Как только наш караван вошёл в город, нам отвели площадку в стороне от домов. Люди стали устраиваться на новом месте, а я в сопровождении Астахова и Татаринцева направился в городскую управу, которая занимала бывшее здание железнодорожного вокзала. Следящие за порядком в городе люди из городской дружины провели нас в небольшой кабинет, где перед нами предстал сам градоначальник, Иван Приходько, невысокого роста коренастый человек лет около пятидесяти, несмотря на летнюю жару одетый в толстую безрукавку из серой собачьей шерсти. Видимо, Приходько страдал ревматизмом.
Поначалу всё происходило стандартно и вполне нейтрально: приветствия, расспросы про дорогу, товар и обмен мелкими новостями. Обычная практика в подобных ситуациях — присмотреться к человеку и определить, кто он такой в этой жизни есть. Между нами идёт неторопливый разговор, всё неплохо, но вот когда речь заходит о цели нашего дальнейшего путешествия, градоначальник начинает громко хохотать, причём настолько заразительно и от души, что мы и сами стали улыбаться.
С минуту Приходько смеялся и остановился только оттого, что ревматический спазм стрельнул ему в бок. Прижав правую руку к телу, он остановился, утёр со лба выступивший пот, выпил из стоящего рядом с ним графина водички и сказал:
— Извините, нервишки пошаливают, а тут вы. — Он издал ещё один короткий смешок и спросил: — Ох, вы и чудики, купцы, вы хоть понимаете, куда свой караван вести хотите?
— Имеем такое представление, — сказал я.
— Короче, — градоначальник оглядел нас троих, — излагайте свою версию того, что вы про Харьковскую область знаете, а потом я расскажу вам то, что там происходит на самом деле.
Пожав плечами, я начал говорить:
— Шесть лет назад с нашим радиоцентром в Краснодаре на связь выходила Харьковская радиостанция. На то время в городе всем заправляли одичавшие бандиты и какие‑то сектанты, а в сельской местности было несколько больших поселений. Также от переселенцев из Луганска мы знаем, что банды объединились и начали захват всей области. Последние новости из тех краев были получены три с половиной года назад.
— Ха! — усмехнулся Приходько. — Кое‑какая информация у вас есть, только она однобокая и сильно устаревшая.
— Тогда, может быть, объясните, что мы не знаем?
— Это конечно, объясню. Первое: наш город — это последний оплот цивилизации, дальше к северу начинаются совершенно дикие места. Второе: караван туда пройти не сможет, все дороги порушены, а мостов через Северский Донец и Оскол нет уже давным‑давно. До Артёмовска вы хоть и с трудом, но дойдёте, а вот за ним проходимые места заканчиваются. Третье: те мародеры, сектанты и бандиты, которых вы поминали, — самые настоящие звери и нелюди. С ними у вас никакой торговли не получится. В лучшем случае вас сделают рабами, а в худшем попросту в жертву их поганому богу принесут. Четвёртое и последнее: я не дам вам отвезти этим тварям боеприпасы. Хотите, можете здесь расторговаться, и прибыль получите очень хорошую, а нет, тогда поворачивайте домой или ищите обходные пути. Эти варвары уже третий год подряд по зиме к стенам нашего города приходят, и только то, что у нас есть огнестрельное оружие и минометы, ещё как‑то их сдерживает, так что мне совсем не нравится ваша идея похода к Харькову.
— Понимаю, только дикостью нас пугать не надо, мы её на своём веку повидали достаточно.
— Да ни хрена ты не понимаешь, купец! — Градоначальник сорвался на крик. — Это уже не люди, не человеки, прямоходящие и разумные. Нельзя объяснить то, что мы видели в эту зиму. И нет таких слов, чтобы передать всё то омерзение при их виде и весь тот страх, который мы испытали. Вижу, вы люди военные, выправка ваша заметна. Вы с «беспределами» воевали?
— Да! — Дружный кивок троих.
— Так вот, «беспределы» по сравнению с этими выродками сущие дети. Поверьте моим словам и забудьте про поход на север, а вернувшись домой, предупредите своих начальников, что скоро север сам придёт к ним, и пусть они будут готовы встретить его со всеми своими пушками, танками и солдатами.
— Что, все настолько плохо?
— Не то слово! В эту зиму мы потеряли больше ста человек, и это при том, что у варваров почти не было огнестрельного оружия. Они приходят мелкими группами, не более десяти — двадцати воинов, все разукрашены татуировками, а вооружены луками, метательными дисками, пращами и дротиками. Лошадей не признают, передвигаются на лыжах или пешком. Ненавидят собак и домашнюю живность и говорят на странной смеси русского, украинского и блатной фени, при этом зачастую переходят на рык или язык жестов.
— Так, значит, дикари приходят со стороны Харькова?
— Да, они идут из тех мест.
— А что пленные?
— За три зимы наши дружинники живьём ни одного взять не смогли. Пару раз разведчики почти хватали кого‑то из них, кто в бою был ранен, но те кончали жизнь самоубийством.
— Извините, господин градоначальник, но при всем моём к вам уважении, то, что вы рассказываете, ничем не подтверждено, и поверить в это трудно.
— Ничего, купец, когда они нас сломают и к вам в Конфедерацию придут, тогда ты поверишь моим словам.
— Серьёзное заявление. Вы считаете, что готовится вторжение?
— Я не считаю, а знаю это. Пройдись по нашему городу, пообщайся с людьми, и увидишь, что за их спокойствием скрывается страх, и они готовы покинуть свои дома. Пройдёт год, два, может, и три, и здесь не останется никого.
— Потеря ста человек и зимние налёты дикарей не повод срываться с места.
— А‑а‑а! — Приходько устало махнул рукой. — Говорю же, что не могу объяснить всего того, что сейчас происходит. Вечером я пришлю к вашей стоянке беглецов из тех мест и командира дружины, переговорите с ними, если вас так интересует, что же происходит в тех местах, и вы узнаете, кто таковы эти неоварвары.
Разговор с градоначальником был окончен, и мы, прогулявшись по городу, вернулись к своей стоянке. То, что услышали, пока не обсуждали, поскольку надо было обдумать слова местного правителя и выяснить, говорит ли он нам правду или, может быть, просто не хочет пускать наш караван с боеприпасами к Харькову по каким‑то своим скрытым причинам.
Наступил вечер. Воины, приказчики и возницы получили увольнительную и в большинстве своём разбежались по Дебальцево — кто в кабак, кто в бордель, а кто просто пошёл по улицам погулять. На стоянке остались только восемь бойцов и старшие командиры нашего небольшого отряда — Татаринцев, Астахов, инженер Гуров и я.
— Идут, — прерывая наши молчаливые размышления у костра, сказал Астахов, и перед нами появились трое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
