На столь поспешное решение, возможно, повлияла жестокость, проявляемая в последнее время немцами к жителям Варшавы, участившиеся аресты, депортации, расстрелы, принудительные работы. Приказом на борьбу с немцами на улицы города посылалось более 35 000 гражданских лиц, слабо вооруженных, не имеющих медикаментов и продовольствия. Среди них было немного коммунистов. Пять немецких дивизий, расквартированных в городе, были брошены на подавление мятежа.
Генерал Бур срочно направил в Лондон рапорт и просьбу о помощи. Но кто мог быстро оказать существенную помощь, если не Красная армия, стоящая за Вислой? А она два дня неподвижно стояла перед Варшавой, не предпринимая никаких попыток помочь восставшим. Московское радио ничего не сообщало о событиях в Варшаве. Никто не пытался наладить связь с восставшими. Когда 2 августа Миколайчик рассказал Молотову о донесениях о мятеже, полученных им из Лондона, Молотов промолчал. В этот день советская пресса сообщила, что связь с Комитетом национального освобождения Польши будет осуществлять генерал Булганин.
На следующий день, 3 августа, Миколайчик и министр иностранных дел Ромер имели первую беседу со Сталиным. Однако на ней речь шла о более широких вопросах советско-польских отношений и не уделялось особого внимания борьбе, идущей в Варшаве. Сталин явно преуменьшал значение подпольного движения, руководимого лондонским правительством. Он заявил, что не может позволить ему сотрудничество с Красной армией и что оно доставляет ему массу хлопот. Не став спорить, Миколайчик заставил Сталина выслушать себя, рассказав об операциях, проводимых этими группами. В ответ Сталин подчеркнул свою незаинтересованность в мобилизации значительной части населения Польши. Он полагал, что поляки могут добиться большего, восстановив стабильную жизнь в освобожденных районах. Затронув вопрос о границах, он заявил о согласии сотрудничать только с польским правительством, признающим линию Керзона. Советское же правительство, в свою очередь, гарантирует границу по Одеру, включая Бреслау, Штеттин и Восточную Пруссию. Но Кенигсберг с прилегающей к нему территорией останется за Советским Союзом. В ходе беседы Сталин добавил: если группа Миколайчика найдет общий язык с Комитетом национального освобождения, линия Керзона может быть немного изменена в пользу Польши. Он выразил надежду на их благоразумие, ибо в противном случае Миколайчику все равно придется иметь дело с комитетом. Миколайчик согласился. Тогда Сталин предложил попросить комитет прислать в Москву своих представителей, чтобы скорее начать переговоры.
Лондонское правительство информировало Вашингтон о восстании в Варшаве и просьбе генерала Бура о помощи. Ромер тотчас же передал Гарриману содержание беседы Миколайчика со Сталиным, тот немедленно доложил в Вашингтон, но ни президент, ни Государственный департамент никак не отреагировали на это сообщение.
Британское правительство, узнав о просьбе поляков, решило путем ночных перелетов из Италии поставить в Варшаву снаряжение и продовольствие и сбросить этот груз с самолетов. Черчилль сообщил Сталину, что твердо решил сделать это, надеясь помочь операциям советских войск, а может быть, подать пример Красной армии и ее авиации. Вначале британцы потерпели сокрушительный провал: только немногие самолеты долетели до осажденного города. А ответ Сталина Черчиллю от 5 августа, отправленный после беседы Сталина с Миколайчиком, был, по выражению Черчилля, «быстрым и решительным». В нем чувствовалась насмешка над событиями в Варшаве. Сталин говорил, что заявления поляков о своей деятельности не соответствуют действительности, потому что польская подпольная армия в Варшаве невелика, у нее нет ни артиллерии, ни самолетов, ни танков. И он не представляет, как она может освободить Варшаву, где немцы держат четыре танковые дивизии.
