– Не всегда, – подал голос Ренье. – Такое случается лишь изредка, можете мне поверить. В большинстве случаев ваши друзья – именно те, кем они вам представляются, а иногда – еще лучше. Однако вернемся к няне Горэм. Что еще она говорила?
Гайфье нахмурился.
– Я плохо помню. Я был тогда очень огорчен.
– Если луны сходятся раз в четырнадцать лет, то почему за все века существования Королевства так и не наступило предсказанной катастрофы? – рассудительно спросил Ренье.
Эскива ответила:
– Это как раз объясняется довольно просто. Видишь ли, Гайфье, Королевство соединено с королями гораздо теснее, чем принято считать. Никто почему-то не задумывается над этим, а ведь связь эльфийских королей с землей, которую они ежегодно напаивают своей кровью… – Девочка вздохнула. – Эта связь существует на самом деле. И она очень сильна. То, что происходит в нашей семье, так или иначе отражается на самом королевстве. Оскудевает эльфийская кровь – начинаются нестроения и неурожаи.
– Ну, это как раз всем известно, – протянул Ренье. Он не раз видел крестьянские бунты, и некоторые – как раз из-за того, что белый, «эльфийский», хлеб, по мнению некоторых смутьянов, якобы изначально был «отравлен» эльфийской «магией».
Он почувствовал, что Эскива подбирается к самому главному, и напрягся. Кто разговаривал об этом с девочкой? Наверное, Талиессин. Регент крайне серьезно относится к проблеме королевской власти.
– В нашей семье никогда прежде не рождалось в одном поколении сразу двое детей, – сказала Эскива. – Эльфы вообще не плодовиты… Ни разу до нас с Гайфье не появлялось двух королевских отпрысков, которые могли бы соответствовать двум лунам. Да еще таким разным. Мы с Гайфье – первые. И мы идеально подходим. Мы – единокровные брат и сестра, но при этом даже не принадлежим к одной расе. Он – дневной, солнечный, я – ночная, лунная. И не важно, как мы будем относиться друг к другу, как проживем свою жизнь… Мы можем ненавидеть друг друга – кажется, об этом мечтала няня Горэм. Мы можем искренне и нежно любить друг друга. И даже вступить в кровосмесительный брак, если сочтем, что это поможет… – Девочка чуть покраснела, но глаз не опустила и заключила: – Однако в действительности ничто из наших действий не изменит предсказания. Рано или поздно мы друг друга уничтожим. Не сейчас, так еще через четырнадцать лет. – Она слабо улыбнулась брату. – Ты думаешь, я смерти испугалась, когда твой арбалет разрядился?
Он смотрел на нее неподвижно, молча. И даже затаил дыхание.
Эскива сказала:
– Я поняла, что исполнение проклятия близко. Следующий же случайный выстрел может попасть в цель.
– Значит, мы должны быть очень осторожны, – стараясь выглядеть уверенным в себе, вставил Ренье. Он помедлил, прежде чем внести свое предложение, но наконец решился: – И еще мне кажется, что имеет смысл навестить няню Горэм. Если я правильно припоминаю, у нее неподалеку маленький хутор? Вот и заглянем туда. Если добрая женщина что-то знает, пусть расскажет в подробностях. Сдается мне, она не все открыла в том разговоре с Гайфье. А может, Гайфье кое-что забыл.
– Я согласна, – медленно проговорила Эскива. – Пусть расскажет все!
Гайфье все так же молча кивнул.
Неожиданно девочка зевнула. Все слова были сказаны, все решения приняты, и скоро все трое, тесно прижавшись друг к другу, мирно спали на голой земле.
* * *
Владения госпожи Горэм находились в дне пути от столицы. Это, как и сказал Ренье, был небольшой, но хорошо ухоженный хутор. Госпожа Горэм чуть-чуть лукавила в прощальном разговоре со своим питомцем, когда жаловалась на то, что ее после стольких лет преданной службы попросту выставили за дверь, заплатив ей жалованье до конца месяца.
Желая понадежнее избавиться от няни Горэм, Талиессин распорядился выделить ей надел из тех земель, что принадлежали короне. Поскольку собственных детей у Горэм не было, то после ее смерти эти земли возвращались обратно к королевской короне, но, пока она была жива, никто не смел посягать на ее собственность.
– Кажется, мы близки к нашей цели, – заметил Ренье, указывая на межевой камень, лежавший возле самой дороги.
Эскива, мельком глянув в ту сторону, куда он указывал, просто кивнула. Гайфье, напротив, остановил коня и долго рассматривал имя своей няньки, написанное на камне.
– Как странно, – проговорил он, поравнявшись с Ренье. – Я никогда не видел этого имени написанным. Сколько раз я повторял его, со всеми оттенками интонаций, и жалобно, и ласково, и радостно, а в последнее время – с раздражением… Но всегда оно звучало. От того, как оно выглядит, облаченное в буквы, мне почему-то не по себе.
Ренье не ответил, хотя мальчик явно ожидал от него хоть какого-нибудь комментария к своим словам.
Они проехали по колее, выбитой телегами в лесу. Один раз видели за расступившимися деревьями поляну с большим стогом и поскорее миновали ее: воспоминания вчерашнего дня были слишком неприятными.
Затем Ренье натянул поводья и сделал знак своим спутникам остановиться.
– Чувствуете? – спросил он, внимательно оглядывая обоих.
Эскива покачала головой.
– Я не понимаю.
– Здесь что-то не так, – сказал Ренье. – Я поеду вперед.
Он вытащил шпагу из ножен и осторожно направил коня к усадьбе, которая была уже заметна в конце коленном дороги.
Дом стоял безмолвным. Все окна его были открыты, ставни сорваны, ворота нараспашку. И ни одной живой души поблизости.
Каждое мгновение Ренье ожидал убедиться в ошибочности своих дурных предчувствий. Вот-вот, казалось, из ворот выскочит девка в подоткнутой юбке и выплеснет грязную воду из таза или донесется возмущенный крик хозяйки, сгоняющей мальчишку с плодового дерева. Но все эти призраки, порожденные воображением Ренье, так и не появились. Усадьба продолжала безмолвствовать.
Все трое, озираясь по сторонам, въехали в раскрытые ворота. Гайфье вынул арбалет, но заряжать не стал, держал стрелы в кулаке.
За воротами тишина как будто сгустилась, даже осторожный стук копыт звучал приглушенно. Слепые окна безучастно следили за посторонними, что вторглись в это царство молчания.
Собака, которая должна была выбежать их встречать, неподвижно растянулась в пыли. Пена засохла на ее оскаленной морде, над разорванным боком летали мухи. Девушка в подоткнутой юбке – едва ли не та самая, что чудилась Ренье при первом взгляде на усадьбу, – стояла, уронив лицо в таз с водой. Ее спина была разорвана, руки бессильно повисли вдоль тела.
Эскива бледнела все больше и больше. Гайфье поглядывал на сестру сбоку, но приближаться к ней опасался. Вдруг то, что уничтожило обитателей усадьбы, заставит его самого сделать нечто ужасное? Ударить Эскиву кинжалом, попытаться задушить ее?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
