Закрывая лицо руками, она повернулась к нему спиной.
– Не убегай, только не убегай снова! – бросился к ней Линдсей, и его голос надломился от муки. Он протянул руку, и Анаис заметила, как дрожат его пальцы. – Мир да пребудет с тобой, Анаис.
– Нет никакого мира! – вскричала она, отшвыривая его ладонь и крепко, будто пытаясь защититься, обвивая руками свою талию. – Мне жаль, что я не умерла сразу после ее рождения! – яростно бросила Анаис, наконец-то давая выход мыслям и чувствам, изводившим ее все прошедшие месяцы. – Мне бы хотелось никогда не приходить в себя, чтобы не видеть ее на руках Маргарет! Ты думаешь, мне легко было отдать ее? Бросить вот так, не думая и не заботясь, словно она была пустяковой косточкой от персика! Но ты ничего не знаешь… – Анаис гневно выплевывала слова, не думая о том, что кто-то из проходивших мимо мог ее услышать: – Ты не знаешь, как мне было больно. У меня даже не было возможности ее обнять!
Его рот изумленно открылся, потом снова закрылся, и Анаис поспешила продолжить, не дав Линдсею вставить ни слова:
– Все верно, я лгала тебе той ночью, на террасе! Я не прижимала ее к своей груди. Я сказала это потому, что знала: ты хочешь услышать от меня нечто подобное. А еще думала, что, произнеся это вслух, я, возможно, смогу оставить себе хоть такую память! Я хотела, очень хотела в это верить. Но правда заключается в том, что я впала в беспамятство прежде, чем смогла хотя бы раз прикоснуться к ней! И я не могла заставить себя обнять ее даже после того, как покинула тот коттедж. Я знала, что, если хоть раз возьму ее на руки, никогда не смогу довести до конца задуманное. Я даже не видела свою дочь до той ночи, когда обнаружила тебя прижимающим ее к груди. Я не позволила себе даже эту маленькую роскошь!
Анаис гневно взглянула на него сквозь застилавшие глаза слезы:
– И ты еще говоришь о своей боли? Ты даже не в состоянии понять, какую жертву принесла я! Отдала частичку себя, своей души! Но я поступила так из-за любви, и даже не смей думать иначе! Я сделала выбор, решив, что дочка не станет частью моей жизни, потому что в глубине души понимала: ей будет лучше без меня. Мне была ненавистна даже мысль о том, что нашей дочери, этой жизни, зародившейся из такой прекрасной любви, суждено будет столкнуться с уродливой правдой о ее рождении. Я думала… – зарыдала она, теряя остатки самообладания. – Я думала… что поступила правильно.
– О боже, Анаис… – застонал Линдсей, бросаясь к ней.
– Нет! – взмолилась она, задыхаясь от рыданий. – Пожалуйста, ничего не говори. Просто… уйди.
– Не думаю, что смогу когда-либо уйти от тебя, Анаис.
В словах Линдсея послышались надежда, тоска, и сердце Анаис сжалось. Ее собственная надежда вспыхнула в душе, заставив задуматься: «А что, если…» Неужели это возможно?.. Но потом Анаис взглянула на Линдсея и увидела лишь оболочку мужчины, которым он был прежде, пустую скорлупу, в которой когда-то жили душа, потенциал и характер.
– Ты уже ушел, Линдсей. Ты просто еще не понимаешь этого.
Глава 26
Типичный для ранней весны капризный ветер обдал холодом. Линдсея окутало сыростью, но он даже не почувствовал этого. Глядя вслед Анаис, которая направилась к ожидавшей карете, он все еще слышал в ушах ее полные гнева и боли слова. Неужели все это правда? Неужели он действительно для нее ушел, умер? Так быстро потерял самого себя?..
Линдсей получил ответы на эти мучительные вопросы, когда почувствовал, как тело начинают сотрясать приступы еле заметной дрожи, а голова принимается пульсировать, настырно требуя заполнить сознание дымом.
Опиум был средством, помогавшим сопротивляться искушению выпивкой и женщинами, не дававшим Линдсею превращаться в собственного отца. О, какой же коварный демон туманными завитками слетал с трубки, делая Линдсея еще хуже, чем он всегда боялся быть! Линдсей погубил женщину, которую любил, разрушил ее жизнь, свою собственную… Он даже изменил судьбу своего ребенка! Уничтожил все, и ради чего – ради наркотика, который больше не приносил наслаждения, а лишь требовался его измученному зависимостью телу!
– Сын, – раздался сзади дрогнувший от волнения голос отца.
Но Линдсей не мог обернуться, не мог отвести взгляд от угла, за которым только что скрылась Анаис.
– Линдсей, пожалуйста, сядь в карету, и мы вместе отправимся на ланч по случаю крестин, – принялся уговаривать другой голос.
Это был голос его матери, такой добрый и нежный… Линдсей помнил этот успокаивающий тон с детства, когда мама укладывала его в кровать и говорила, каким прекрасным человеком он станет, когда вырастет.
Что ж, теперь он был ходячей катастрофой. Неудачником и негодяем, бесконечно далеким от звания джентльмена.
– Пожалуйста, Линдсей, иди сюда…
Сбросив с плеч мягко приобнимавшую его руку матери, Линдсей резко бросил:
– Ради всего святого, только не сейчас, мама!
Потрясение, послышавшееся в ее судорожном дыхании, заставило Линдсея осознать, как же мало выдержки в нем осталось. Обернувшись, он увидел стоявшую на лестнице мать. Она плакала, и Линдсей схватил ее руку, крепко сжав в своей ладони, а потом прижался губами к ее побелевшим суставам.
– Прости меня, – взмолился Линдсей. Он никогда не хотел причинить боль кому бы то ни было, и меньше всего – женщине, которая растила его, любила его, учила быть достойным мужчиной – настоящим мужчиной, который заслуживал бы такой женщины, как Анаис. И он так подвел мать! Заставил страдать, не оправдал ее ожиданий. – Я… я сам не свой, – попытался объяснить он, выпуская ее руку. – Голова болит. Легкий сон восстановит мои силы. Всего один час, мама. Потом я смогу присоединиться к тебе в Лодже.
– Мой хороший мальчик, – прошептала мать дрожащими губами. Линдсей не стал возражать, когда она взяла его лицо в свои ладони и немного наклонила его подбородок, заставив взглянуть себе в глаза. – Что же ты сделал с собой, Линдсей? Куда делся мой сын?
– Он потерялся, мама.
Увидев ее слезы, Линдсей почувствовал, что уничтожен. Обычно его мать плакала только из-за его непутевого отца. Никогда прежде сам Линдсей или его поступки не доставляли ей огорчение, и неумолимое осознание этого убило последнюю вспышку жизни, еще остававшуюся в нем.
– Неужели ты не можешь найти его? Я… мы, – поправилась она, взглянув на отца Линдсея, – мы так хотим, чтобы он вернулся!
– Я постараюсь, – пообещал Линдсей, отстраняясь от матери и понимая, что лжет.
Правда заключалась в том, что он уже не мог бросить свою ужасную привычку, даже если бы сильно захотел этого. Линдсей был не более чем адептом, самозабвенно следующим по стопам сотканной из дымной завесы любовницы. Он был зависимым. Абсолютно зависимым от нее, просто одержимым. Опиум требовался его телу точно так же, как пища и вода.
