При этих условиях не совсем ясно, к чему сводится коллегиальность епископов, провозглашенная Вторым Ватиканским Собором, раз собор этот подтверждает постановления Первого Ватиканского Собора. Неясно также, что имеет в виду Догматическое Постановление, утверждая, что епископы имеют «власть собственную, обычную и непосредственную», осуществляемую ими «от имени Христа» в их епархиях. «Им всецело преданы пастырские полномочия, говорится в Постановлении; их не следует рассматривать как наместников Римских епископов, так как они осуществляют власть свою собственную и являются в действительности главами народов, которыми они руководят». Это прекрасные слова, но как тогда согласовать власть епископов в их епархиях с той «обычной и непосредственной юрисдикцией во всех отдельных церквах», которой также обладает Римский епископ согласно догмату Первого Ватиканского Собора? Следует ли признать, что в этом пункте существует противоречие между Первым и Вторым Ватиканским Собором или же что Второй собор устанавливает в одном и том же месте две непосредственных и обычных юрисдикции: епископскую и папскую, что противоречит основам канонического церковного строя? Все это крайне противоречиво и неясно. Однако есть в этом и нечто положительное: епархиальные епископы уже не рассматриваются как простые наместники папы, каковыми они обычно стали после Первого Ватиканского Собора.
Отметим в третьей главе еще несколько мест, привлекающих внимание православного читателя. Сакраментальность епископата вызывает у него серьезные сомнения. Это учение новое. Православные верят в таинство священства, полнота которого принадлежит епископской степени, а не в таинство епископства, понимаемого как нечто отдельное от других степеней священства. Несомненно, что епископская хиротония, как справедливо замечает Постановление «О Церкви», дает «полномочия учительства и управления». Однако причина этого не в том, что она — новое таинство, а в том, что в ней полнота таинства. При логике развития догматов, присущей римо–католичеству, можно даже опасаться, что «сакраментальность епископства» на следующем соборе будет дополнена «сакраментальностью папства». В другом месте этой главы упоминаются древние патриаршие Церкви и за ними признаются известные права. Это хорошо, но мы бы предпочли, чтобы говорилось вообще об автокефальных Церквах, сгруппированных в иерархическом порядке по признаку чести, по существу же равных между собою. Следует также приветствовать упоминание, хотя и краткое и скромное, епископских конференций, могущих в будущем оказаться ростками автокефальных Церквей, и их роли в осуществлении коллегиальности. К сожалению, этим исчерпывается все, что мы можем сказать положительного о третьей главе Догматического Постановления.
Перейдем теперь к следующим главам: «Миряне», «Монахи», «Всеобщее призвание к святости». Они в общем хороши, и с православной точки зрения возражений на них мало. Хорошо, что Постановление «О Церкви» говорит о мирянах, что оно дает им место в Церкви, настаивает на том, что к святости призваны все христиане, восхваляя в то же время монашескую жизнь. Можно только пожалеть, что монашество оно основывает на сомнительном учении о так называемых «евангельских советах», которые трудно согласовать со всеобщим призванием к святости и совершенству. Жаль также, что духовная жизнь представляется здесь исключительно в своих западных формах и при помощи схоластических выражений и никак не отражается святоотеческая духовная жизнь Востока, которая и в наше время жива в православном мире, с ее пониманием обожения человека благодатью. Можно также спросить себя, возможно ли и желательно ли всецело институализировать монашество, чтобы поставить его на службу Церкви, как это предлагает Постановление «О Церкви».
