Олег прижался к стене, загородив собой Рудого. Гридни с псами мчались в зал, оставив за собой запах пота и псины. Один крупный кобель с налитыми кровью глазами вздумал на ходу потянуться носом к Рудому, но гридень поволок его за собой, едва не оторвав голову.
Рудый заспешил вниз, прыгая через две ступеньки. Олег едва поспевал, а на нижней ступеньке сказал с одобрением вполголоса:
— Я уж было думал, ты устал!
— А ты видел зубы этих зверюг? — огрызнулся Рудый.
На втором поверхе, проскочив третий на едином дыхании, Олег замедлил шаги, сказал задумчиво:
— Личная охрана воеводу знает! Не пройти.
Рудого зашатало, он прошептал в ужасе:
— В кого я должен облачиться теперь? В князя? Княгиню?
Олег окинул его критическим взглядом:
— Пожалуй... пожалуй, теперь сыграешь самого себя.
Рудый бурно запротестовал:
— А что-нибудь полегче?.. Я — натура сложная, разносторонняя. К тому же я сам не помню, какой я на самом деле.
Выждав, когда палата на какое-то время осталась пустой, Олег вспрыгнул на подоконник. Рудый был на полпути к нему, когда послышался треск, на подоконник посыпались древесные крошки. Пещерник с выпученными от усилий глазами отогнул решетку, выдрав ее из толстого бревна. Рудый протиснулся следом, повис на руках в холодном ночном воздухе на высоте второго поверха, в опасной близости от земли, где все еще бегали стражи. Пещерник вылез следом, пробежал по отвесной стене, как муха, всюду заглядывая в окна.
Наконец он поманил Рудого, и тот, втыкая нож, цепляясь окровавленными ногтями, кое-как добрался до нужного окна. В парадном зале сидел, выпрямив спину, на огромном троне Твердислав. Перед ним на скамье плечом к плечу застыли бледные и напряженные Умила и Гульча, между ними сонный Игорь тер кулачками глаза. Твердислав наклонился вперед, всматриваясь в Умилу, голос его был резким:
— Ты должна знать планы мужа! Ночная кукушка перекукует дневных... я имею в виду воевод, а не тех девок, про которых и тебе все известно!
В палате был еще Лист — массивный, насупленный, с перекошенной набок рожей. Он стоял почти у двери, словно старался выглядеть одним из столбов. Умила сидела с несчастным лицом. Рудый порадовался, что Рюрик не с ними, — ворвался бы с воплем, кинулся бы спасать, забыл про решетки на окнах... Кстати, как пещерник собирается пройти? Медвежью силу нагулял на своих кузнечиках. В каких только берлогах спят зимой те кузнечики?
Умила медленно покачала головой, глаза были тусклыми, голос мертвым...
— Не знаю... Не знала, что меня, княгиню, будут истязать, чтобы проверить мои слова.
Твердислав прорычал:
— Для меня есть только мои люди! Враги прут со всех сторон. Если себя не щажу, троих сыновей послал на смерть, так буду ли щадить чужих? Мне сообщили эти неизвестные, что вы — враги! Опасные враги.
— Враги, — повторила Умила тусклым голосом. Она взяла Игоря на колени, тот сразу свернулся калачиком и заснул. — Все ли враги?.. Мы тоже так думали, пока святой пещерник не объяснил, что деремся меж собой, а настоящие враги тем временем уже подбираются к нашим землям.
Рудый подмигнул Олегу. Тот ощупывал железную решетку, стараясь не высовывать голову в окно. Твердислав сидел к ним спиной, но пусть их пока что не видят и женщины.
Донесся злой голос князя:
— Для меня все враги — настоящие! Почему в мои земли вторгаются? Почему уже сейчас здесь его воевода Рудый? Он опаснее всего войска твоего мужа. Где он, там и смута!
Рудый победно выпятил грудь. Олег щупал ставни, твердые, как камень, обе створки замкнуты на пудовый замок. Рудый, глядя на него, обрадовался, словно боевой конь, завидевший отборный овес. Олег пытался сосредоточиться, хотя нелегко собрать внимание, когда висишь, будто муха на стене, цепляешься только кончиками пальцев рук и ног, а внизу с топотом носятся ошалелые стражи, надрывно лают псы, а тут еще этот Рудый... Вдруг рука внезапно вцепилась Олегу в плечо:
— Эй, не спи! Нашел, где спать. Я есть хочу куда больше, чем ты спать, но терплю же!
Олег тряхнул головой, возвращаясь в этот мир. Его пальцы скользнули под железный панцирь. У Рудого расширились глаза: штырь с легким скрипом уже вылезал из стены.
— Сорвать ставни? — понял Рудый. — Давай, попробую замок. Нет на свете такого замка...
— Есть.
— Тогда ты пошепчи...
— Я открывал не чарами.
— Чего тогда Твердислав все на меня валит? В тихой пещере...
Олег быстро пригнулся, судорожным движением отодвинулся, едва не сорвавшись со скользкого бревна. Светлую щель между ставнями закрыла тень, густой голос прогудел с сильным пришепетыванием:
— Не-е-е, княше... Во двоше ишут. Еще не пымали, видать.
Олег выждал, снова медленно потянул штырь. Рудый шепнул:
— А если сорвать замок? Это легче. Даже я смог бы, если бы пообедал.
— Замок зачарован. Про нас узнают не только местные волхвы — с ними справимся, но и заморские. И Семеро Тайных наверняка.
На его лбу заблестели крупные капли пота. Рудый невольно напрягался, задерживая дыхание, словно помогал. Внезапно раздался сильный скрип. Рудый похолодел, а в палате стало тихо, как на реке подо льдом.
Уже не таясь, Олег резко рванул ставню, выдрал с мясом, ринулся в окно головой вперед. Он упал на каменный пол, перекувыркнулся, ударил набегающего Листа кулаком справа в лицо, в один громадный прыжок очутился перед Твердиславом. Князь с выпученными глазами поднимался с трона, его рука словно сама по себе молниеносно выдернула меч. Олег быстро уклонился от сверкнувшего лезвия, ударил локтем, меч запрыгал по дощатому полу. Другой рукой Олег стиснул горло князя, тот едва успел набрать в грудь воздуха для вопля.
Рудый, перекатившись через голову, вскочил на ноги, сорвал со стены факел и быстро затоптал. Гульча, как кошка, прыгнула к мечу Твердислава, подхватила его и быстро-быстро спросила:
— Олег, что делать? Говори, что делать?
— Свяжи Листа, — бросил Олег через плечо. — Сейчас очнется.
Гульча сорвала с воеводы перевязь, быстро и очень туго стянула ему руки, каким-то шнуром связала ноги, а рот заткнула скатертью. Ее руки дрожали, она сказала потрясенно:
— Боги, ты не мог ударить слева?.. Теперь выплюнул последние зубы и с правой стороны!
— Он сам забежал с правой, — буркнул Олег.
Рудый сказал одобрительно:
— Сильная подруга... Когда захочешь каких-нибудь перемен, помни — я на тыщу лет моложе!
Гульча негодующе сверкнула глазами, на ее языке вертелось, что Рудый на столько или даже во столько раз дурнее. Однако Рудый заранее знал колкие ответы, он повернулся спиной и преувеличенно почтительно помогал потрясенной Умиле подняться со скамьи. Лицо и руки Рудого были в копоти, бесстыжие глаза блестели. Олег подтащил Твердислава к двери, прислушался. Слышны были только сипы в перехваченном горле князя, за дверью протопали подкованные сапоги.
