Ингвар уехал, взяв с Косухина еще одно обещание – не заниматься политикой. Степа согласился, скрепя сердце. Впрочем, в первые дни они просто осматривали огромный город – скученные кварталы Шахджеханабада, многочисленные руины и не менее многочисленные храмы. Юркие мальчишки, поднаторевшие в искусстве гидов, провели их на вершину красного минарета Кутб-Минар, показали Жемчужную Мечеть императора Аурангзеба, поводили по закоулкам белокупольной Соборной мечети. Несколько раз Степа и Арцеулов прошлись по роскошно отстроенным кварталам нового Дели и даже пообедали, благо средства позволяли, в знаменитом ресторане «Могол».
Осмотр можно было продолжать еще долго, но Косухин взбунтовался, заявив, что уже сыт памятниками местного мракобесия и монументами колониальной экспансии. Ростиславу пришлось ходить по Дели в одиночестве, но вскоре интерес пропал и у него. Вокруг все было слишком чужим. Арцеулов впервые понял, что ностальгия – это действительно болезнь. Лекарств от этой беды не было. Русская колония в Дели, и без того немногочисленная, за годы войны разъехалась, и даже в здешних библиотеках нельзя было найти русскую книжку. Оставалось читать британские газеты, выискивая среди вороха пестрых новостей короткие сообщения о событиях на далекой Родине.
Косухина он видал лишь вечерами, а иногда и раз в несколько суток. Степе было не до ностальгии – он наконец-то нашел себе дело. Миллионный Дели ничем не напоминал замшелый Морадабад, и красный командир с головой окунулся в местную жизнь. Степа ожидал, что найдет здесь если не сплоченную партию индийских большевиков, то хотя бы отчаянных революционеров-бомбистов, готовых положить свои молодые индийские жизни за освобождение родной земли. По большевистскому Степиному разумению, время баррикад в Индии уже наступило. По всему Дели повторяли слово «Амритсар». Это название было на слуху в уличной толпе, красовалось на плакатах, пестрело в газетных заголовках и в неровных строчках листовок. Помог Арцеулов, пересказавший Степе содержание читанных им газетных статей.
…В пенджабском городе Амритсаре доблестный британский генерал О'Дайер расстрелял безоружную демонстрацию, уложив на мостовую более тысячи человек. Вызванный для отчета в Лондон, он был награжден почетным золотым оружием с бриллиантами…
Арцеулов, и сам не восторгавшийся подобным геройством, постарался объяснить Косухину, что все не так просто. Газеты писали о провокаторах среди демонстрантов, об угрозе бунта и погромов. Но Степа не хотел слушать, окончательно убедившись, что великие вожди Революции правы. Даже здесь, вдали от бестолковой российской жизни, цивилизованные британцы ведут себя не лучше романовских держиморд! И Степа ждал баррикад.
Но баррикад не было. Сквозь мешанину непонятных слов Косухин улавливал название какого-то «Индийского Конгресса», который призывал всех индусов воздерживаться от насилия и протестовать мирно. Люди собирались, шумели – и расходились. В одной из листовок, принесенных Степой после очередного похода по бурлящим улицам, содержалось совершенно бессмысленное предложение – не покупать британских товаров, что, по мысли какого-то Ганди, не иначе местного Федоровича, должно было разом подорвать британский империализм. Впрочем, подумав, Степа отверг подобное сравнение. Вражина-Федорович хоть и был из уклонистов уклонист, но все же имел твердую руку, и когда бросал бомбу, то редко промахивался. А вот Ганди… Нет, индийский пролетариат и вкупе с ним трудовое крестьянство оказались явно не на высоте! Косухин махнул рукой – и захотел обратно в Россию.
Но вот с этим было трудно. Ингвар, заехавший в Дели в середине марта, лишь развел руками, посоветовав ждать. Трудность была не только в том, чтобы уехать. Ни у Степы, ни у капитана не осталось ни единого клочка бумаги с печатью, а без документов нечего и надеяться на то, чтобы доехать до Европы. Горячий Косухин уже стал подумывать о побеге. Смущало лишь слово, данное художнику. Да и как бежать, было совершенно неясно.
Арцеулов, поразмышляв несколько дней, однажды утром, ничего не сказав Степе, убежавшему послушать уклониста Ганди, надел для пущей солидности пиджак и направился в канцелярию вице-короля. Сам вице-король его, конечно, не принял, да капитан на это и не надеялся. Зато ему достаточно быстро организовали встречу с пожилым и весьма респектабельным английским чиновником, который был сед, упитан и покрыт «вечным» колониальным загаром.
Англичанин оказался вполне осведомлен о деле «мистера Арцеулова и мистера Косухина». Он доброжелательно улыбнулся, сообщив, что вопрос решается, и когда-нибудь в конце концов вероятно будет решен. Капитан сдержался, попросив уточнить, но англичанин лишь развел руками и пояснил, что это все, что он может сказать, как официальное лицо.
