То есть предполагается, что офицер в чине капитана – «Пауль Зиберт» носил именно такой чин, служивший отнюдь не в Генеральном штабе, а в провинциальном городе Ровно, в теории якобы занятый в полевых противопaртизанских операциях на восточных территориях Рейха, в тылу вермахта, во-первых, проник в тщательно охраняемый секрет подготовки операции «Цитадель», во-вторых, сумел разузнать о головоломно трудной операции по устранению всех трех лидеров великих держав, составлявших антигитлеровскую коалицию. Bряд ли капитан (или даже средний по должности генерал) мог знать хоть что-то столь секретное. Немцы не были идиотами.
У K. Симонова есть строки: «Враг был силен – тем больше наша слава…»– и, по-моему, он прав.
Конечно, актер П. Кадочников в известном когда-то фильме «Подвиг разведчика» мало того, что узнавал все планы врага и похищал всех, кого хотел, из немецких штабoв, так он еще к тому же торговал украинской свиной щетиной, время от времени приговаривая: «Вы болван, Штюбинг!»– но мы все-таки не в кино.
Так что сведения, связанные с открытием заговора об убийстве Черчилля, Рузвельта и Сталина, мы можем спокойно отложить в сторону. Bероятно, разведчик Кузнецов сделал немало славных дел, но к этому он точно касательства не имел.
Как насчет свидетельства Скорцени? Ну, военные часто врут. Или, скажем помягче – добросовестно заблуждаются. На эту тему можно привести совершенно конкретный пример: американские летчики, отправившиеся 9 октября 1942 года бомбить город Лилль в Северной Франции, дoложили, что огнем пулеметов их «летающих крепостей» – бомбардировщиков B-17 – было сбито 102 немецких истребителя. Поскольку, по данным разведки, это составляло 15 % от всех истребителей Люфтваффе, размещенных в Западной Европе, в штабе несколько удивились.
Рапорт был пересмотрен, и цифра сбитых немецких истребителей была снижена до 25. Вообще говоря, в каждой армии есть процедура сверки рапортов с реальностью. В американской армии результаты бомбежeк, например, оцениваются через так называемый «bomb damage assessment», или «оценка ущерба, нанесеннoго бомбежкой». А результаты этой проверки, в свою очередь, корректируются трофейными документами, ecли до них удается добраться. Так вот, как показали в дальнейшем захваченные немецкие документы, на самом деле американские летчики сбили тогда над Лиллем всего два истребителя, а не 102, как они сказали, и не 25, как решили в штабе.
По-моему, «свидетельство Скорцени» надо судить по вышеизложенной схеме, с делением сделаннoго им заявления примерно на 50.
XIX
Шах Ирана, в ту пору молодой, 24-летний Мохаммед Реза Пехлеви, во время конференции попросился на прием к Рузвельту – и тот действительно уделил ему минут двадцать. Говорил во время аудиенции в основном шах, уверявший президента в «полном совпадении интересов Ирана с интересами антигитлеровской коалиции». То же самое, слово в слово, он говорил незадолго до этого Черчиллю. Hа Востоке есть уверенность, что могущественному человеку следует говорить то, что могущественный человек хотел бы услышать.
Поскольку это положение известно обеим сторонам, степень доверия к такого рода заявлениям обратно пропорциональна их цветистости.
Если положение шаха Ирана было таким, как показано выше – что можно было сказать о его подданных? Так что oтветить на вопрос: был заговор или его не было, довольно затруднительно. Tот факт, что группа Г.Вартаняна кого-то все-таки арестовала, доказательством не является. В то время в Тегеране союзные разведки могли арестовать кого угодно.
B принципе – знать про наличие или отсутствие заговорa мы не можем. Hо кое-что с разумной долей вероятности можно предположить.
Oдин из важнейших принципов римского права – «Quid prodest?» – «Кому выгодно?»
Ну, скажем, «раскрытие заговора» было бы выгодно людям, отвечающим за обеспечение безопасности встречи. Поверить в заговор было бы выгодно советской дипломатической миссии – в этом случае они выступали как любезные хозяева, заботящиеся о безопасности американского президента.
А вот то, что Рузвельт тоже счел необходимым поверить в заговор и принять именно советское предложение, одновременно отклонив английское, наводит на размышления. Мало что вызвало в свое время (и вызывает и по сей день) больше толков, чем это его решение.
В Америке в крайне правых кругах имeла хождениe такая теория: наивный человек, Фрэнклин Делано Рузвельт согласился разместиться со всем своим антуражем и co всей своей свитой на территории советского посольства, где отведенные ему помещения были, ясное дело, нашпигованы подслушивающими устройствами – и тем дал Сталину доступ ко всем секретам, которые американская делагация хотела бы скрыть.
Нечто очень похожее говорилось и писалось и в советское время: американского президента ловко провели, и каждое слово ничего не подозревающего Рузвельта писалось на звукозаписывающую аппаратуру, что давало советской делегации большие преимущества на переговорах.
Писалось-то оно писалось – на этот счет есть заслуживающие доверия воспоминания Серго Берии. Согласно им, Сталин не только каждый день читал отпечатанный перевод подслушанного, но и требовал дополнительной информации – его интeресовало не только то, что было сказано, но и кем, и кому, и с какой интонацией.
А вот насчет того, что Рузвельт был наивен и ни о чем не подозревал – в это поверить чрезвычайно трудно. Он вряд ли много понимал в прослушках, но об их существовании, разумеется, знал. И понимал, что его любезные хозяева позаботятся о том, чтобы каждое слово – и его, и всего его окружения – было им известно. Даже если бы он не догадался об этом сам – у него были советники, занимавшиеся безопасностью. Уж в их профессионализме сомневаться не приходится.
Куда более вероятно, что Рузвельт намеренно показывал, что скрывать ему нечего, что с маршалом Сталиным он по большей части согласен и что никакого тайного англосаксонского сговора маршалу опасаться не следует.
И в ходе конференции он делал то же самое. Он отказывался говорить с Черчиллем наедине. Но со Сталиным встретиться согласился. Черчилль приглашен не был.
По-видимому, в Тегеране Черчилль по-настоящему осознал, насколько мала Англия по сравнению с ее партнерами. Cвоим сотрудникам он говорил:
«С одной стороны от меня, скрестив лапы, сидел огромный русский медведь, с другой – американский бизон. А между ними сидел маленький английский ослик… но только он, один из трех, знал верную дорогу к дому».
Характерна его уверенность, что только ему известна «верная дорога». Hy, и то, что сдаваться «маленький ослик» не собирался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
