Мы поднялись по крыльцу, вошли внутрь, наткнувшись на молодого младшего унтер-офицера с красной повязкой дежурного по эскадрилье, сидящего за длинной стойкой с телефонами. Ноги в начищенных кавалерийских сапогах покоились на столешнице, в руках он держал гитару, разукрашенную по всей поверхности переводными картинками. Заботливо ухоженная русая чёлка упала почти на глаза. Наверное, тренируется смущать сознание и разбивать сердца местным барышням. Кстати, почему наземный состав авиационной эскадрильи носит кавалерийские сапоги? Он бы шпоры ещё нацепил, гусар недоделанный.
Увидев нас, в гражданской одежде, он явно озадачился, но при виде молодой красавицы ещё и смутился. Быстро отставил гитару в сторону, вскочил, суетливо застегивая ворот мундира с белоснежным подворотничком. Неустойчиво брошенная гитара, прислонённая грифом к столу, завалилась набок, издав жалобный звон. От такой своей неловкости он смутился ещё больше и покраснел как маков цвет.
Я небрежно вытащил из полевой сумки «сыскуху», предъявил ему, одновременно проведя над ней ладонью, чтобы печати засветились, и тем же лихим жестом убрав её в папку.
— По поручению Департамента контрразведки, государственный розыск особой важности. Можем поговорить?
От такого вступления он подобрался, но смотреть на меня у него всё не получалось: глаза всё время соскакивали на томно улыбающуюся ему демонессу. Я даже испугался за него, подумав, что так и косоглазие заполучить ничего не стоит.
— Так что, господин младший унтер-офицер, можем мы поговорить? — повторил я вопрос, сделав акцент на слове «младший».
— Да-да, разумеется! — закивал он. — Чем могу служить?
— Служить можете подбором информации. Мне необходимо знать, совершались ли за последний год вылеты над территорией Дурного болота. Если совершались, то кем из пилотов, по чьему приказу и когда именно? И самое главное — с кем?
В глазах младшего унтера проскочило сомнение, стоит ли так сразу выдавать всю подобную информацию первым встречным, даже если они предъявили ордер от контрразведки. Он явно собрался отправить нас к командиру эскадрильи, но тут от Лари ударила тёплая волна, и сомнения младшего унтера растворились в ней. Он придвинул к себе толстенный потрёпанный журнал и взялся его неторопливо листать, внимательно проглядывая каждую страницу. Мы терпеливо ждали.
Прошло не меньше двадцати минут: искал дежурный тщательно, задерживаясь на каких-то строчках и даже уточняя что-то в другом журнале. При этом всё время искоса поглядывал на Лари, часто облизывая губы.
Неожиданно его палец наткнулся на одну из строчек.
— Вот, пожалуйста! — Палец словно подчеркнул отмеченную графу. — Подпоручик Варенецкий, вылетал почти год назад с земельным инспектором Департамента землеустройства. Летал над Дурным болотом в том числе. Сделали пять совместных вылетов за три дня. Над болотом — третий вылет.
Он вырвал листочек из блокнота, записал туда даты, фамилию подпоручика, отдал листок Лари.
— А где находится командир эскадрильи? И как его зовут — заодно скажите.
— Капитан Порошин, он в башне над кордегардией, — отрапортовал унтер.
— Благодарю вас, — поблагодарила Лари.
Она просто раздавила его своей улыбкой, смешанной с «давлением». Он, кажется, даже не заметил обнажившихся белых клыков демонессы. Лишь судорожно проглотил воздух и часто закивал. Лари сделала ему прощальный жест узкой ладонью в чёрной перчатке, и мы вышли на улицу.
Пешком до ворот, ведущих на лётное поле, было всего около ста метров. Форт был построен по уму. При необходимости, на случай мало ли чего, все могли запереться внутри стен. В нашем Великоречье всякое может случиться. Функции вышки контроля полётов выполняла башня кордегардии, к полю примыкающая. В ней обычно заседало командование. Там же сидели два дежурных пилота — на случай немедленного вылета. Ангары для самолётов, больше напоминающие гигантские сараи, прижались к крепостному частоколу. Для чего так делалось? Лётное поле слишком большое, чтобы разместить его внутри крепостных стен, а по ночам здесь очень любит шляться нечисть, и часовые от неё вовсе не защита. Поэтому ночью там и часовых не оставишь, и самолёты толком не убережёшь.
А так всё со стен как на ладони. И караулят их не меньше чем шесть бойцов, да ещё при двух пулемётах, на вершинах двух башен, как раз по углам поля. И с верха кордегардии присматривают. Если случится что-то вроде вторжения туманных болотников, насчёт которых даже и непонятно по сей момент, телесны они или нет, то достаточно будет сверху запустить пару световых винтовочных «тромблонов», и они разбегутся. А попадись им, малозаметным и совершенно бесшумным тварям, часовой — оставят от него изъеденный, словно кислотой, костяк.
Стены, равно как и всевозможные башни, от нечисти защита неплохая. Сквозь стены проходить никто не умеет, что бы там обыватель ни болтал. И летающей нечисти почти что не бывает. Редко-редко когда встречается — так всё больше по земле, вроде нас, многогрешных, топчется. Так что на стенах с витками колючки поверху часовые если и не в полной безопасности, но и в немалой. Риск быть схарченным за пределами городских стен выше раз в двадцать, наверное.
У входа на башню над кордегардией, в полосатой чёрно-белой будке, стоял ещё один часовой из взвода охраны аэродрома. Он остановил нас, но предъявленных пропусков, выписанных Полухиным, ему хватило. Часовой кивнул, вернул их нам и укрылся от жаркого уже солнца в своей будке: начало мая обычно уже очень тёплое.
В кордегардии было две двери. На правой висела табличка «Караульное помещение», а за левой была лестница, идущая выше. Башня насчитывала три этажа. Второй этаж занимала комната дежурных пилотов и комната побольше — для технического персонала. Комэск же сидел на третьем этаже башни, откуда через широкие и распахнутые настежь окна открывался прекрасный вид на всё лётное поле. Комэском был уже немолодой, лет сорока, капитан в тёмно-синей форме с голубыми петлицами, на которых поблескивали золотые крылышки с винтом, и в пилотке с голубыми кантами. Он о чём-то отчаянно спорил с немолодым штабс-капитаном, одетым в рабочий комбинезон, с такими же петлицами, но со скрещёнными молоточками технической службы.
— Мне на ваши, Сергей Сергеевич, проблемы плевать с этой самой вышки! — говорил комэск. — У меня боевых распоряжений на год вперёд уже накопилось, начальство вот уже куда село — и ножки свесило!
Он громко похлопал себя по красной шее широкой мясистой ладонью.
— У «громовержца» ресурс левого двигателя израсходован. У него уже почти двести часов налёта, — заявил в ответ басом штабс-капитан. — Как он вообще летал в последний раз, лично мне не ясно. Всё. Я такое в полёт не выпущу и, если угодно, Пётр Игнатьевич, запишу о том своё особое мнение. Летайте «аистами», на них движки поменяли. Или «гусями», с подвесным вооружением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
