— Элизабет Шор?
Джемма оживилась.
— Ага, она самая! Та знаменитая шлюха! — Служанка явно повторяла чьи-то слова. — Лорд-протектор приказал ей публично покаяться в своих плотских грехах…
— Довольно! — резко оборвала я. — Можешь отправляться.
Бедняге Шор все равно, сколько людей будут глазеть на нее из толпы зевак. Я представила, как эта красивая молодая женщина, которую любили король Эдуард и лорд Гастингс, пойдет через весь город босиком, в одной нижней юбке, держа в руках свечу и прикрывая ладонью ее дрожащее пламя, а народ будет бросать в ее адрес оскорбления и плевать в нее. Эдуарду уж точно не понравилось бы это, и ради него — если не ради нее самой — я бы непременно это остановила, была бы возможность. Но я никак не могла защитить Шор. Герцог Ричард, видимо, совсем переполнен злобой, раз даже такую красивую женщину заставляет жестоко страдать только из-за того, что ее любил король.
Мой брат Лайонел стоял у окна, прислушиваясь к оценивающе-одобрительному гулу толпы, следившей, как ступает Элизабет Шор.
— Ее не за что наказывать. Ее вина только в том, что она хороша собой, — заметил Лайонел. — Ричард, правда, подозревает Шор в том, что именно у нее укрывался наш Томас. Люди Глостера обыскали весь дом, но Томаса так и не нашли. Она спрятала его в надежном месте, о котором люди Глостера не знали, а потом помогла ему скрыться.
— Да благословит ее за это Господь! — воскликнула я.
Лайонел улыбнулся.
— Судя по всему, подвергая ее такой пытке, герцог Ричард даже и удовлетворения никакого не получил. Никто о ней слова дурного не произнес, когда она шла мимо. А кто-то из паромщиков даже на меня прикрикнул: мол, нечего пялиться из окна. А еще некоторые женщины вопили: «Позор ей, позор!» — а мужчины только восхищались. Они говорили, что не каждый день им удается полюбоваться на такую красоту. Эта полуодетая женщина и впрямь напоминает обнаженного ангела, падшего и прекрасного.
Я улыбнулась.
— Ну что ж, и все-таки пусть Бог ее благословит, ангел она или шлюха.
Мой брат-епископ тоже улыбнулся.
— Наверное, все свои грехи она совершила из любви к ближнему, а не из пагубных намерений, — предположил он. — А в наше тяжкое время только любовь к ближнему, судя по всему, и есть самое главное.
17 ИЮНЯ 1483 ГОДА
Ко мне был прислан мой родственник, кардинал Томас Бушер, и еще с полдюжины других лордов, членов Тайного Королевского совета, тщетно пытавшихся меня урезонить. Я приветствовала их как королева — в королевских бриллиантах, украденных из сокровищницы, сидя на высоком кресле, вполне заменившем трон. Надеюсь, выглядела я в высшей степени достойно, по-королевски, но настроена была, если честно, на редкость кровожадно. Ведь все эти знатные люди были членами моего Тайного совета! И столь высокое положение в обществе обрели благодаря моему мужу. Это он, их король, поднял их на такую высоту. А теперь они осмелились явиться с разъяснениями о том, чего требует от меня герцог Глостер. Моя старшая дочь Елизавета стояла у моего кресла, дальше выстроились в ряд еще четыре мои дочери, но ни одного из моих сыновей или братьев не было. Впрочем, визитеры и словом не обмолвились о том, что мой сын Томас Грей, тайком выбравшись из убежища, ведет беспутный образ жизни где-то в недрах Лондона, а я, разумеется, не стала привлекать их внимание к тому, что Томас среди собравшихся в данный момент отсутствует.
Члены Совета сообщили, что они провозгласили герцога Глостера протектором королевства, регентом и опекуном принца Эдуарда и теперь готовятся к коронации моего сына. Они выразили самое горячее желание видеть в королевских покоях Тауэра рядом с Эдуардом и моего младшего сына Ричарда.
— Герцог Глостер останется лордом-протектором не так уж долго, в течение всего нескольких дней, пока не состоится коронация, — разъяснял мне Томас Бушер, глядя такими честными глазами, что я, видимо, просто обязана была ему верить.
Впрочем, этот человек всю свою жизнь стремился установить в Англии мир. Именно он когда-то короновал и Эдуарда, и меня, поскольку действительно верил, что мы способны принести стране долгожданный мир. Я понимала, что и теперь Бушер говорит вполне искренне.
— Как только юного Эдуарда коронуют, — продолжал он увещевать меня, — вся королевская власть будет ему возвращена, а вы станете не только вдовствующей королевой, но и королевой-матерью. Вернитесь во дворец, ваша милость, примите участие в коронации вашего сына. Люди ужасно удивятся, если не увидят вас на столь торжественной церемонии. А для представителей иностранных государств это и вовсе будет выглядеть странно. Давайте поступим так, как поклялись нашему королю, когда он лежал на смертном одре: возведем на трон его наследника и вместе станем трудиться на благо нашей родины, отринув всякую недоброжелательность и враждебность. Пусть королевская семья, покинув это убежище, вновь займет свои покои в Тауэре, пусть она вновь явится народу во всем своем могуществе, во всей своей красе на том чудесном празднике, что будет устроен в честь коронации принца Эдуарда!
На какое-то мгновение Бушеру почти удалось меня убедить. Мало того, я и сама готова была поддаться искушению — надежде на то, что у этой истории еще будет хороший конец. Но потом я вспомнила, что мой брат Энтони и сын Ричард Грей по-прежнему находятся в темнице замка Понтефракт, и меня вновь охватили сомнения. Я чувствовала: мне необходимо хорошенько подумать, я не в силах сразу дать ответ Бушеру и другим визитерам. Я понимала, что обязана обеспечить безопасность своим родным, ставшим пленниками Глостера. Я отдавала себе отчет, что, пока мы с моим младшим сыном Ричардом в убежище, это как бы уравновешивает отношение наших врагов к моему брату и сыну. Находясь в тюрьме, они являлись заложниками моего «хорошего поведения». С другой стороны, герцог Глостер явно не осмеливался их тронуть, опасаясь, что это приведет меня в бешенство. Если ему и впрямь так уж хотелось избавиться от Риверсов, ему нужно было сделать так, чтобы все Риверсы оказались в его власти. То, что я, королева, вне его досягаемости, охраняемая правом убежища, защищало от Ричарда и тех, кого он уже успел захватить, и тех, кто еще пребывал на свободе. Я должна была отвести смертельную угрозу от Энтони, попавшего в руки врагов. Должна! Я понимала: это мой крестовый поход — вроде того, в который я так и не позволила отправиться самому Энтони. Я должна была помочь своему любимому брату, стать для него тем единственным лучом света, каким он сам всегда был для меня.
— К сожалению, я не могу прямо сейчас передать вам принца Ричарда, — заявила я. — Он недавно серьезно захворал, и я не могу допустить, чтобы за ним сейчас ухаживал кто-то другой, а не я. Он, бедняжка, совсем без голоса и по-прежнему чувствует себя неважно. А что, если его болезнь вернется? Тогда все непременно осложнится. Нет уж, если вам так хочется воссоединения братьев, лучше на время доставьте сюда Эдуарда, тогда я сама смогу о них заботиться и буду твердо знать, что им обоим ничто не грозит. К тому же я давно мечтаю повидаться со своим старшим мальчиком и убедиться, что у него все в порядке. Прошу вас, пришлите его ко мне, здесь он будет в полной безопасности. А на участие в коронации сможет преспокойно выехать и отсюда, а не из Тауэра.