Седьмая глава об эсхатологическом характере Церкви на земле и ее единстве с Церковью небесной кажется нам самой лучшей и самой глубокой из всего Догматического Постановления «О Церкви». Этот замечательный текст устраняет те упреки, которые православные делали римско–католической экклезиологии, в черезмерном разграничении Церкви земной и Церкви небесной. Церкви воинствующей и Церкви торжествующей, в отождествлении Царствия Божия с видимой Церковью в ее теперешнем состоянии и в утрате эсхатологического сознания. Здесь, напротив, утверждается тесное единение между Церковью на небе и Церковью на земле. Так, Догматическое Постановление говорит о тех, кто еще ожидает на земле Господа, и о других, кто уже созерцают Бога во славе, и продолжает: «Все, принадлежащие Христу, обладающие Его Духом, составляют единую Церковь и во Христе составляют совместно одно целое. Итак, единение тех, кто еще в пути, с их братьями, уже усопшими в мире Христовом, не знает никакого разрыва». С силой выражается эсхатологичность Церкви: «Итак, последние времена уже пришли для нас. Обновление мира уже бесповоротно получено и с совершенной реальностью предвосхищается уже теперь: Церковь действительно уже на земле украшена святостью, пока еще несовершенной, но подлинной. Однако до того часа, когда осуществятся новое небо и новая земля, где правда живет. Церковь в странствии несет в своих таинствах и установлениях, связанных с настоящим временем, образ преходящего мира; она сама живет среди тварей, еще стонущих в муках рождения и ожидающих явления сынов Божиих». Эти прекрасные тексты находят глубокий отклик в сердцах православных, которые сожалеют только, что в той же главе находятся намеки на чистилище и упоминание учения о преизбыточествующих «заслугах» святых в объяснение их предстательства за жителей земли. Это учение, юридическое и наемническое, даже «банковское», как называл его Хомяков, противоречит богословию, понимающему Церковь как одновременно небесную и земную, единое Божественное и человеческое тело, тому богословию, которое так глубоко развито в этой главе. Мы считаем, что и современная структура Римско–Католической церкви также находится в противоречии с этим богословием. Говорить о «ее установлениях», что они «носят образ преходящего мира», недостаточно.
Особо следует рассмотреть восьмую главу, озаглавленную «Блаженная Дева Мария, Богоматерь, в таинстве Христа и Церкви». Мы сожалеем о том, что соборные отцы настояли на ее включении в рамки Догматического Постановления «О Церкви». Если говорить о Пресвятой Деве, то лучше было сделать это в приложении или даже в отдельном постановлении. В том виде, в каком она существует, эта глава плохо соответствует контексту Догматического Постановления и вредит его единству. Ясно, что о Богоматери здесь следовало говорить, так же как о невидимой Церкви и о святых, и отметить особое место «Честнейшей херувим и славнейшей без сравнения серафим». Можно однако сказать, что в данном тексте о Ней говорится и слишком много и одновременно слишком мало. Слишком много потому, что Ее значение разъясняется не только по отношению к Церкви, но и по отношению к воплощению, что выходит из богословских рамок настоящего Догматического Постановления. Слишком мало потому, что невозможно в одном документе изложить все учение Церкви.
о Божией Матери. «Постановление о Церкви» и само это признает. Поэтому лучше было бы говорить о Ней отдельно. А самым лучшим было бы почтить молчанием тайну воплощения и Бого–материнства и избегать новых ее догматических определений. Этим путем и идет Православная Кафолическая Церковь, которая, воспевая в своих песнопениях таинство и величие Пресвятой Девы Марии и возвеличивая Ее в проповедях своих пастырей, воздерживается со времени Ефесского Собора от догматических формулировок своей веры в Матерь Божию.
С этими оговорками мы можем все же сказать, что и восьмая глава производит на православного читателя хорошее впечатление своим библейским характером, широтой богословской мысли и искренностью почитания Богоматери. Однако некоторые типично римско–католические черты искажают красоту изложения в целом. В него включено учение о непорочном зачатии, притом чисто механически и, правда, несколько прикровенно, вероятно по причинам икуменического характера (сам термин «непорочное зачатие» в тексте пе встречается). Так, о Богоматери говорится, что Она была искуплена выдающимся образом, ввиду заслуг Ее Сына», «невредима от какой–либо скверны», «создана как новая тварь» и «сохранена Богом от всякого действия первородного греха». Здесь мы имеем дело с схоластическим учением, основанным на антропологии и понимании первородного греха, неизвестном греческим отцам. В рамках святоотеческой мысли это учение означает умаление свободного выбора и святости Девы Марии, поскольку Она освобождена якобы от первородного греха особой привилегией, и ослабление Ее связи с человеческим родом и Ее материнства по отношению к нему, если Ее человечество не та человеческая природа, ослабленная Адамовым грехом, которая обща всем людям. Этим подрывается даже и реальность и действенность самого воплощения. Однако авторы Постановления «О Церкви» этого не думают. «Поэтому справедливо святые отцы, — пишут они, — считают, что Мария способствует спасению людей не просто содействием пассивного орудия в руках Божиих, но свободой Своей веры и послушания». Это прекрасное, православное заявление, но мы видим в нем противоречие с учением об особой привилегии, данной Марии и лишающей Ее веру и послушание ценности и свободы.
