— Сани! — крикнул Павел Николаевич.
Его бережно усадили и повезли.
— Куда прикажете, ваше превосходительство? — осведомился управитель.
— На Выйский рудник!
Кони быстро доставили их на медный рудник. Над бревенчатым срубом поднимался пар.
— Что это такое? — спросил заводчик.
— В сем амбаре работает водокачальная паровая машина Черепанова, ваше высокопревосходительство. А вот он и сам!
У распахнутых дверей стоял плечистый старик, без шапки, не боясь холода, в легком кафтане. Демидов вышел из возка и с важностью пошел к амбару. Ефим остался стоять у дверей. Он дождался, когда подошел Демидов, и степенно, без унижения, поклонился ему.
— Черепанов? Весьма рад, весьма рад! — заговорил Павел Николаевич. — Ну-ка, покажи свою машину.
Ефим Алексеевич провел прибывших в полутемное помещение. В глубине амбара высилось сложное механическое сооружение. Демидов загляделся на работу машины: ритмично ходили шатуны, с невероятной быстротой вертелся маховик. Все части ее были начищены и блестели. Вокруг — чистота. У рычагов в кожаном запоне стоял сын Черепанова — Мирон. Он учтиво поклонился Демидову.
Павел Николаевич, вглядываясь в непонятные для него механизмы, обошел паровую машину. В крупные детали он тыкал перстом и спрашивал:
— А это что?
Ему объясняли, но он ничего не мог понять, сердился, однако обнаружить свое незнание не хотел.
— Превосходно нами придумано! — горделиво подняв голову, важно заявил он.
Черепанов спокойно выслушивал хозяина. Поведение механика, его сдержанность не понравились заводчику.
— Ты что же помалкиваешь? — хмурясь, спросил Демидов. — Разве ты недоволен своим хозяином?
— Премного довольны! — степенно поклонился Ефим, а на душе стало тоскливо. Он с грустью подумал: «Рассудил бы, сколько людей сия машина от беды спасла!»
Демидов поморщился и сказал:
— Доволен-то доволен, а вот стоило ли ставить сей самовар? Дорог весьма. Ну да ладно, в заботе о жизни человеческой и этого не жаль! — великодушно изрек он.
Мирон выступил вперед, хотел сказать что-то дерзкое, но под строгим взглядом отца смирился и снова отошел к машине.
Чтобы отвлечь Демидова, управляющий предложил ему:
— Может, в рудник изволите заглянуть?
— Что ты! Что ты! — испуганно отмахнулся хозяин. — Да в своем ли ты уме?
На сытом лице Демидова выразился ужас. Мирон не удержался.
— Поглядите, господин, как люди там мытарятся! — сорвалось у него с языка.
Может, Демидов и не слышал дерзкого замечания или не пожелал пререкаться со своим крепостным, но он промолчал и пошел из амбара. Любимов толкнул Черепанова в плечо:
— Благодари барина. Экий ты бесчувственный! Осчастливил вас посещением!
Ефим молча поклонился.
Сидя в санях, Демидов поминутно оглядывался на Выю:
— Любимов, что же творится? Я его осчастливил, дозволил построить этот самовар, а он хоть бы что. Неблагодарный пошел народ. Избаловался!
— Ваше превосходительство, — прочувствованно отозвался управляющий, — дед и батюшка ваши держали людей в строгости, плетями да батогами в разум вгоняли, а ноне с опаской приходится сечь! — со вздохом закончил он.
— Это ты напрасно! — самонадеянно перебил Демидов. — Не таких скручивают! Часом, не слыхал про бунтовщиков, что на Сенатской площади поднялись против царя? То-то, в Нерчинск, на рудники угодили… — Хозяин засмеялся и, показывая на дальние синие горы, спросил: — Чьи они?
— Ваши.
— А лес?
— И лес ваш, и луговины на Тагилке ваши, и рудники ваши!
— А за синими горами наши земли?
— Никак нет, ваше превосходительство, Походяшина!
— Как он смел у батюшки их купить!
— Ни батюшка, ни дед, ни прадед ваши земли не продавали, — пояснил Любимов.
— Выходит, оттягал, шельмец! Погоди, я ему покажу! — пригрозил Павел Николаевич невидимому врагу и, довольный собой, улыбнулся: — Мои будут!
Демидова раздражал скрежет штанговой машины Козопасова, и он приказал на время остановить ее, а механика вызвал к себе.
Обиженный распоряжением хозяина, Степан снова запил горькую. Когда из конторы прибежал за ним скороход, механик лежал вдрызг пьяный. Однако его растормошили, вылили на голову ведро ледяной воды и, подталкивая, повели из дому. Он уперся и наотрез отказался идти на поклон к барину.
— Не желаю! — решительно заявил Козопасов. — Нет более мастера; был, да весь вышел! Душу из меня выпотрошили и сделали пьянчугой. С горя, от обиды пью. Не пойду к тирану!