Намек был понят, и Ростислав поинтересовался, что загорелый толстяк может сообщить неофициально. Англичанин вновь улыбнулся, а затем вполне искренним тоном поинтересовался, куда, собственно, спешить двоим русским? Насколько он, толстяк, осведомлен, они располагают определенными средствами, не бедствуют – а значит, ничего не мешает им пожить несколько месяцев вдали от ставшей такой негостеприимной отчизны.
В этом, конечно, был свой резон. Арцеулов невольно задумался, а толстяк, вновь подчеркнув, что говорит в данный момент как лицо исключительно частное, заметил, что у британских властей тоже есть свой резон. Никто не считает двух российских офицеров, занесенных войной в Индию, шпионами. Более того, британские власти сочувствуют борцам против большевизма, но… Но у всех имеются личные обстоятельства – семьи, служебное положение, будущая пенсия, и никто не желает брать на себя ответственность разрешить «мистеру Арцеулову и мистеру Косухину» покинуть Индию. Мало ли что может решить Лондон? К тому же некоторые служащие (тут капитан вспомнил господина Фиц-Роя) до сих пор уверены, что русские являются носителями некоей чрезвычайно важной информации…
Оставалось поблагодарить за откровенность и откланяться, но что-то задержало Арцеулова. Он еще раз посмотрел на уютно устроившегося в кресле толстяка, олицетворявшего собой ненавистную всем нормальным людям канцелярскую мудрость – и заметил то, на что не обратил внимания прежде. На левой щеке англичанина белел шрам, вместо двух пальцев правой руки, мизинца и безымянного, торчали короткие обрубки, а на зеленом кителе сверкал скромный знак военного ордена. И капитан, с бесцеремонностью фронтовика указав на искалеченную кисть, а затем на орден, спросил – «где?»
Лицо толстяка изменилось, как-то сразу помолодев, стало суровым и жестким. Он коротко бросил: «Кабул» – и капитан вспомнил стихи Киплинга о городе Кабуле на реке Кабул, в которой тонет британский эскадрон, а уцелевшие выхватывают сабли и мчатся в горящий мятежом город…
И Ростислав сказал англичанину то, о чем говорить не собирался. Что он поедет из Индии не в Париж и не в Нью-Йорк, чтобы обживаться на чужой земле и мучаться ностальгией. Он поспешит в Россию. В Крыму, на последнем клочке свободной русской земли, генерал Врангель собирает уцелевших. А ему, капитану Арцеулову, собственно больше незачем жить на этой земле, и если искалеченный на афганской войне англичанин – офицер и дворянин, то он должен понять.
Толстяк долго молчал, а затем совершенно спокойным тоном поинтересовался, такого же ли мнения господин Косухин? Арцеулову на миг стало жарко. Да, красный командир Косухин того же мнения – он спешит в Россию, в ряды Рачьей и Собачьей! Сказать об этом британцу? Степу не расстреляют, но иерусалимский барон Лейба Бронштейн долго не увидит в своем кагале одного из далеко не худших красных командиров.
…Был еще один резон – уже без всяких Бронштейнов. Капитан не верил, что те, кто пытался убить Степу под Иркутском и в Шекар-Гомпе, оставят парня в покое. В красной Рэсэфэсэрии Косухина ничего хорошего не ожидало. Достаточно сейчас, сию минуту, сказать несколько слов – и Степан останется в живых. Британская каталажка – не сахар, но не помрет же он там! Посидит – может, поумнеет…
Да, в этом был резон. Все казалось логичным и правильным, особенно с точки зрения столь уважаемой и ценимой самим же Косухиным «классовой борьбы», но…
Капитан спокойно, даже с достоинством, объяснил англичанину, что его спутник, Степан Иванович Косухин, не менее его спешит на фронт – и он готов ручаться за это словом дворянина. Арцеулов говорил чистую правду, ибо лишь тюремные решетки удержали бы Степу от желания примкнуть к ордам Лейбы Бронштейна.
Англичанин кивнул, а затем заметил, что бюрократия, наряду с очевидными недостатками, имеет и определенные преимущества. Например, будь у мистера Арцеулова и у мистера Косухина российские заграничные паспорта, у британских властей не осталось бы формальных оснований не выпускать их за пределы Англо-Индийской империи. И он почти уверен, что им удастся спокойно взять билеты на пароход. Предваряя неизбежный вопрос, толстяк пояснил, что паспорта выдавал российский консул, который вот уже год как покинул Индию. Зато в Бомбее проживает член консульской миссии по фамилии фон Денике, который работает в торговой фирме «Керал Ист». Конечно, этот фон Денике не имеет права выдавать заграничные паспорта. Но у него – совершенно случайно – могут храниться бланки, уже подписанные консулом. И он – тоже совершенно случайно – может уступить их за соответствующую мзду. А чтобы эта мзда оказалась действительно соответствующей, достаточно намекнуть, что за этот год он уже дважды проделал эту операцию. Для таких целей лучше всего нанять юриста – и не англичанина, а индуса…
