то социализма государственного, который применялся не раз в Западной Европе и приносил реальные и существенные результаты»[612]. Такова ирония истории: даже государственный деятель, приложивший для капиталистического преобразования России, быть может, больше усилий, чем кто-либо до или после него, не мог проводить капиталистическую модернизацию, не прибегая к «социалистическим» методам.
Столыпинская реформа закончилась серьёзным расслоением деревни и возникновением массы бедняков, которые, получив в 1914 году в руки оружие, стали в 1917 году массовой опорой не только большевистской партии, но и более радикальных сил русской революции, вплоть до повстанцев Нестора Махно. Возникновение сельской буржуазии не отменило помещичьего землевладения, новые проблемы и противоречия накладывались на неразрешённые старые.
Кулак создал внутренний рынок для отечественной промышленности. Увеличилась покупка сельскохозяйственных машин, вырос спрос на предметы потребления. Но рост кулацких хозяйств был ограничен. А потому новый сельский предприниматель отнюдь не стал опорой режима. По отношению к помещику он был настроен весьма агрессивно. Если раньше можно было говорить о противостоянии крестьян и землевладельцев, то теперь крестьяне по-прежнему ненавидели помещика, но уже не чувствовали солидарности между собой.
Рост хлебных цен в 1900-е годы сменяется очередным ухудшением рыночной конъюнктуры после 1911 года. Рекордный экспорт достигнут в 1911 году — было вывезено 824 млн. пудов зерна[613]. После этого ситуация неуклонно ухудшается. Странным образом начало нового периода экономических трудностей совпадает с отставкой и опалой Столыпина. Торговые затруднения дополняются политическими: из-за итало-турецких и балканских войн турецкое правительство закрывает Босфор, нанося тяжёлый удар по экспортёрам русского зерна. Нарастает и германская конкуренция. Несмотря на более дорогой труд, сельское хозяйство Восточной Пруссии было способно успешно продавать зерно на мировом рынке — благодаря высокой производительности. В 1912 году в Россию было ввезено 114 тонн немецкой ржи! «Русские потребляющие губернии, главным образом северо-западные — Псковская, Новгородская и т.д., находили более выгодным ввозить дешёвую немецкую рожь, нежели покупать дорогую отечественную, — сообщает Покровский. — Это был настоящий скандал»[614]. Одними патриотическими призывами тут уже было не справиться — пришлось вводить для германского зерна ограничительные пошлины.
Выгодная конъюнктура на мировом хлебном рынке была для столыпинских реформ решающим фактором успеха. Собственно, именно подобная конъюнктура вообще и сделала эти реформы возможными. Теперь же ситуация меняется буквально на глазах.
Растущая промышленность требовала новых вложений. Во время кризиса 1900 года промышленный капитал в России стал более «национальным», поскольку французские инвесторы вывезли свои средства на родину. Однако теперь отечественные предприниматели сталкивались с узостью внутреннего рынка. Столыпинские реформы породили в деревне слой зажиточных крестьян, способных покупать не только потребительские товары, но, порой, и сельскохозяйственную технику. Однако этот слой был очень узким. К тому же, несмотря на протекционизм, зависимость Российской империи от импорта постоянно увеличивалась, её торговый баланс ухудшался. Подводя итоги предвоенным годам, Туган-Барановский констатировал: «Промышленный подъём приводит у нас к значительно более быстрому росту импорта, чем экспорта»[615]. Уже в 1913 году было очевидно, что достигнуты пределы роста. Об этом свидетельствуют экономические журналы того времени.
Кризис «столыпинской модели» сказался уже в 1914 году, когда после нескольких лет устойчивого экономического роста обстановка «неожиданно» обострилась, а на улицах вновь появились баррикады. Многим тогда в Петербурге война с Австро-Венгрией и Германией казалась не такой уж плохой новостью. И, во всяком случае, лучшим (если не единственным) средством предотвратить надвигающуюся революцию.
1907–1914: Битва за Россию
Либеральная историческая традиция XX века склонна была видеть Первую мировую войну как некую неприятность, политическую катастрофу, прервавшую правильное и в целом успешное развитие России. Соответственно, получается, что и революция 1917 года — всего лишь какая-то «чудовищная опечатка истории, которая вкралась ничуть не закономерно, её могло и не быть»[616]. Политика в очередной раз «помешала» социально-экономическому развитию, «государственный интерес», требовавший участия в европейских коалициях, опрокинул благополучный, в общем, ход истории, сведя на нет усилия Витте и Столыпина.
Увы, Россия оказалась в войне 1914–1918 годов далеко не случайным участником. И сама война, и роль в ней петербургской империи были подготовлены предшествующим ходом событий, причём в первую очередь именно экономических.
Петербургское правительство не имело серьёзных противоречий с Германией, но логика событий толкала его на конфликт с основными партнёрами Берлина — Австро-Венгрией и Оттоманской Турцией. Стремление Российской империи овладеть проливами, связывающими Чёрное и Средиземное моря, вызвавшее несколько войн в XVIII и XIX веках, оставалось неизменным и в начале XX века. По словам Покровского, завоевание проливов — это «кардинальный вопрос русского торгового капитала»[617]. В прежние времена на пути России здесь неизменно оказывалась Англия. Однако к 1914 году ситуация радикально изменилась.
До 1905 года в Лондоне боялись русского вторжения в Индию. Больше того, когда в августе 1907 года было подписано англо-русское соглашение, урегулировавшее взаимоотношения сторон в колониальных вопросах, британские дипломаты не без изумления обнаружили, что в Петербурге боялись английского проникновения в Среднюю Азию через Афганистан не меньше, чем в Лондоне — русского нападения на Индию. Англичане «торжественно пообещали ничего подобного не предпринимать и позаботиться о том, чтобы из Кабула также не исходила угроза»[618].
С 1902 года действовал англо-японский договор, который гарантировал безопасность Индии в случае подобного развития событий. А после катастрофического поражения России в войне с Японией британская элита окончательно понимает, что её страхи были совершенно неоправданными. Наступает потепление в англо-русских отношениях. Если Япония обеспечивала защиту британских интересов против России в Азии, то Россия должна была защитить интересы Британской империи в Европе от Германии. «Сердечное согласие» с Францией завершало построение коалиции. В этом блоке, получившем в русской литературе странное название «Антанта» (от фр. entente — согласие), каждый партнёр имел собственный специфический интерес. Ставкой России были Проливы, которые англичане обещали отобрать у Турции. Надо сказать, что на сей раз Лондон честно попытался своё обещание выполнить: в 1915 году на турецкое побережье был высажен австралийско-новозеландский корпус (ANZAC). Однако операция по захвату Проливов закончилась поражением.
И всё же стремление овладеть Проливами было не единственной и, возможно, не главной причиной, заставившей Россию не только вступить в мировой конфликт, но и оказаться одним из главных его инициаторов. Французско-русский военный союз против Германии был заключен уже в 1893 году на фоне крупномасштабных займов, предоставленных царскому правительству парижскими банкирами.
По словам советского историка Б.В. Ананьича, займы, которые Петербург получал на Парижской бирже с конца 80-х годов XIX века, это «фундамент, на котором вскоре было воздвигнуто и само здание