По сигналу Сталина Польский комитет национального освобождения прислал в Москву своих представителей. Во время первой настоящей беседы с ними 6 августа Миколайчик призвал их, как поляков, получить помощь для Варшавы, особенно боеприпасы, которые почти иссякли. Генерал Рола Зимерский, главнокомандующий польского войскового соединения в России, сообщил о своем обращении к советским военным с просьбой сбросить в Варшаву боеприпасы и оружие, но ему ответили, что это можно сделать только примерно в тридцати километрах от центра города. Он также сообщил, что наступление Красной армии было замедлено появлением четырех бронетанковых дивизий, но принято решение окружить город широким обволакивающим движением с севера и с юга; а польские дивизии Красной армии под командованием генерала Берлинга были переброшены на линию восточнее Варшавы. Был ли это достоверный отчет о положении и намерениях Красной армии, или советское правительство обманывало и люблинскую группу, или это было секретным сговором между советским правительством и люблинской группой для дезинформации Миколайчика, остается только догадываться. Информация о встрече двух групп поляков 6 августа, на которой речь шла о ситуации в Варшаве, почерпнута из отчетов американского и британского послов в Москве, направленных своим правительствам после беседы с Миколайчиком.
Беседы Миколайчика с представителями комитета, состоявшиеся 7 и 8 августа, выявили все последствия неизбежного торга. В дискуссии доминировал председательствовавший Берут, чьи изысканные манеры и заявления опечалили и встревожили Миколайчика. Миколайчику предложили не возвращаться в Лондон, а как можно скорее ехать в Варшаву. Затем, когда будет сформировано новое правительство, четыре из восемнадцати постов кабинета люблинская группа отдаст независимым партиям. Пост премьер-министра достанется Миколайчику. Миколайчик решительно отверг это предложение, сказав Беруту, что его просят продать польский народ. Положение не стало легче, когда позже, 8 августа, Миколайчик и группа комитета снова обсудили свои разногласия в присутствии Молотова, принявшего на себя роль «старшего брата». Миколайчик упорно повторял, что сделанное ему предложение несправедливо и даже несколько позорно для польского народа. Не изменил он своей точки зрения и тогда, когда генерал Рола в частной беседе уговаривал его не возвращаться в Лондон, а вместо этого ехать в Варшаву, предупреждая, что если он не поедет в Варшаву, то, скорее всего, Комитет национального освобождения без него сформирует правительство, в котором будут преобладать коммунисты. Миколайчик, рассказывая об этом американскому и британскому послам, заметил, что он будет свиньей, если последует этому совету.
Поэтому Миколайчик, с еще более зловещей отрешенностью, чем когда-либо, 9 августа отправился на окончательную беседу со Сталиным. Когда Миколайчик упомянул о ситуации в Варшаве, Сталин ответил, что он предполагал взять город на три дня раньше, 6 августа, но ему помешало появление четырех бронетанковых и других немецких дивизий, брошенных на участок форсирования Вислы. Казалось, он до сих пор сомневался, идет ли в городе настоящая борьба, сказав, что, по сообщениям люблинской группы, никакой борьбы там нет. В ответ на просьбы Миколайчика сбросить помощь с самолетов Сталин сказал, что Красная армия уже пыталась сбросить с парашютами в Варшаву двух офицеров и оба были схвачены и убиты немцами. Позже Миколайчик писал, что это была неправда.
Но как бы то ни было, прежде чем разговор был завершен, Сталин пообещал помочь варшавянам и сделать для этого все возможное. Миколайчик быстро доложил в Лондон, что Сталин пообещал оказать помощь Варшаве, начав сразу же сбрасывать с самолетов боеприпасы. Нельзя сказать с уверенностью, оправдывало ли обещание Сталина столь решительный доклад.
Из слов Миколайчика у Гарримана и Кларка Керра сложилось впечатление, что эта прощальная беседа со Сталиным была шагом к примирению. Это впечатление подтвердилось в краткой телеграмме Сталина Рузвельту от 9 августа, в которой речь шла о беседах с Миколайчиком. Выразив убежденность, что польский премьер-министр имеет неудовлетворительную информацию о делах в Польше, он сказал, что, по его мнению, эти беседы могут стать первым шагом к согласию, поскольку обе польские группы выразили желание работать вместе, чтобы объединить все демократические силы Польши. 12 августа президент поблагодарил Сталина за это оптимистичное послание. Он выразил глубокую надежду, что переговоры приведут к решению, «…которое позволит создать законное временное и действительно представительное польское правительство». Это было все.
Но советские войска, находящиеся в непосредственной близости от Варшавы, по-прежнему не предпринимали никаких попыток войти в город и спасти поляков. Молотов говорил представителям посольств, что окружение, предпринятое советскими войсками, продлится некоторое время и что в данный момент немцы перешли к контратакам.