— Пойдешь! — пригрозил скороход, но механик завалился на скамью и не отозвался.
Скороход его и толкал и кулаками угощал, но механик и головы не поднял. А когда назойливость гонца перешла границы, Козопасов вскочил, глаза его гневно вспыхнули:
— Уйди, пока душа не зашлась! Эх, ты…
Скороход понесся в контору и осторожно доложил о механике управляющему. Любимов вспылил:
— Он что, ошалел? Сам господин Демидов его кличет! Послать полицейщиков!
Но и полицейщики ничего не могли поделать с Козопасовым. Он отрезвел к этому времени, сидел за столом угрюмый и злой. Перед ним лежал каравай, стояла чашка с квасом, в руке механик держал нож, намереваясь откромсать краюху.
— Не пойду! — твердо заявил он полицейщикам.
— А мы тебя силой возьмем! — с ехидной улыбочкой сказал старшой. — Мы тебя, милок, вот этой веревочкой спеленаем и сведем на поводку!
Высокий, сухой, но сильный Степан во весь рост поднялся из-за стола с ножом в руке.
— Попробуй тронуть — по горлу полосну!
Полицейщик встретился взглядом с Козопасовым, и ему стало не по себе.
«И впрямь, зарежет! Кому охота под нож соваться?» — обеспокоенно подумал он и залебезил:
— Ты, того-этого, Степанко, зря злобишься! Мы, как добрые люди, малость подшутили. Господин серчает, ой, как серчает! Велел тебя в казематку отвести. Иди, милок, сам, без скандала. Отоспишься, и все забудется к тому часу!
Полицейщик говорил мягко, льстиво, упрашивал:
— Сам посуди, нам ведь хуже твоего. Не подведи, братец, прогонит этак хозяин нас. Женки, ребятишки ведь у нас…
Козопасов спрятал за голенище нож и совсем мирным голосом предложил:
— Ладно, в казематку согласен!
Он взял под мышку каравай и пошел из хибары. С опаской поглядывая на его могучие плечи, полицейщики пошли следом. Они отвели его в каменный холодный амбарушко с оконцем, забранным решеткой, и заперли на замок.
Обо всем они подробно доложили Любимову.
— В казематку отвели, а так не подступись. Страшен! Не за себя боимся, за господина. Приведешь, впустишь в покои, еще, оборони бог, полоснет барина ножом; что тогда?
— Это верно, опасно выпускать смутьяна из каземата! — согласился управляющий. — Погоди-ка, доложу господину, какой приказ выйдет?
Среди других дел Любимов завел речь о Козопасове.
Демидов вспылил:
— Почему не идет этот Козо-па-сов? — с насмешкой растягивая фамилию, спросил он.
Любимов потупился и виновато сказал:
— Во всем я причина. Наказывайте меня, но выслушайте, ваше высокопревосходительство. Козопасов не в себе. Он немного рехнулся! — Управляющий повел по лбу перстом. — Можно ли пускать пред ваши светлые очи безумца? Страшен! Нет, лучше я понесу грех, чем расстраивать ваше сердце…
— Шалый, стало быть, Козопасов! Но это ничего, мы врачевать умеем. Дать ему двести розог! — с еле скрываемой злостью вымолвил Демидов. — Нет, впрочем, этого мало. Триста! Сегодня же, непременно! Я им покажу, кто такой есть хозяин!
Любимов на цыпочках отступил к двери; униженно кланяясь, он с готовностью обещал:
— Тотчас варнака отхлестаем, ваше высокопревосходительство! — Он юркнул за дверь, и слышно было, как под его тяжелыми шагами заскрипели половицы…
Однако отстегать Козопасова побоялись. Когда полицейщики во главе с приказчиком Ширяевым вошли в каталажку, механик понял их намерения. Он прислонился плечом к стене и не сводил настороженного взгляда со своих врагов.
— Ну, иуда, берегись, зарежу! — пригрозил он. — Тебя изничтожу и с собой покончу. Один конец! Измытарили, ироды!
Взгляд Козопасова прожигал приказчика. Ширяеву некуда было скрыться от этого жуткого взгляда своей затравленной жертвы.
«И впрямь, безумец!» — со страхом подумал он и отступил.
— Погодите, братцы, мы потом, того-этого. Пусть сердце его остынет! — Изрядно струхнув, он вместе с полицейщиками, оглядываясь, удалился из узилища.
В кабинет к Демидову неведомыми путями, минуя Любимова и камердинера Джемса, пробрался Ефим Черепанов. Павел Николаевич сидел в глубоком кресле за чтением только что полученного письма из Санкт-Петербурга. Скрипнула дверь, и на пороге встал механик.
Демидов испуганно вскочил.
— Что тебе надо? — встревоженно спросил он и сейчас же стал за кресло.
Но Ефим держался спокойно и опечаленно.
— Простите, господин, что незваный явился, но тяжело мне! — с видимым страданием сказал он. Демидов уловил искренность в голосе Черепанова.
