслаждаясь
ощущением его теплой кожи под кончиками пальцев, когда его язык пробирается в мой
рот.
Мы настолько погрузились друг в друга, что не услышали, как открылась дверь. И только
когда комнату наполняет резкий вздох, мы резко отстраняемся друг от друга и
поворачиваем головы в сторону звука.
В дверях стоит совершенно потрясенная мама Жерарда.
«Святые сникерсы!» вскрикивает Жерард, пытаясь прикрыться полотенцем. В спешке он
теряет равновесие и кувыркается с кровати, приземляясь на пол с сильным грохотом.
Мое лицо пылает от смущения, когда я натягиваю плед до подбородка, желая исчезнуть
под ним навсегда.
К моему полному изумлению, она смеется. Сначала это было легкое хихиканье, затем
перерастает в громкий смех, сотрясающий все ее тело. Слезы текут по ее лицу, она
хватается за живот, задыхаясь.
Жерард выглядывает из-за кровати, очаровательно хмурясь. «Мама! Я знаю, что больше
не живу здесь, но неужели ты забыла, как стучать?»
